Похоже, игра окончена. Том Пятый

— Шезму…, — вздохнул я, — Лилит, скажи. Я ведь влетел ему в грудь?

— Да. Вашу руку поглощал именно центр груди. Как мы и планировали, господин.

— Ясно…, — я вновь посмотрел на всё ещё живое существо.

От него осталась лишь голова и ошмётки изуродованного мяса. Он не восстановится — на это больше не было энергии, ибо она вся хранилась в Обжорстве. Теперь это лишь страдающий в агонии мужчина, неспособный даже самостоятельно умереть.

У него не было рта, но он пытался вопить. У него не было глаз, но он хотел плакать. Его тело было уничтожено, но я знаю, что он чувствует фантомную боль, проживая момент взрыва каждое мгновение. Я понимаю, что это невыносимо. И покончить с собой он тоже не сможет — собственную смерть Бог Крови встретить не способен.

Это вечная тюрьма в центре темноты, откуда самостоятельно не вырваться.

Теперь Шезму — это просто кусок страдающего мяса, что полностью себя осознаёт. Он всё прекрасно понимает.

— Лилит, ответь…, — я смотрю в зажмуренное лицо обычного старика, что пытается стерпеть невыносимую боль, — Ты понимаешь, каково ему сейчас?

— Да…, — она тоже смотрела на отца.

— Ты понимаешь, что если мы его сейчас не убьём, он будет вынужден страдать всю оставшуюся вечность?

— Да, господин.

— С недавних пор я владею телепатией. Я знаю, что он умоляет его убить. Он не просит прощения, не просит вернуть его в жизни и ничего не предлагает. Всё, что он делает — плачет и умоляет поскорее его прикончить. Но он не может это сказать. Как и услышать он нас тоже не может. Теперь Шезму — просто застрявшее во тьме существо, испытывающее нестерпимую боль каждую секунду существования. Это невыносимая пытка — ничего не слышать, ничего не видеть, не иметь возможности двигаться, но осознавать себя и чувствовать сильную боль разрываемых внутренностей, — я повернулся на девушку, — Он теперь лишь существо, запертое внутри куска мяса. Если бы не я, ты бы даже не знала, чувствует ли он что-либо сейчас. Но я скажу тебе — он жив и всё чувствует. Твой отец заперт в темноте наедине с мыслями и болью.

— …

— Что же ты выберешь, Лилит? Что хочешь с ним сделать?

— Я… я не знаю.

— Я понимаю, — вздыхаю и поворачиваюсь в сторону Шезму, — Но прямо сейчас решается твоя судьба. Сейчас — отправная точка твоей новой жизни. С чего ты её начнёшь? С какой мыслью и эмоцией?

— Я…, — девушка поджала руки к груди, её голос задрожал, а глазки забегали по всему пространству, — Я, думаю… ну… наверное…, — Лилит упала на колено и склонила голову, — Прошу вас, убейте его! Я понимаю, что возможно он заслужил это страдание. Заслужил за всё, что заставлял делать меня и маму, за всё, что заставил нас пережить…, — с каждым словом она набиралась уверенности, — Да, я его ненавижу. Н-но… но я не хочу, чтобы всё кончилось вот так! Прошу, убейте его. Я не хочу… и дальше продолжать этот круг страданий. Я хочу зажить заново. Хотя бы попробовать. Без этой ненависти и чужих страданий. Хватит. Я устала от них. Прошу, не заставляйте мучаться и его!

— Умничка, — я улыбаюсь и беру копьё, — Правильный выбор.

Девушка встаёт с колена, а я подхожу к страдающему старику в форме разорванного мяса.

— «На самом деле, Шезму, она хотела тебя любить», — говорю я телепатией прямиком в его сознании, — «Именно Лилит попросила тебя убить. Не знаю почему, но она не хочет, чтобы ты мучался. Она до последнего верит в мнимое семейное счастье, даже несмотря на всё, что ты с ней сделал. Надеюсь, в тебе осталась капелька отцовских чувств, и сейчас ты хоть на секунду, но порадовался, что у тебя такая замечательная дочурка. Хоть она этого и не говорила, но она хочет, чтобы ты тоже был счастлив. Даже несмотря на всё…», — заношу копьё над головой, — «Но я бы и сам тебя не оставил. Прощай, Шезму. Спасибо тебе за всё. Ты фактически даровал мне жизнь — без тебя, я бы давно умер. Правда спасибо»

Замах, выпад. Остриё плавно вошло в размякший череп Бога Крови, а наблюдавшая за этим дочь негромко вскрикивает.

