Похождения Жиль Бласа из Сантильяны
Шрифт:
— Что же вы плохо смотрите за своим приятелем, стариком стремянным, Маркосом де Обрегон? Знаете ли вы, что ему приходится уходить от доктора Олоросо?
Я отвечал, что не имею об этом ни малейшего понятия.
— Это решенное дело, — продолжал он. — Его должны нынче уволить. Доктор Олоросо только что беседовал с моим хозяином и вот о чем они говорили. «Сеньор Апунтадор, — сказал доктор, — у меня есть к вам просьба. Я не доволен своим старым стремянным и ищу верную, строгую и бдительную дуэнью, которая присматривала бы за женой». — «Понимаю вас, — прервал его мой хозяин, — вам нужна Мелансия, которая была компаньонкой моей жены и продолжает жить у меня в доме, хотя я овдовел полтора месяца тому назад. Правда, она очень помогает мне по хозяйству, но так как я принимаю близко к сердцу интересы вашей супружеской чести, то готов вам ее уступить. Можете вполне на нее положиться и не беспокоиться о том, как бы у вас не выросли на лбу кой-какие украшения: это — перл среди дуэний, это — настоящий дракон для охраны целомудрия женского пола. В течение двенадцати лет состояла она при моей супруге, которая, как вы знаете, была молода и пригожа, и за все это время я не видал в доме и тени любовника. Клянусь богом, такому молодчику у нее бы не поздоровилось. Скажу вам, между нами, что покойница, особенно в первое время, питала большую склонность к кокетству,
Это известие, которое я счел за правду и которое, действительно, оказалось таковой, смутило приятные чаяния, начинавшие было ласкать мое воображение, а Маркос, зашедший ко мне после полудня, окончательно угробил их, подтвердив то, что сообщил аптекарский ученик.
— Любезный Диего, — сказал добрый старик, — я в восторге от того, что доктор Олоросо прогнал меня: он избавил меня от многих хлопот. Не говоря о том, что я тяготился взятой на себя позорной ролью, мне пришлось бы еще придумывать всякие хитрости и извороты, чтоб устраивать вам тайные свидания с Мерхелиной. Боже, какая обуза! Но, благодарение небу, я отделался от всех этих неприятных забот и от связанных с ними опасностей. Вам же, друг мой, советую не печалиться об утрате нескольких приятных минут, Которые, быть может, повлекли бы за собой тысячи огорчений.
Я перестал питать какие-либо надежды, а потому внял нравоучению Маркоса и отказался от своего романа. Признаюсь, что я не принадлежал к числу тех упорных любовников, которые ополчаются на препятствия, а если б и был таковым, то госпожа Мелансия, наверно, заставила бы меня расцепить зубы. Судя по тому, как описывали ее нрав, она была в состоянии довести до отчаяния любого вздыхателя. Несмотря, однако, на столь мрачную характеристику, я дня два-три спустя узнал, что докторша ухитрилась усыпить этого аргуса или подкупить его совесть. Выйдя из цирюльни, чтоб побрить на дому одного из наших клиентов, я встретил добрую старушку, которая спросила, не зовут ли меня Диего из Ла-Фуэнте. Получив утвердительный ответ, она сказала:
— Раз это так, то вас именно мне и надобно. Приходите сегодня ночью к воротам доньи Мерхелины, а когда вы там будете, то подайте какой-нибудь знак и вас проведут в дом.
— Хорошо, — отвечал я, — в таком случае надо условиться насчет знака. Я прекрасно подражаю кошке и промяукаю несколько раз.
— Вот и отлично, — отвечала вестница любви, — я так и передам сеньоре Мерхелине. Ваша покорная слуга, сеньор Диего; да хранит вас господь! Ах, какой вы красавчик! Клянусь святой Агнесой, что, будь мне снова пятнадцать лет, я б никого не выбрала, кроме вас.
С этими словами услужливая старушка меня покинула.
Легко можете себе представить, как сильно взволновало меня это приглашение: прощай, нравоучение Маркоса! Я с нетерпением ждал ночи и, как только наступил час, когда, по моему предположению, доктор Олоросо должен был улечься в постель, я отправился к его крыльцу. Там я принялся мяукать так громко, что меня можно было слышать издалека, к великой славе наставника, обучившего меня этому прекрасному искусству. Минуту спустя сама Мерхелина открыла мне потихоньку дверь и заперла ее, как только я очутился в доме. Мы пробрались в покой, в котором происходил наш последний концерт и где теперь тускло горел ночник, стоявший в камине. Усевшись рядышком, чтоб побеседовать, мы оба оказались сильно взволнованными, с той только разницей, что ее волнение происходило исключительно от страсти, тогда как к моему примешивалась некоторая доля страха. Тщетно уверяла меня моя красавица, что нам нечего бояться мужа; я ощущал дрожь, отравлявшую мне все удовольствие.
— Сеньора, — спросил я, — как удалось вам обмануть бдительность вашей дуэньи? После того, что мне наговорили про почтенную Мелансию, я уже не рассчитывал получить от вас весточку, а тем более встретиться с вами наедине.
