Пока есть на земле цикады и оливы
Шрифт:
С каждым мгновением солнце поднималось над горизонтом, всматривалось круглым широким глазом в необъятный простор. Вскоре оно затопило светом весь небесный купол, просиявший лазурью, погасило предрассветный пожар.
Бион помчался поправлять канат у паруса, Соля спустилась в каюту. Ганя, чтобы никому не мешать, залезла на верх перевернутой шлюпки у борта лодки и попыталась удержаться на вогнутой мокрой поверхности. Лодка уже подобралась к горловине залива, ее сильно закачало на волнах. Ганю снова замутило. Девочка закрыла глаза и невольно разжала руки.
– Эй! – Бион теребил ее, не давая
Его глаза были цвета сияющей лазури, как море и небо. Ганя крепко держала его руку, пока шла к мачте.
На нее накатывали поочередно дурнота и сонливость. Она прижалась к мачте, обхватила ее руками.
– Так нормально? – Бион недоверчиво смотрел на нее.
– Так хорошо, – слабым голосом ответила она.
– Бион! – раздался бас Артура.
– Или вот, стой тут, держись.
Она застонала.
– Ладно, – мальчик оторвал ее руки от мачты и направил Ганю к люку в центре палубы. – Хочешь спать – спускайся в каюту, ложись там. Сейчас уже в море выйдем.
Он помчался на зов родителя.
Во сне Ганя видела больших рыб, скользящих над головой. С колючих рыбьих плавников вылетали молнии, а она уворачивалась от них. Рыбы стремительно проносились над ней. Не глядя на Ганю, они разбрасывали пригоршни молний, как сеятель бросает горсть зерен на пашню. Молнии втыкались в плотный воздух рядом Ганой, все чаще, все ближе. А Ганя едва могла пошевелиться в вязком пространстве. Она ворочалась, пока не проснулась в поту и слезах.
– Айка, – девочка по привычке потянулась к меховой собаке.
Айки под боком не было. Не было привычной кровати, стены, на которой женщина несла чашу, не было ее спальни, не было мамы рядом с кроватью. Она висела в тряпочном гамаке, подвешенном у деревянного борта, в общей каюте под палубой. Низкий пузатый бочонок темнел под противоположным бортом. В центре каюты, за столом, устроенном из сундука, сидели Соля и Артур. Их лица кривились и дрожали в свете свечи на столе. Ганя снова закрыла глаза.
Она была одна, с чужими людьми, посреди чужого моря на чужом корабле.
– Говорила я тебе, мороки от нее будет много, – скрипела морячка. – Девчонка зеленая вся, доберется, не доберется, сам как думаешь? То ее тошнит, то она бродит по палубе, едва за борт не валится. Обед проспала, к ужину не проснулась. Больная, что ли? Ишь, мать ее какая, сбагрила девчонку за дюжину монет!
– За две. Не зуди, это их дела, – пробасил Артур. – Две дюжины монет больше любой мороки. Нам подвезло и все тут. Дойдем до города, девчонку высадим, на ее деньги лодку починим, наймем команду, возьмем груз. Еще поднимемся, эх! Подумаешь, не поела денек. Ничего с ней не станется.
– Ты сначала дождись, что она начнет есть. Да дойди до города, умник. Оплату вперед, это ты правильно сказал. Да только как мы до города доберемся? Ветра нет, течения нет…
– Цыц!.. Я тут сто раз ходил, есть тут течение, пройдем! Может, не за сутки, как Кларе пообещал, но доберемся!
– Хитрая твоя морда! – надтреснутым смехом отозвалась Соля. – Уж ты выкрутишься, старый разбойник! Благородный мой! Мы еще с тобой попируем!
– Попируем, –
подтвердил Артур.– И вина элизейского выпьем, – лицо Соли в свете мигающей свечи казалось кривляющейся обезьяньей мордой. – Как на свадьбе пили!
– Выпьем, – Артур опустил кружку на стол. – Наступит наше время – и выпьем.
Ганя поправила браслет, врезавшийся в кожу, и выбралась из гамака.
Артур и Соля повернулись к ней.
– Как ты чувствуешь себя, девочка? – участливо спросила Соля.
Ганя поклонилась.
– Хорошо, спасибо. Холодно.
Она дрожала. Все, что было на ней надето – одна тонкая рубашка. Сандалии она где-то обронила, шерстяной плащ потеряла.
Соля с Артуром переглянулись. Артур поднялся, уперев руки в стол.
– Пойду схожу, паруса проверю.
Соля убрала кружки со стола и нырнула под крышку сундука.
– Вот, надень-ка, мои старые штаны и рубашка, – она протянула Гане тряпки неразличимого цвета. – А то нет, не дам, а посмотреть, смотри – мое свадебное одеяние, тебе такое не носись, – ухмыльнулась женщина.
Она достала из сундука платье с длинными рукавами. Ткань, когда-то, вероятно, белая, желтела в полусумраке каюты. Бусинки, составлявшие цветочный узор на груди и рукавах от плеч до пальцев, свисали на растрепанных нитках. Соля погладила рукав в сыпи сохранившихся бусин.
– Свадебное мое. Муж-то у меня, ты не смотри, что теперь такой, он царской крови. Подарок мне вот сделал – царское платье. Как мы веселились! Как плясали! Вино драгоценное пили, всех гостей угощали, – ее глаза затуманились. – Элизейское вино! Тогда Артур молодой был, на таком корабле за мной пришел. А я какая красавица была! Потом, конечно, море, соль, солнце… – она осеклась и заголосила, – солнце наш светлый могучий даритель, радость вседневная, свет приносящий…
Остановилась, вздохнула, сжала руки девочки.
– Я, главное, доброй девушкой была, верной, само собой. Все ждала его на берегу, высматривала, когда же он мимо нашей деревни пройдет. Долго ждала. Наши все надо мной насмехались. И где они, насмешники? Ха! Там в деревне и остались. А я здесь, дождалась солнце моё. Пришел мой жених, добрый, ладный, складный, царских кровей, да еще сундук драгоценностей подарил. Принес и сказал, все жене моей будущей достанется. Позвал меня замуж и зажила я с ним, под мужниным кровом и попечением. – она замолчала и осмотрела Ганю с головы до босых ног. – Ты, девка, не смотри, что худющая такая, тож своего жениха дождешься.
Она убрала платье в сундук.
– Ну что стоишь истуканом, надевай штаны и рубашку, которые я тебе пожертвовала.
Штаны были вылинявшие, заштопанные на коленях и заду, мохнатые, теплые. В вязаной рубашке девочка совсем согрелась.
– Спасибо, – поклонилась Ганя.
– Главное, доброй девкой будь, тогда и жених добрый за тобой явится. А что ждать долго… Тебе сколько лет-то?
– Пятнадцать.
– Оно нелегко будет, чего уж. У тебя теперь ни кола, ни двора. Штаны вот мои старые бери, на тряпки хотела пустить. А так я добрая, тебе дарю. Тебя ж мать голой на улицу выставила, как ты в невестин возраст вошла. Будешь побираться теперь, пока жених за тобой не явится. Ты, главное, жди его, смотри, дожидайся.