Пока мы не встретимся вновь

Над столиком повисла зловещая тишина. Поль и Ева были так рассержены, что не могли говорить. Не доверяя себе, они опасались, что не сумеют справиться с гневом.

— Ева! Поль! О, здесь и обе прекрасные мадемуазель де Лансель! Ах, какой приятный сюрприз! Что за восхитительная картина! — Рядом с ними остановился Морис Шевалье.

— О, месье Шевалье, сегодня мой день рождения, правда, это замечательно? Мне сегодня исполнилось шестнадцать лет, и у нас семейный праздник. — Фредди отчаянно пыталась развеять болтовней тучи, сгустившиеся над ее головой.

— Ах, так! Тогда я просто обязан отпраздновать его вместе с тобой! Tu permit [11] , Поль? — Шевалье уверенно сел на банкетку рядом с Евой. — Официант, всем шампанского. «Лансель», разумеется. Розовое, если есть. Да, Поль, я настаиваю. — Он повернулся к Фредди. — Сегодня великий и знаменательный день, мадемуазель Фредди. Вы должны быть очень счастливы сегодня. Мы ожидаем от вас великих свершений, моя девочка, не так ли, Поль? Волнующих, захватывающих дух, правда, Ева?

11

Ты позволишь (фр.).

Склонившись к Еве, Шевалье прошептал ей на ухо:

— Мэдди определенно пришла бы в восторг, если бы, заглянув в будущее, увидела себя сегодня рядом с галантным мужем и такими прекрасными дочерьми. — Официант принес бутылку розового «Ланселя» в ведерке со льдом. — Отлично, вот и шампанское. Теперь мы все поднимем тост за мадемуазель Фредди де Лансель и ее будущее, возможно, великое и славное!

Фредди смело осушила бокал. Какая бы страшная кара ни грозила ей со стороны родителей, она покажется менее ужасной после бокала шампанского… и полета под темнеющим небом. Полет под вечерним небом и звездами Козерога… За это можно заплатить любую цену, и она не будет слишком высокой.

Ева не сомкнула глаз и после того, как Поль наконец уснул. Праздничный ужин завершился вскоре после появления Мориса, и по общему молчаливому согласию за столом больше не было сказано ни слова о поведении Фредди. «Браун Дерби», несомненно, не подходил для выяснения семейных отношений. Дело могло подождать до завтра, но не более того. Они с Полем слишком устали и переволновались, чтобы обсуждать эту проблему, приехав домой, однако, несмотря на утомление, Ева никак не могла заснуть. Тихонько поднявшись с кровати, она накинула халат и присела на подоконник. Сдвинув в сторону занавеску, она выглянула в сад.

Ева сейчас спрашивала себя, как такой прямодушный, честный и непосредственный ребенок, каким всегда казалась Фредди, мог сознательно и беззастенчиво сплести столь сложную паутину лжи? Она вела, что называется, двойную жизнь месяцами, с начала учебного года. Зачем она лгала родителям, которые всегда, как полагала Ева, с открытой душой и неизменной любовью давали ей все, что могли? Она умудрилась сохранить все в тайне от Дельфины, что вообще-то непросто, и, очевидно, лгала даже человеку, учившему ее летать.

О чем же он думал? Каким надо быть безрассудным и безответственным, чтобы подвергать пятнадцатилетнюю девочку таким опасностям из-за денег? Как он смеет после этого называть себя учителем? Ева подтянула под себя ноги и плотнее завернулась в халат.

Вопросы завели ее в тупик. Еве трудно было во всем разобраться, тем более что многого она не понимала. Фредди, явно гордившаяся собой, пыталась, дерзнула, если угодно, сравнить свое нагромождение лжи с безвредным маленьким приключением Евы — давнишним полетом на воздушном шаре. Когда же это произошло? В 1910-м году, двадцать пять лет назад — всего четверть века по обычному счету времени, но эта дата относилась к иной эпохе, почти такой же далекой, как Атлантида, — эдвардианской эпохе перед мировой войной.

Сколько же ей тогда было? Четырнадцать, поняла Ева, быстро все подсчитав. Значит, ей было всего… Неужели она была так молода? Однако ускользнуть от гувернантки мадемуазель Элен, этой строгой поборницы дисциплины, и на время стянуть у матери шляпку — это мелкий проступок, не идущий ни в какое сравнение с несколькими месяцами обмана и бессовестной лжи. Ах, если бы ветер не сорвал тогда шляпку с ее головы, никто ничего не узнал бы и ни у кого не было бы причин сердиться на нее. Так или иначе, ничего страшного тогда не произошло.

Ева невольно улыбнулась, вспомнив о шоке и неслыханном изумлении, испытанными ею, когда она распахнула объятия навстречу величественной панораме земли. А какую гордость она почувствовала, став одной из тех, кто осмелился подняться высоко над толпой и взглянуть с воздуха, как выглядит этот мир.

Ева призналась себе, что могла бы и посочувствовать Фредди, если бы речь шла только о желании заглянуть за горизонт. Это она всегда понимала, снисходительно подумала Ева.

Но самостоятельно управлять самолетом? Конечно, есть женщины-пилоты. Все слышали об Амелии Эрхарт, Анне Линдберг и Джеки Кокрейн. Рассказами об их подвигах пестрели все газеты, но они — взрослые женщины, а не юные девушки, к тому же особые женщины, из тех, кого интересуют достижения, относящиеся к чисто мужской сфере деятельности. У других женщин они могут вызывать восхищение, но не понимание.

Хотя, сказать по правде, Фредди всегда тянуло летать. Она часто заявляла об этом и проявляла это желание в отчаянных по смелости выходках. Впрочем, об этих детских шалостях девушке следует позабыть, едва она становится слишком взрослой для катания с горок на роликовых коньках.

Вздохнув, Ева подумала, что редко ей приходилось так расстраиваться. Оказывается, она совсем не знает дочери, открывшейся ей сегодня с совершенно новой и неожиданной стороны. Это, без сомнения, означает, что она была невнимательной, легкомысленной, в общем, плохой матерью. Какая тонкая ирония заключалась в том, что Морис подсел к ним и настоял на продолжении праздника, считая, что в семействе де Лансель царят радость и веселье. В гневе она не обратила внимания на его слова: «Мэдди определенно пришла бы в восторг…» Мэдди… Мэдди!

Пораженная воспоминанием, Ева соскочила с подоконника и застыла в тишине, прислушиваясь к тяжелым ударам сердца. Мэдди! Конечно, Мэдди! Ведь это она, не задумываясь, вызвала грандиозный скандал, тянувшийся много лет, скандал, повергший ее семью в пучину бед, горя и стыда. Да и не он ли помешал осуществиться блистательно начавшейся карьере Поля? Мэдди в красном платье и красных туфельках, певшая любовные песенки под гром аплодисментов в оранжевом свете огней рампы; Мэдди, жаждавшая получить ту славу, какую мог принести ей мюзик-холл.

Она была всего на год старше Фредди, когда в Дижоне вечер за вечером беззастенчиво обманывала родителей, притворяясь, что ложится спать, выскальзывая тайком из дома и бегая в «Алказар» послушать пение Алена Марэ и — подумать страшно! — свидеться с ним наедине… Ева покраснела даже сейчас, вспомнив о том вечере, когда отправилась с Аленом в меблированные комнаты артистического пансиона. Два бокала красного вина не могли служить извинением тому, что она позволила ему там с собой делать… хотя… хотя он просил у нее позволения перед каждым следующим шагом. Нет! Ей не следует углубляться в воспоминания о событиях той ночи, хотя она никогда ее не забудет.