Пока с безмолвной девой
Шрифт:
«Что он хочет?» «Такси, говорит, вызовите».
В зал вошла карлица, простоволосая баба неопределённых лет, похожая на луковицу. Профессор, сидевший на стуле для посетителей, поспешно подобрал ноги. Она прошлась мимо с веником и железным совком, вытряхнула совок в горящую топку и уставилась на контролёров: там происходило что-то интересное. Иванов, открыв рот, вперился в содержимое раскрытой папки. Другой сотрудник, с охапкой старых рубах, кальсон, носков, которые он собирался запихнуть в плиту, заглядывал к нему через плечо; оба
«Чего гогочете-то?» — спросила уборщица.
«А ты сама погляди, баба Собакина!»
«Чего я там не видала».
«А ты погляди».
«Ну чего, — отозвалась баба-луковица, подтащила табуретку и влезла, едва не зацепившись за край подолом. — Батюшки, это чьи же?»
«Его».
«Ах ты, охальник! — сказала баба, взглянув на прибывшего. — Дай-ка ещё погляжу».
«Ха, ха, ха. Хи-хи».
На шум вышел из кабинета начальник таможни.
«Это моя работа, я работаю над…» — лепетал Аркадий.
«Работал», — поправил его капитан.
Иванов поспешно снял бабу Собакину с табуретки, его коллега понёс вещи приезжего к плите.
«Это научный труд, — объяснил Аркадий Михайлович. — У меня есть отзыв действительного члена Академии наук Воложинского и заключение комиссии по охране государственных тайн».
«Ну, положим, это не государственная тайна, — заметил начальник. — Но, знаете ли…»
«Сжигать?» — спросил Иванов.
«Погоди. Я сам разберусь. Неси всё ко мне».
Груда растрёпанных папок с фотографиями, заметками, таблицами была сгружена на стол начальника, сам он возвышался в кресле под отсвечивающим портретом.
Профессор Аркадий Михайлович откашлялся.
«Я уже сообщил вашим подчинённым… Мне очень жаль, что я отнял у вас столько времени. Дело в том, что… Короче говоря: я передумал ехать за границу. Может быть, как-нибудь в другой раз. А сейчас я… я хочу вернуться. Пока ещё не поздно, дайте, пожалуйста, указание подчинённым. И, если не трудно, распорядитесь, чтобы мне вызвали такси».
Капитан воззрился на профессора.
«Такси? — Он покачал головой. — Такси в это время уже не работает».
Будучи деликатным человеком, он не мог подыскать нужные слова, чтобы перейти к скользкой теме.
«Видите ли, — промолвил он наконец. — Вы, вероятно, знаете, а если забыли, то вынужден вам напомнить. Хранение порнографических материалов преследуется законом».
«Но какие же это порнографические материалы? Это…»
«Как же это так, — продолжал начальник. — Вроде бы серьёзный человек, профессор… А это что у вас?»
«Стихи».
«Вы что, поэт?»
«Не поэт, а так… Я для себя пишу».
«Но всё-таки. Вы эти стихи распространяли? Кому-нибудь показывали?»
«Да никому я не показывал, — сказал устало приезжий. Он поднял глаза на капитана. — Они там собираются жечь мои вещи».
«Не беспокойтесь. Они своё дело знают».
«Моя феска…»
«Какая феска? А… ну да. Можете не беспокоиться. Хм. Как же нам теперь
быть-то, а?»«Но я же вам объяснил. Это совсем не порнографические материалы».
«А что же это, по-вашему?»
«У меня есть отзывы. Академик Воложинский позитивно оценил мои работы».
«Вот, например, это, — говорил, роясь в папке, начальник. — Ведь это же чёрт знает что такое».
«Товарищ капитан, вы извините, что я так прямо спрашиваю, — сказал Аркадий. — Вы же видите, что наркотиков у меня нет, оружия нет. А это — разве такие материалы запрещены к провозу?»
«Что запрещено, а что нет, на этот предмет есть инструкция. И она не подлежит оглашению. Но я вам отвечу: да, конечно. Запрещены и подлежат изъятию».
«Они жгут мои вещи. Что же я теперь надену?»
«Это другое дело. Обыкновенная санитарная мера. Да и зачем они вам? Они вам всё равно больше не пригодятся».
«Я возвращаюсь. Закажите мне такси».
«Вам русским языком сказано. — Начальник очевидным образом начал терять терпение. — Что такое? — спросил он строго. — Я занят!»
Иванов в дверях доложил, что досмотр личных вещей окончен. «Хорошо, можешь идти… Вы хотели объяснить?»
Посетитель, утомлённый жизнью, сидел, опустив голову на грудь, — не то задумался, не то дремал.
«Э, э, — сказал таможенный капитан, заглянув для верности в паспорт задержанного, — Аркадий Моисеевич. Товарищ профессор! — Профессор очнулся. — Здесь спать не положено».
«В самом деле? — спросил приезжий. — А я и не заметил. Представьте себе, я даже видел сон. Как будто я сижу перед вами. И будто вы мне говорите…»
«Угу. Вот я и говорю. — Начальник широко и сладко зевнул, он тоже устал. — Работаешь, отдыха не знаешь… Что там ещё?»
В полуоткрытую дверь снова просунулись седые ресницы и бесцветные глаза таможенника Иванова.
«Кругом марш! — зарычал начальник. — И чтоб больше без вызова… Извините, — продолжал он, стуча пальцами, — с этим народом… Так вот. Что я хотел сказать. Забыл. Вот память. Или это вы мне что-то собирались сказать?»
«Я говорю, вы мне приснились…»
«К сожалению, не приснился. Так, э…?».
«Мой труд. Рукописи…» — пролепетал Аркадий.
«Какие рукописи — стихи, что ль?»
«Труд всей моей жизни. Encyclopaedia Corporis Feminini».
«Это что, по-еврейски?» — спросил начальник.
«По-латыни».
«Ага. А по-русски?»
«Энциклопедия Женского Тела, сокращённо ЭЖТ. Я составляю энциклопедию и уже дошёл до ключиц».
«До ключиц?»
«Да. До ключиц и подключичных ямок».
«А вы как, — осведомился с опаской начальник, — начинаете с головы или… или снизу?»
«Ни снизу, ни сверху, а в алфавитном порядке. И, как видите, уже дошёл до буквы К. Понимаете, товарищ капитан…»
«Да бросьте вы — какой я вам товарищ».
«Прошу извинить. Понимаете… женское тело. Вам понятно, что я имею в виду?»