В ответ на эти слова донья Мерхелина улыбнулась и сказала:
— Вы перестанете удивляться тому, как мне удалось устроить это ночное свидание, когда я расскажу вам, что произошло между мной и дуэньей. Как только она пришла к нам, мой муж всячески ее обласкал, и сказал мне: «Мерхелина, поручаю присмотр за вами этой скромной особе, которая слывет за образец всех добродетелей; она будет служить вам зерцалом, в которое вы можете беспрестанно смотреть, чтоб черпать оттуда примеры благоразумия. Сия несравненная женщина опекала в течение двенадцати лет жену одного аптекаря, моего приятеля; но как опекала… так, как другие не опекают: она сделала из нее чуть ли не святую». Эти похвалы, вполне подтверждавшиеся строгим видом Мелансии, привели меня в отчаяние и заставили пролить немало слез. Я уже представляла себе поучения, сыплющиеся на меня с утра до вечера, и выговоры, которые мне пришлось бы ежедневно выслушивать. Словом, мне казалось, что я стала самой несчастной женщиной в мире. В предвидении таких горестей я уже не считалась ни с чем и, оставшись наедине с дуэньей, сказала ей самым резким тоном: «Вы, по-видимому, собираетесь доставить мне немало мучений, но предупреждаю вас, что я не отличаюсь долготерпением, и отплачу вам в свою очередь всяческими обидами. Заявляю вам без обиняков, что сердце мое пылает страстью, которую не искоренят никакие поучения: принимайте любые меры. Можете удвоить свою бдительность, но предупреждаю вас, что использую все средства, чтоб вас обмануть». Я ожидала, что после этих слов хитрая дуэнья прочтет мне изрядную отповедь, но она вдруг перестала морщить лоб и сказала со смехом: «Я в восторге от вашего характера и на откровенность отвечу вам откровенностью. Плохо вы меня знаете, прекрасная Мерхелина, если судите обо мне по похвалам своего супруга или по моему угрюмому виду. Я вовсе не враг удовольствий, и если состою на службе у ревнивых мужей, то только для того, чтоб потакать их прелестным женам. Уже много лет, как я владею великим искусством притворяться и могу почитать себя счастливой, ибо одновременно пользуюсь всеми приятностями порока и хорошей репутацией, которую создает добродетель. Между нами говоря, мир и не знает другой добродетели. Чтоб стать нравственным по-настоящему, надо затратить слишком много усилий, а потому в наши дни довольствуются видимостью. Положитесь на меня, — продолжала дуэнья, — и мы окрутим старичка-доктора Олоросо. Его постигнет та же судьба, что и сеньора Апунтадора. Думаю, что докторский лоб достоин не большего почтения, чем аптекарский. Бедный Апунтадор! Чего только мы с аптекаршей над ним не выделывали! Что за милая женщина! И какой славный характер, царствие ей небесное! Могу побожиться, что она весело прожила молодость. И сама не помню, сколько я привела к ней в дом любовников, а муж ни разу ничего не заметил.
А потому, сеньора, будьте ко мне благосклоннее и поверьте, что как бы усердно ни служил вам старик-стремянный, вы ничего не потеряете от этой замены. Я, быть может, окажусь для вас полезнее, чем он». Можете себе представить, Диего, сколь я была благодарна своей дуэнье за такую ее откровенность. Ведь я почитала ее за образец добродетели. Вот как можно ошибаться в женщинах! Ее искренность сразу покорила меня, и я обняла ее с восторгом, показав этим, насколько была рада такой компаньонке. Поведав ей все секреты своего сердца, я попросила ее устроить мне поскорее тайное свидание с вами. Мелансия так и поступила. Сегодня с утра отправила она на розыски ту старуху, с которой вы говорили; это великая мастерица на такие дела, и моя дуэнья пользовалась ее услугами, когда служила у аптекарши. Но самое забавное во всем этом приключении, — добавила она со смехом, — это то, что Мелансия, которой я рассказала про обыкновение моего мужа спать всю ночь без просыпа, легла рядом с ним и заступает теперь мое место.— Ах, сеньора! — воскликнул я, — мне совсем не нравится эта выдумка. Ваш муж легко может заметить обман.
— Ничего он не заметит, — поспешила возразить Мерхелина, — не беспокойтесь об этом, и пусть напрасный страх не отравляет вам удовольствия, которое вы должны испытывать в обществе молодой дамы, желающей вам добра.
Заметив, что эти уговоры не ослабили моих опасений, жена старого доктора пустила в ход все средства, которые, по ее мнению, должны были меня ободрить, и приложила к этому столько стараний, что, наконец, добилась своего. Я уже стал помышлять только о том, чтобы использовать благоприятный случай; но в то самое время, когда бог Купидон, сопровождаемый собором Смехов и Игр, готовился увенчать мое счастье, у ворот дома раздался сильный стук. Тотчас же Амур улетел со всей своей свитой, подобно стае робких птиц, внезапно испуганных громким шумом. Мерхелина поспешно упрятала меня под стол, находившийся в зале, и потушила ночник, а сама — как это было условлено с дуэньей на случай тревоги — отправилась к дверям горницы, где спал ее муж. Между тем стук в воротах усилился, так что гул разносился по всему дому. Тут сеньор Олоросо проснулся и позвал Мелансию. Дуэнья соскочила с постели, несмотря на то, что доктор, принимавший ее за жену, кричал ей, чтоб она не вставала, и помчалась к своей госпоже, которая, ощутив ее подле себя, в свою очередь позвала Мелансию и приказала ей посмотреть, кто стучит у ворот.
