Поиски в темноте
Шрифт:
— Если они кричат, он их душит, — сказал Ратлидж.
— Да, крики его пугают, и он хочет, чтобы они замолчали. Если они затихают, он тут же останавливается. И все. Он никогда не причиняет никому вреда.
— Сегодня он пытался задушить Элизабет Нейпир.
— Да… — Миссис Долтон повернулась к Авроре. — Ни за что на свете я бы не позволила Саймону умереть, — сказала она голосом, полным горя. — Аврора, я не шучу. Я не думала, что так случится.
— Мне придется допросить Генри, — сказал Ратлидж. — Поймет ли он, что я делаю и почему?
— Конечно, поймет! — резко ответила Джоанна. — Он не дурак. Но в этом нет необходимости. Он не убивал тех женщин. Их убила я.
Он посмотрел на нее с бесконечной жалостью в глазах. Она защищает сына…
— Сколько их было?
— Все началось в Лондоне. Генри стало лучше; его выписали из
— Но ему не стало лучше, — мягко возразил Ратлидж. — Он так и не выздоровел до конца. И уже не выздоровеет.
— Да, — сухо, мрачно ответила Джоанна Долтон. — А меня уже не будет рядом, и некому будет о нем позаботиться. Теперь, хочу я того или нет, ему придется вернуться в больницу.
— Следующая, с кем он остался наедине, была Маргарет Тарлтон, которая искала человека, который довез бы ее до станции?
Джоанна Долтон вздохнула:
— Нехорошо говорить так о мертвых, но Маргарет Тарлтон была еще хуже, чем Бетти. Я узнала — когда-то Ричард Уайет обмолвился, — что в тринадцатом году у них с Маргарет был бурный роман. Так вот, еще тогда он сказал: «Маргарет умеет добиваться своего». По-моему, она бы вышла за Ричарда замуж, если бы у него было достаточно денег, чтобы удовлетворить ее аппетиты. А теперь за ней стояла мощь Нейпиров. Она оказалась неподатливой и злой; она была неумолима. Я не могла предложить ей деньги. Она сказала, ей все равно, что будет с Генри. Пусть он получит по заслугам. — Джоанна Долтон повернулась к Авроре. — Я говорила ей: «Вы не мать, иначе вы бы меня поняли». Но она ответила, что это не важно, его нужно изолировать от общества, он опасен для окружающих! Всю дорогу мы с ней спорили… Аврора, я взяла вашу машину, потому что у меня было мало бензина. Я пошла на ферму и взяла вашу машину, и всю дорогу Маргарет Тарлтон повторяла, что в Синглтон-Магна сразу обратится в полицию. Я не могла ее убедить, я не могла ее подкупить. Вблизи городка она заставила меня остановить машину и высадить ее. Тогда-то, господи спаси, я и взяла камень, который вы держите под задним сиденьем, и убила ее! А вину взял на себя тот бедняга Моубрей… У меня был выбор: оговорить невинного человека или погубить родного сына! — Голос ее дрогнул.
— Не надо… — попросила Аврора. — Ради всего святого, не надо!
— Я рада, что все кончено, — продолжала миссис Долтон. — Сегодня, услышав крики Элизабет, я подумала: так будет продолжаться до тех пор, пока я не смогу больше этого выносить. Но, видите ли, я люблю его. Мне в самом деле казалось, что ему лучше… Я уверяла себя, что Саймон выздоравливает — и Генри тоже выздоровеет. Я обманывала себя. Я внушала себе, что я могла бы и сама вылечить Генри, что ему нужны только время и покой. Все было так ужасно! Но Элизабет я не могла причинить вред… я знаю ее почти с рождения. Тяжело убивать даже чужих людей. А Элизабет… — Она покачала головой. — Аврора, я не могла убить ее. Не могла. Но я убила Саймона, да? Непреднамеренно. Я бы охотно покончила с собой, но, боюсь, мне не хватит духу… Наверное, мы, женщины, все-таки слабые создания. — Она ласково улыбнулась сыну. — Генри, милый, не думаю, что ты понял хоть слово из того,
что я говорю. Оно и к лучшему. Пойдем, я уложу тебя спать. А потом я должна уехать с инспектором. Все будет хорошо, вот увидишь. Тебе ведь нравилось в больнице?Голос ее затих; она протянула руку, выронив на ступеньки шляпу Маргарет Тарлтон. Генри взял ее за руку. Ратлидж молча смотрел на них. Генри покосился на Ратлиджа; его лицо исказила напряженная, жалкая улыбка. Он понимал гораздо больше того, что ожидала от него мать.
