Похождения Жиль Бласа из Сантильяны

— Сеньор, — отвечал я, — вы здорово прижали меня к стене. Вижу, что мне волей-неволей придется стать на вашу сторону, хотя в глубине души мне противно обманывать сеньора Веласкеса.

— Тебе тут нечего совеститься, — возразил Гаспар. — Это — старый скряга, который все еще хотел бы водить меня на помочах, злюка, отказывающий мне в самом необходимом, раз он не хочет оплачивать моих развлечений. Ибо в двадцать пять лет развлечения — это необходимость. С этой точки зрения ты и должен смотреть на моего отца.

— Этим все сказано, сударь, — заметил я, — невозможно устоять против столь справедливых жалоб. Я готов помогать вам в ваших похвальных предприятиях. Но будем тщательно скрывать наш уговор из опасения, как бы вашего верного союзника не вытолкали в шею. Вам, мне кажется, недурно было бы притвориться, будто вы меня ненавидите: при людях говорите со мною грубо; не стесняйтесь в выражениях: несколько пощечин или пинков в зад тоже не испортят дела. Напротив, чем больше знаков неприязни вы мне окажете, тем крепче будет доверять мне сеньор Балтасар. Я, со своей стороны, прикинусь, будто избегаю вашего общества. Прислуживая вам за столом, я буду делать вид, что исполняю это неохотно, а вы не обижайтесь, если в разговорах с другими я буду поносить вас на чем свет стоит. Вы увидите, что таким поведением мы обманем всех домочадцев и что нас сочтут за смертельных врагов.

— Черт побери! — воскликнул молодой Веласкес при этих словах. — Я восхищаюсь тобою, мой друг: ты проявляешь поразительный для своих лет талант к интригам. Я извлекаю из этого самые отрадные для себя предзнаменования; надеюсь, что с помощью твоей смекалки я не оставлю своему отцу ни пистоля.

— Вы оказываете мне слишком много чести, — сказал я, — столь твердо рассчитывая на мою ловкость. Я сделаю все возможное, чтобы оправдать ваше доброе мнение, и ежели в том не успею, то, по крайности, это произойдет не по моей вине.

Я не замедлил доказать Гаспару, что был, действительно, таким человеком, какой ему требовался, и вот в чем заключалась моя первая услуга. Денежный сундук сеньора Балтасара помещался в опочивальне старика, между кроватью и стеной, и во время молитвы служил ему аналоем. Всякий раз как я на него взглядывал, он радовал мой взор, и нередко я мысленно обращался к нему со словами:

«О, сундучок, мой дружок! Неужели ты навсегда для меня заперт? Неужели же мне так и не удастся взглянуть на сокровища, которые ты скрываешь?»

Пользуясь разрешением когда угодно заглядывать в спальню, куда вход был запрещен только одному Гаспару, я однажды увидал, как его отец, думая, что никто за ним не наблюдает, отпер и запер сундук, а затем сунул ключ за настенный ковер. Я хорошо заметил место и сообщил о своем открытии молодому барину, который от радости обнял меня и проговорил:

— О, милейший Сипион! Какую весть ты мне приносишь! Теперь, друг мой, мы оба разбогатеем. Сегодня же я дам тебе воску: ты снимешь слепок с ключа и вручишь его мне. Полагаю, что мне нетрудно будет сыскать услужливого слесаря здесь в Кордове, которая среди испанских городов занимает далеко не последнее место по количеству жуликов.

— А для чего, — спросил я Гаспара, — понадобился вам поддельный ключ? Ведь мы же можем пользоваться настоящим?

— Конечно, — отвечал он, — но я боюсь, как бы мой отец, из подозрительности или по иной причине не вздумал спрятать его в другое место; всегда вернее — иметь собственный ключ.