— Я здесь, сеньора, — ответила дуэнья, — пожалуйста, лягте опять в постель, а я сейчас узнаю, в чем дело.
В это время Мерхелина разделась и улеглась подле доктора, нимало не подозревавшего, что его обманывают. Правда, вся эта сцена была разыграна в темноте и притом двумя актрисами, из которых одна была бесподобна, а другая обладала достаточными задатками, чтобы стать таковой.
Вскоре после того дуэнья, накинув капот, вошла в опочивальню с факелом в руке.
— Потрудитесь встать, сеньор доктор, — сказала она своему господину. — Нашего соседа, книгопродавца Фернандеса де Буэндиа, хватил удар. За вами прислали; поспешите ему на помощь.
Доктор оделся со всевозможной поспешностью и вышел из дому. Тогда его супруга, облачившись в капот, направилась вместе с дуэньей в тот покой, где я находился. Они вытащили меня из-за стола скорее мертвого, чем живого.
— Успокойтесь, Диего, вам больше нечего бояться, — сказала Мерхелина.
При этом она сообщила мне в двух словах о том, что произошло. Затем она вознамерилась продолжать со мной прерванную беседу, но дуэнья этому воспротивилась.
— Сеньора, — сказала Мелансия, — возможно, что ваш супруг уже не застанет книгопродавца в живых и вернется обратно. К тому же, — добавила она, заметив, как я оцепенел от страха, — что вы станете делать с этим беднягой? Он не в состоянии поддерживать разговор. Лучше отправить его домой и отложить нежности на завтра.
Донья Мерхелина, предпочитавшая настоящее грядущему, лишь с большой неохотой согласилась на отсрочку и, казалось, весьма досадовала на то, что ей не удалось украсить чело мужа головным убором, который она ему предназначала.
Что касается меня, то я больше радовался избавлению от опасности, нежели печалился о том, что упустил драгоценные дары любви, и, вернувшись к своему хозяину, провел остаток ночи в размышлениях о пережитом мной приключении. Некоторое время я колебался, идти ли мне в следующую ночь на свидание или нет, ибо был о второй затее не лучшего мнения, чем о первой; но бес, который неотвязно искушает нас или, вернее, овладевает нами, в таких случаях, шепнул мне, что я буду большим глупцом, если остановлюсь на полпути. Он даже представил мне Мерхелину в ореоле новых чар и пышно расцветил ожидавшие меня наслаждения. Я решил продолжать начатое и дал себе обещание выказать больше твердости; с этим прекрасным намерением направился я на следующий день в двенадцатом часу к докторскому дому. Ночь была очень темная и небо беззвездно. Я промяукал два-три раза, чтобы предупредить о своем приходе, но так как мне не отпирали, то я не только не унялся, а продолжал свои упражнения на всевозможные лады, которым обучил меня один ольмедский пастух. Видимо, я исполнял это с большим искусством, ибо какой-то сосед, возвращавшийся домой, принял меня за животное, которому я подражал, и, подняв камень, попавшийся ему под ноги, швырнул им в меня из всей силы со словами: «Ах, проклятый котище!» Удар пришелся мне в голову, и в первую минуту я был так оглушен, что чуть было не опрокинулся навзничь. Затем я ощутил сильное ранение. Этого было достаточно, чтоб отбить у меня охоту к волокитству; теряя любовь вместе с кровью, побрел я домой, где разбудил и поднял на ноги всех домочадцев. Хозяин осмотрел и перевязал рану, которую признал опасной. Однако никаких дурных последствий она за собой не повлекла и недели через три зажила совсем. В течение всего этого времени я ничего не слыхал о Мерхелине. Надо думать, что почтенная Мелансия, желая отвлечь от меня докторшу, нашла ей какого-нибудь интересного кавалера. Но это меня ничуть не беспокоило, ибо как только я окончательно выздоровел, то покинул Мадрид, чтоб продолжать путешествие по Испании.
ГЛАВА VIII
Сеньор Диего из Ла-Фуэнте поведал мне еще о многих других случившихся с ним после этого приключениях, но они кажутся мне столь мало достойными пересказа, что я обойду их молчанием. Мне пришлось, однако, прослушать все его повествование, оказавшееся очень длинным, так что мы за этим делом успели дойти до Понте де Дуэро. Там мы провели остаток дня и, остановившись на постоялом дворе, приказали изготовить капустный суп и зажарить зайца на вертеле, не преминув тщательно убедиться в его свежести. На следующий день мы чуть свет отправились в путь, наполнив предварительно бурдюк довольно пристойным вином и положив в котомку несколько кусков хлеба, а также половину зайца, оставшегося от ужина.