Всё же, он был её отцом…

— Ч-что?! — стоящий и совершенно здоровый Шезму ошарашенно вертел головой, — Что за дерьмо?!

— Моё сознание, похоже, — вздохнул я, как и всегда чувствуя здесь умиротворение.

Да, как и думал — особо сильных существ переносит в измерение белых нитей, и лишь после личного разговора я могу их убедить воскреснуть под моим началом. Так было с Кхларом, так происходит и с Шезму.

— Что ты со мной сделал?! Ты же обещал убить меня! — прокричал Бог Крови и занёс руку для удара.

Мы стояли в метре друг от друга, и взмах его когтистой лапы наверняка бы меня достал, если бы не полный контроль над всем измерением. Я просто представил, словно нахожусь в трёх местах одновременно, и в определённый момент перенёс материальность в одно из них. Шезму рубанул по моей голове, однако длинные когти прошли мимо и он пролетел сквозь меня.

— Я и так тебя убил, — отвечаю я, — Там, в реальности, ты уже мёртв.

Странно. В голове почему-то вновь опустело. Все эмоции, что раньше обременяли сознание и мысли, расступились перед одной-единственной целью:

— Шезму, я хочу тебе кое-что показать, — сказал я, а в руке материализовалось копьё, — Прошу, потерпи немного. Это необходимо.

— Ч-что?! — рявкнул мужчина.

Я вновь вгляделся в его совершенно обычное, испуганное лицо, что пыталось скрыть слабость за ненавистью.

Находясь здесь, в измерении наших сознаний, я прекрасно понимал причину его поведения, жизни и отношения к дочери. Я не видел его прошлого, не знал, из-за чего именно он пришёл к такому характеру, но я отчётливо лицезрел главный барьер, что мешал ему измениться.

Всему виной была ненависть.

— Прости, Шезму, но сейчас тебе придётся страдать. Я правда не хочу этого делать. Но…, — замахиваюсь копьём, — Это для твоего же блага. Прошу, пожалуйста, прости меня, когда всё закончится.

Бросок. Оружие пробивает призрачную голову насквозь и разрубает череп надвое.

— А-А-А-А-А-А-А! — мужчина схватился за голову, — Ч-что… ЧТО ТЫ СДЕЛАЛ?! — завопил он дрожащим голосом.

— Если убить сильное существо, то я могу показать ему фрагмент своих воспоминаний. Увы, этот фрагмент настолько мал, что в него не помещается и получаса. Но я также откуда-то знаю, что в этом измерении мы можем находиться сколь угодно долго, — замахиваюсь копьём, — И умереть без моей команды здесь никто не способен.

Броском я разрываю его рёбра и пробиваю лёгкие, отшвыривая дёргающийся труп на несколько метров.

В то же время воспоминания моего детства проносится перед нашими глазами.

— А-А-А-А-А! — Шезму хватается за грудь и закашливается слюной, — Хва… хватит!

— Причина всех страданий, что тебя окружают — ненависть, — отрубаю ему голову.

Крик.

— Но не пойми неправильно — ненависть, это хорошая эмоция. Она способна дать такой стимул к счастью, на какой не способна ни одна другая светлая эмоция, — телекинезом разрываю собеседника надвое.

Вопль. Шезму лежал и корёжился от фантомной боли, безустанно разрывая горло в истеричном крике и просматривая моменты моего избиения другими детдомовцами.

— Но к тебе это, увы, не относится, — создаю в руках двуручный меч и заношу над мужчиной, — Я покажу тебе, что испытывают жертвы твоей, неправильной ненависти.

Опускаю. Слышится звук разрываемой плоти.

Крик.

/Спустя три дня в измерении белых нитей/