Я одобрил такую предосторожность и, согласившись с его мнением, стал выжидать случая, чтобы снять слепок, что и было исполнено в одно прекрасное утро, покамест старый хозяин находился в гостях у отца Алехо, с коим он обычно вел весьма продолжительные беседы. Но этим я не ограничился, а, воспользовавшись ключом, отпер сундук, который, будучи набит множеством мешков и мешочков, вызвал в душе моей сладостное смятение. Я не знал, на каком мешке остановиться, — такое влечение чувствовал я и к большим, и к малым. В конце концов (поскольку опасение быть застигнутым врасплох не позволяло мне произвести длительный осмотр) я наудачу захватил один из самых объемистых. Затем, заперев сундук и снова засунув ключ за шпалеры, я вышел из горницы со своею добычею, которую спрятал в чуланчике в ожидании момента, когда смогу передать ее молодому Веласкесу, ожидавшему меня в условленном для свидания доме, куда я не замедлил отправиться, дабы уведомить его о том, что я проделал. Он так был мною доволен, что осыпал меня ласками и щедро предложил мне половину денег, находившихся в мешке.

— Нет, нет, сеньор, — сказал я, — этот первый мешок предназначается вам одному; воспользуйтесь им для своих надобностей. Я еще неоднократно буду возвращаться к сундучку, где, хвала небу, имеется довольно денег для нас обоих.

В самом деле, через три дня я похитил второй мешок, где, как и в первом, лежало пятьсот эскудо, из коих я согласился принять только четверть, несмотря на все настояния Гаспара, убеждавшего меня поделиться с ним по-братски.

Едва молодой человек увидел себя обладателем такой круглой суммы, а стало быть, и возможности удовлетворить свою страсть к женщинам и картам, как он всецело предался этим наклонностям. Он даже имел несчастье увлечься одной из тех прославленных прелестниц, которые способны в кратчайший срок поглотить самое крупное состояние. Он впал из-за нее в чудовищные расходы, а это поставило меня в необходимость так часто навещать сундук, что Веласкес, наконец, заметил покражу.

— Сипион, — сказал он мне однажды утром, — я вынужден доверить тебе тайну: меня обкрадывают. Кто-то отпер мой сундук и вытащил оттуда несколько мешков. Это — факт. Кого мне обвинить в этой проделке? Или, вернее, кто, кроме моего сына, мог ее совершить? Вероятно, Гаспар тайком пробрался в мою спальню или же ты сам его туда провел: ибо я весьма склонен подозревать, что ты с ним сговорился, хотя вы как будто не ладите друг с другом. Тем не менее я не хочу давать веры своим подозрениям, поскольку отец Алехо поручился мне за твою честность.

Я отвечал, что, слава богу, чужое добро меня не соблазняет, и сопроводил эту ложь лицемерною ужимкой, которая послужила мне к оправданию.

Действительно, старик больше со мной об этом не заговаривал; но все же он не преминул и на меня распространить свое недоверие: ограждая себя от наших покушений, он заказал новый замок для своего сундука и отныне всегда носил ключ в кармане. Таким путем было прервано всякое сообщение между нами и мешками. Мы очутились в довольно глупом положении, в особенности же Гаспар, который, не будучи в состоянии по-прежнему тратиться на свою нимфу, боялся лишиться ее навсегда. У него все же хватило ума изобрести способ, который позволил ему еще некоторое время продержаться на поверхности; а состоял этот способ в том, что он взаимообразно присвоил себе деньги, которые перепали на мою долю от кровопусканий, учиненных мною на теле сундука. Я отдал ему все до последней монетки, что, как мне кажется, может сойти за возмещение убытков старику, передним числом, в лице его будущего наследника.

Исчерпав этот источник и видя, что никакого другого у него уже нет, молодой человек погрузился в глубокую и черную меланхолию, которая мало-помалу помутила его рассудок. Он стал смотреть на отца не иначе, как на человека, который составляет несчастье всей его жизни. Предавшись глубокому отчаянию и глухой к голосу крови, этот несчастный возымел ужасное намерение отравить родителя. Он не удовольствовался тем, что посвятил меня в свой богомерзкий умысел, но предложил мне даже стать орудием его мести. При этом предложении меня охватил ужас.

— Сеньор! — воскликнул я, — возможно ли, чтобы небо окончательно отвратилось от вас и позволило вам принять столь гнусное решение? Как! Вы были бы способны лишить жизни того, кто даровал вам жизнь? Здесь, в Испании, в самом лоне христианской веры, мы стали бы свидетелями преступления, одна мысль о коем привела бы в ужас самые варварские народы! Нет, дорогой мой хозяин, — продолжал я, бросаясь к его ногам, — вы не совершите поступка, который возмутил бы против вас весь свет и повлек бы за собою позорное наказание!