Пока не пробил час

– А если не по дороге?

– Тогда вот, оттуда. – Мужик махнул рукой в сторону тянущейся вдоль реки полоски леса.

– А там что такое? – поинтересовался Петрусенко.

– Там хутора Порозский и Локонский. А еще дальше – Битице князей Голицыных…

* * *

Городовой Зыкин гордился тем, что ловит преступников. По совести говоря, убийцы или настоящие бандиты за годы службы ему как-то не попадались, все больше воришки, мошенники, цыгане подозрительные… Единственный убийца, которого он видел собственными глазами, был тот Юлиан, которого он охранял. Да и он, оказалось, не настоящий. Зыкин искренне радовался за студента, а сердце наполняла гордость. Нет, не зря он Юлиану симпатизировал – наверное, чувствовал, что никакой тот не убийца! Вот если доведется ему, Зыкину, встретить настоящего душегуба, уж его-то он с первого взгляда распознает!.. И уж никак не мог Зыкин представить себе, что будет чувствовать преступником самого себя!

А в последние дни это чувство просто замучило городового. Когда убили госпожу Макарову, жену исправника, Зыкин был потрясен и по-настоящему огорчился. Как и все служащие полицейской управы, он знал жену своего начальника – милую, добрую, всегда со всеми приветливую. Он тут же вспомнил, что ему, как бы от нее, досталась плюшка к чаю. И просто содрогнулся от мысли, что, возможно, когда он эту плюшку ел, несчастную женщину как раз убивали!.. Дома, протянув дочке две оставшиеся, он сказал:

– Помяни, Танюшка, Веру Алексеевну! Может, они – самое последнее, что она приготовила в жизни.

Два-три дня после убийства Зыкин, как и все, был возбужден и ни о чем и думать не мог, кроме как о преступлении. Но вот наступил момент, когда он вдруг вспомнил – а ведь в ночь убийства он заснул, и парень, которого считали убийцей Савичевой, оставался не просто при спящем часовом, но и при открытой двери! Теперь все считают его невиновным именно потому, что он сидел в запертой камере – и значит, не мог пойти и убить жену исправника. И только он, городовой Зыкин, знает – заключенный-то был, считай, на свободе!

Зыкин, конечно, не был сыщиком – простым рядовым служакой. Но у него был от природы смекалистый ум, а полицейская служба научила видеть глубже и делать выводы. Сколько он тогда проспал, оставив двери незапертыми и, мало того, оставив ключи и от входной двери на виду? Да, он хорошо помнит – смотрел ведь на часы: больше двух часов. За это время всякого можно наделать! Выйти, убить и вновь вернуться в тюрьму! Ведь это же самое верное, чтоб никто не заподозрил! Ах ты бестия, какой же он хитрый, этот Юлиан!

Зыкин уже почти уверил себя, что так все и было. Нет-нет, не зря умные люди – следователи и судьи – доказали вину этого парня и осудили его. Он, конечно же он убил и Савичеву, и не преминул воспользоваться так удачно подвернувшейся случайностью – заснувшим дураком охранником! Сбегал, убил еще одну женщину, а удирать не стал. Зачем? Вот оно алиби – Зыкин слыхал это словечко от следователей. Его отпустили да еще и хором извинились, теперь живет припеваючи, говорят – с самой богатой невестой в городе женихается… А кто виноват? Он, Зыкин!

С каждым днем чувство вины все больше и больше мучило его совесть. Приехал из губернского центра новый следователь – по всему видать, толковый! И Зыкин надумал идти к нему с повинной. Страшно было, ох, как страшно! Еще там, в тюрьме, он поклялся себе, что никто не узнает о его проступке. Но тогда ведь он думал, что от сонливости его никто не пострадал. А оказалось – убита госпожа Макарова! Это совсем другое дело! С другой стороны: если он покается, его наверняка уволят – а он так свою службу любит! «Да что там уволят! – вдруг схватился за голову Зыкин. – Арестуют как соучастника! Дети малые осиротятся, а позор какой на меня ляжет!..»

Страх и сомнения мучили его, ночами он стал плохо спать. И вот однажды, совершенно измаявшись, сказал себе вслух:

– А если тот вурдалак возьмет и еще одну женщину загубит? Хоть свою молодую невесту? Как мне тогда жить – Бог мое молчание не простит, кровь ее на меня падет! Пусть делают со мной что хотят, но только я по совести – пойду и сознаюсь! А может, и пощадят, учтут?..

Теперь, когда Зыкин решился, его охватило лихорадочное нетерпение. Через день ему выпадало дежурить по управлению – именно тогда он и хотел потихоньку зайти к господину Петрусенко, покаяться. А там – будь что будет! И вот этот день настал. Рано утром, приняв дежурство, Зыкин стал поджидать приезжего следователя. Тот пришел часа через два, прошел в свой кабинет. «Пойду, пока он один», – сказал себе Зыкин и перекрестился.

Викентий Павлович узнал Зыкина. Круглое лицо с носом-уточкой и висячими казацкими усами – один из здешних полицейских. Сегодня видел его у входа, значит – дежурный. Видимо, принес какое-то сообщение или депешу. Кивнул приветливо:

– Заходите, заходите! Что-то для меня?

– Покаяться хочу, господин Петрусенко, сознаться! Грех на мне!

Неожиданно страстная речь и просительно-покаянный взгляд рассмешили следователя.

– Дорогой мой, я ведь не священник… Если, конечно, ваша исповедь не касается убийств.

– Как раз и касается, господин следователь! А я, может, единственный, кто про то знает, про ночь, когда Веру Алексевну убили!

Викентий Павлович взял Зыкина за руку, заставил отойти от двери и плотно ее прикрыл. Минуту подумав, запер на ключ.

– Так нам никто не помешает, – объяснил. – Садитесь сюда, напротив меня, так удобнее будет разговаривать… Как вас зовут?

– Городовой Зыкин!

– Ну, так я вас называть не стану… Имя-отчество-то как?

– Алексей Мартынович…

– Меня называйте Викентием Павловичем. Итак, Алексей Мартынович, как вы сказали? Ночь, когда убили Веру Алексеевну? Вы что же, были где-то поблизости от их дома? Дежурили в том районе?

– Не-ет… Я охранял в тюрьме осужденного. Накануне как раз в аккурат суд прошел, этого Кокуль-Яснобранского виновным признали, а наутро за ним приехать должны были. Вот я и охранял его в ту ночь…

Зыкин смешался, замолчал. Петрусенко уловил его смятение, подумал: «По пустякам так не волнуются!» Его охватило предчувствие какого-то необычного поворота дела.

– Вот что, Алексей Мартынович, – решительно произнес он. – Рубите сплеча самое главное, так вам сразу станет легче!

«А детали мы потом обговорим», – подумал про себя.

Зыкин взглянул на него благодарно и начал:

– Заснул я в ту ночь. Никогда такого не бывало за всю службу, а в ту ночь – как мешком по голове дали! И камеру открытой оставил…

Петрусенко присвистнул и вскочил на ноги. Быстро прошелся из угла в угол, Зыкин только поворачивал за ним головой, вжатой в плечи. Вдруг Викентий Павлович так же стремительно сел на место, пристукнул ладонями о стол. Глаза его были чуть прищурены и словно искрились.