Пока смерть не разлучит нас

Вэлкан тихо лежал, чувствуя, как каждый дюйм ее тела прижимается к нему. Он обожал ощущение ее плоти на его теле. Ее руки, скользящей по его руке. Но он знал, что так не могло продолжаться.

Он знал, что не может доверять ей.

Неважно, что он чувствовал прямо сейчас, прошлое прочно держалось в его памяти. И это было прошлое, которое он не хотел возрождать. Вэлкан научился справляться с каждым днем, когда эта жалкая часть его продолжала наблюдать за дорогой, думая, нет, молясь, о ее возвращении к нему.

Сейчас Эсперетта может быть с ним, но она не доверяет ему. И никогда не будет. И это жгло его изнутри как вяжущий яд.

— О чем ты думаешь? — прошептала она.

— Задаюсь вопросом, как скоро ты будешь на следующем рейсе, вылетающем отсюда.

— Я не уеду, Вэлкан.

— Я не верю тебе. У тебя есть бизнес, которым нужно управлять. Жизнь, к которой нужно возвращаться.

Ретта притихла. Он был прав… и он ошибался.

— У меня были другие занятия в прошлом, которые я бросала. Я также могу оставить и свое дело. Мое место здесь, рядом с тобой.

Вэлкан ничего не сказал, но сомнение в его глазах раздирало ее на части.

— Дашь ли ты мне, по крайней мере, еще один шанс?

— Какой?

— Быть твоей женой.

— Ты думаешь, это сможет сделать тебя счастливой? Я живу в Румынии. На задворках того мира, который ты видишь. Ты не будешь счастлива без тех удобств, к которым привыкла. Кроме того, Темные Охотники не женятся. Им вообще не разрешается иметь эмоциональные связи любого рода.

— Тогда мы вернем наши души назад и будем свободны.

— А если я не хочу этого?

Ретта была ошеломлена его вопросом.

— Ты предпочитаешь остаться на службе у Артемиды?

— Я бессмертен, и я животное, помнишь? Я живу ради битв.

— Ты предпочтешь это мне?

Его черные глаза обжигали ее.

— Ты предпочла мне намного меньшее, чем это.

Ретта пристыжено отвела взгляд. Вэлкан был абсолютно прав. С тяжелым сердцем она соскользнула с него. Ее взгляд упал на участки его тела, где кожа все еще была покрыта волдырями после того, как он спас ее.

— Тогда, полагаю, у нас нет будущего.

Он тяжело вздохнул.

— Нам не суждено было быть вместе, Эсперетта.

Она заскрипела зубами от отчаяния.

— Значит, мы разведемся?

— Зачем беспокоиться? Смерть и так уже разлучила нас.

Неправда. Их разлучила глупость, не смерть.

Ретта сорвалась с кровати и собрала свою одежду прежде, чем одеться, не говоря ему ни слова. Она не знала, что сказать.

— Значит, так?

— Да, так.

Ретта кивнула, открывая дверь в коридор. Она колебалась.

— Должна сказать, что удивлена.

— Чем?

— Твоей трусостью. Я всегда думала, что ты мужчина.

Вэлкан повернулся в кровати, спиной к ней.

— Значит, мы квиты.

— То есть?

— Я тоже ошибался на твой счет. Когда-то я думал, что ты стоила того, чтобы умереть за тебя.

Дверь захлопнулась прямо перед ее носом.

Ретта стояла, уставившись на дверь, разинув рот, его слова все еще звенели в ее ушах. Она взглянула на дверь, почти соблазнившись возможностью вышибить ее ногой и побить Вэлкана. Но она не доставит ему такого удовольствия.

Отлично. Если он хочет поступать таким образом, так тому и быть. Она вовсе не собиралась спорить. Как он заметил, у нее своя жизнь в Америке. Подняв подбородок, она повернулась и направилась прямо в свою комнату вниз по коридору.

И с каждым сделанным шагом в ее глазах собиралось все больше слез, и ее постепенно наполняла боль. С разбитым сердцем она открыла дверь и обнаружила в своей комнате Ралуку, качавшую головой.

Ретта откашлялась.

— Не смотри на меня так. Ты не понимаешь.

— Я понимаю. — Ралука пересекла небольшое расстояние между ними и протянула ей руку.

Нуждаясь в утешении, Ретта взяла Ралуку за руку и задохнулась, когда ее пронзило острие жара. Оно вынесло ее из этой комнаты в темную пустоту, обжигающую и пугающую. Ретта слышала ветры, завывающие в ее ушах, пока что-то хлестало ее тело. Она подняла руку, чтобы защитить глаза, когда тьму прорезал внезапный свет.

Уже не в особняке, она обнаружила себя в маленьком домике, где, после того как их семьи узнали об их женитьбе, она нашла убежище с Вэлканом. Его семья отреклась от него, и ее отец поклялся увидеть Вэлкана мертвым. И именно ее отец нашел их первым.

Полностью бесплотная, она стояла в углу, откуда могла видеть Вэлкана, стоявшего на коленях рядом с ее неподвижным телом. Поскольку они скрывались, он не носил доспехи воина. Он был одет в простую тунику и шоссы. [13] К ее крайнему изумлению в его глазах стояли слезы, пока он держал ее руку в своей руке и целовал кончики ее пальцев. Она никогда не видела его таким уязвимым.

— Я не допущу, чтобы кто-нибудь причинил тебе боль, — прошептал он, убирая ее руку от своего лица. — Ралука будет оберегать тебя ради меня. Пожалуйста, не злись, что я покидаю тебя. Это единственный ведомый мне путь освободить тебя для той жизни, что ты заслуживаешь.

13

Шоссы — узкие, длинные, обтягивающие штаны, которые носили мужчины в период средневековья.

Вэлкан приподнялся так, чтобы его губы оказались всего в дюйме от ее губ.

— Я люблю тебя, Эсперетта. Навсегда. — И он прижался губами к ее губам, прежде чем с рычанием оторваться от нее.

Все же она увидела одинокую слезу, что скользнула из уголка его глаза вниз по небритой щеке. Он смахнул ее, прежде чем повернуться и открыть дверь дома.

Там перед ним стоял ее отец со своей армией. Одетый в доспехи, ее отец не надел шлема, чтобы прикрыть свои безжалостные, чеканные черты. Длинные черные волосы спускались на его плечи, он прищурил свои черные глаза, разглядывая ее мужа. Ретта вздрогнула от ярости, что исказила отцовское лицо. Никогда прежде она не видела этой его стороны. Для нее отец всегда был любящим и снисходительным. Добрым. Вэлкан поднял свой меч и стоял так, словно был готов сразиться со всеми ними.

— Ты в меньшинстве, мальчишка, — прорычал ее отец. — Так, как ты хочешь умереть?

— Сражаясь. Вот, как я предпочитаю.

Вэлкан оглянулся через плечо.

— Но ты обещал мне, что позволишь моим слугам забрать Эсперетту домой для достойного погребения. Ты все еще клянешься в этом?

Губы ее отца скривились, прежде чем он кивнул.

Вэлкан воткнул лезвие своего меча в землю рядом со ступней.

— Тогда я сдаюсь на твою… — он замолчал, прежде чем произнести «милость» сквозь стиснутые зубы.