Миссис Долтон повела сына вверх по лестнице.
— Ее нельзя отпускать одну! — быстро сказала Аврора.
— Ничего страшного. Ему она не причинит вреда. И себе тоже. Пойдемте, я провожу вас домой, а потом вернусь в дом священника. Когда приедет Хильдебранд, Генри уже заснет.
— Вы ей верите? — спросила Аврора. У нее сильно дрожали руки; пламя свечи металось по стенам.
— Да. Я начал подозревать ее после того, как пропала эта проклятая шляпа. — Все помнили, что Генри разговаривал с обеими жертвами, но не придали этому значения… Шоу казался гораздо опаснее, чем Генри. Но у Шоу не было повода убивать Бетти Купер… такие причины могли быть у Саймона или Авроры. Или Элизабет Нейпир…
У лестницы Ратлидж нагнулся за шляпой и сказал:
— Однажды я видел, как Генри держал в руке птичку. Он вел себя странно, по-детски. Возможно, он в самом деле пугался женских криков и просто хотел, чтобы они замолчали. Но Генри ни за что не стал бы бить их по лицу, пока они не умерли. А его матери пришлось — чтобы заткнуть им рот. Генри не сумасшедший. Просто потерял большую часть рассудка. Лишился способностей и навыков, которыми когда-то обладал.
Взяв ее за руку, он помог ей подняться по крутым, крошащимся ступеням. Под землей ее духи пахли сильнее — наверное, оттого, что она была расстроена.
— Теперь вы расскажете, где нашли шляпку? — спросил он.
— На следующий день после отъезда Маргарет я пошла на ферму короткой дорогой. Шляпка лежала в кустах; должно быть, ее выронила Джоанна. Но я подумала, что ее выронил Саймон. И еще я слышала, как кто-то заводил машину, пока я была в амбаре, — она уехала, а потом приехала. Я не сомневалась в том, что в Синглтон-Магна Маргарет отвез Саймон. — Она дышала прерывисто. — Ему отчаянно нужны были деньги. Как же он… почему он не доверял мне? Я видела письмо его отца, в котором он сообщал ему о доме в Челси. И он так настаивал на том, чтобы нанять Маргарет…
Ратлидж ничем не мог ее утешить.
Когда они поднялись наверх и задули свечи, Аврора тихо и горько произнесла:
— Если бы только Саймон подождал до утра!
— Да, — тихо ответил Ратлидж, но в каменном помещении его слова разнеслись гулким эхом. — Аврора, он был хорошим человеком. Просто сбился с пути. Как и многие из нас… на войне. И не все раны видны невооруженным глазом. Вот что самое страшное. Никто не может посмотреть на нас и сказать: «Видишь, что наделала война…»
— Я так его любила! — Она наконец заплакала. — Мне казалось, он разлюбил меня…
— Что вы теперь будете делать? — не сразу спросил Ратлидж.
Еще не стихло эхо от его слов, когда она ответила:
— Если получится, открою музей. Позабочусь о том, чтобы он работал. А потом уеду подальше отсюда. Мы все некоторым образом умерли: я, Саймон, Генри, его мать, Моубрей, те бедные женщины. Думать об этом невыносимо.
Они дошли до двери. Ратлидж вернул ей ключ от музейного крыла. Она повернулась к нему и сказала:
— Дальше я пойду одна. Вы понимаете?
— Да.
— Знаете… та женщина, которую вы любили, не стоит вашего горя! Вы еще найдете свою любовь… только не потеряйте ее, как я!
И она быстро зашагала к дому. Ратлидж слышал, как туда подъезжают машины; от дома доносились встревоженные голоса. За спиной у него ярко пылало небо; ферма по-прежнему горела. Ночь освещали зловещие языки пламени.
Неожиданно на него навалились огромная усталость и одиночество.
«Ты хороший сыщик, — сказал Хэмиш, — ты лучше, чем сам о себе думаешь».
«Нет! Я спас бы его, если бы мог…»
«Да. Но он бы тебя не поблагодарил. Он умер за нее; его смерть получила смысл. Вот к чему он стремился, и так было лучше, чем умирать трусом».
Ратлидж вышел из-под тени деревьев. Он увидел, что Аврора стоит на пороге музея и отпирает дверь. Взяв себя в руки, он окликнул Хильдебранда. Нужно помешать толпе ворваться в дом. Дать Авроре время, чтобы убрать записку из-под головы мертвого Саймона. Нет смысла причинять боль там, где она не нужна.