Пока смерть не разлучит...

Самым счастливым временем было послеобеденное, когда им разрешали перейти в камеру Лафайета. Господи, как он изменился! Если бы они случайно встретились на улице, то не узнали бы друг друга.

Родители и дети усаживались на кровати (которую Жильбер купил себе сам) и двух стульях. В камере имелись еще два стола, вешалка, шкаф, полки для книг и еловый комод без замка, который, впрочем, был не нужен, потому что белье обратилось в лохмотья, а нового не выдавали. Начинались разговоры; Жильбер расспрашивал обо всём, что произошло за эти годы, а жена и дочери рассказывали ему о своих приключениях и о людях, которых он больше не увидит.

Мальзерба, дерзнувшего защищать короля, казнили со всей семьей: дочерью, зятем, внучкой и ее мужем, а также двумя секретарями, приписав им участие в заговоре с эмигрантами; не пощадили даже его старшую сестру, которой было уже семьдесят шесть, она взошла на эшафот в один день с Мадам Елизаветой — сестрой покойного короля. Герцог де Лозен расстался с жизнью из-за того, что подал в отставку; его жена поплатилась за родство с ним, хотя они почти и не жили вместе. Перед тем как лечь под нож гильотины, граф д’Эстен, герой Гренады, сказал: "Отошлите мою голову англичанам, они вам хорошо заплатят". Жима, верный адъютант Лафайета во время войны в Америке, погиб на Мартинике, командуя экспедиционным корпусом из французских эмигрантов, который высадили там англичане; Шарль де Дама был убит на Котантене.

— Кстати, его кузина Диана де Симиан — вы ведь помните Диану де Симиан? — спрашивала о вас. Я написала ей, что вы в Ольмюце и что я еду к вам.

Оба помолчали, думая каждый о своем. В восемьдесят седьмом году господин де Симиан застрелился. В свете тогда ходила гадкая и глупая сплетня о том, будто он сделал это от отчаяния, безумно ревнуя свою красавицу-жену к Лафайету. Подумать только — были времена, когда мужчины стрелялись из-за любви! Петион и Бюзо застрелились, спасаясь от погони, где-то под Сент-Эмильеном, чтобы не попасть на гильотину. Через несколько дней на ней казнили Робеспьера…

Лафайет ничего не знал о том, что происходит в мире, но тут и Адриенна мало чем могла помочь. Тогда в разговор вступала Анастасия.

Пруссия признала Французскую Республику и уступила ей левобережье Рейна, оставив правый берег за собой. Голландцы, изгнав штатгальтера, провозгласили Батавскую республику и заключили военный союз с Францией, уступив ей несколько городов и обязавшись выплатить сто миллионов флоринов за свое "освобождение". Испанцы тоже вышли из войны. Французские генералы пообещали установить в Стране басков республику, и им без боя сдали Сан-Себастьян, а затем эту область попросту аннексировали. Главный испанский министр Мануэль Годой, который в свое время настаивал на войне, был вынужден ее закончить, чтобы вернуть утраченные земли (их обменяли на восточную часть Сан-Доминго), и получил титул "князь Мира". США заключили торговый договор с Англией, который Франция (и Томас Джефферсон, сочувствующий Франции) сочли предательством верного союзника, ведь американцы не должны давать убежище в своих портах французским кораблям и препятствовать англичанам вести с ними войну на море. Польши больше нет; Тадеуш Костюшко, раненный в бою, находится в крепости в Санкт-Петербурге вместе с другими вождями восстания, короля держат под стражей в Гродно…

Лафайету вспомнился Казимир Пулавский — как он бесстрашно скакал в атаку, не оглядываясь назад. О героях складывают стихи и песни, но законы и договоры пишут совсем другие люди… Не был ли он сам таким же храбрецом, увлекшим поверивших ему людей на верную гибель?

* * *

"Я не властен удовлетворить Ваших просьб, хотя бы желал. Хочу лишь заметить Вам, что поскольку Вы сами согласились разделить судьбу Вашего мужа, Вам будет невозможно никоим образом изменить свое положение".

Этот ответ от Феррариса пришел уже после Рождества. В своем письме, отправленном через три дня после приезда, Адриенна просила у военного министра разрешения ходить с дочерьми к мессе и видеться с другими узниками; комендант, общаться с которым по-прежнему можно было только письменно, в этой просьбе отказал. Что ж, ей хотя бы не запрещают переписку: она смогла написать отцу, тетушке и сестрам, получив целый ворох писем от них — разумеется, вскрытых.

Госпожа де Тессе купила поместье Витмольд на берегу озера Плён — целых полгода ходила вокруг да около, приценивалась, торговалась, а потом вдруг завершила сделку в один день, чтоб с рук долой; ей это свойственно. Они с семейством Монтагю переедут туда, как только Полина оправится от родов: она родила сына! Бедняжка очень тяжело переносила беременность; готовя приданое для младенца и следуя советам доктора Тиссо, которые отец посылал ей из Женевы, она при этом жгла важные бумаги и писала завещание, заботясь одновременно и о возможной смерти, и о будущей жизни. Роды были такими трудными, что госпожа де Тессе убежала на другой конец дома, лишь бы не слышать криков племянницы, зато теперь всё хорошо, и малютку Аттала, похоже, минует печальная судьба четырех его предшественников. Его окрестили дома, по католическому обряду, из-за чего он не будет записан в церковную книгу, потому что церковь здесь лютеранская. Тётушка беспокоилась о том, что у ребенка в будущем возникнут проблемы с документами, — какая разница, кто его окрестит, кюре или пастор! — но Полина настояла на своем. Адриенна отправила в Плён письмо с горячими поздравлениями.

Чернила, перья и бумагу приносил караульный офицер, который затем забирал их обратно. Пока Адриенна трудилась над письмом, он стоял рядом, заглядывая через плечо. Раз в месяц она отправляла записку банкиру, который выдавал деньги на их пропитание. Решив схитрить, Адриенна сделала на второй странице приписку для Жоржа, чтобы послать ему весточку о себе, — неуклюжая уловка, конечно же, не осталась незамеченной, банкир это письмо не получил. Зато Феррарис получит ее "благодарность":

"Мы все трое повторяем от чистого сердца, что мы гораздо счастливее с господином де Лафайетом даже в этой тюрьме, чем в любом другом месте без него".

Адриенна написала это совершенно искренне. Она была счастлива, удивлялась своему счастью и корила себя за него. Наконец-то Жильбер никуда от нее не денется! Ни в Англию, ни в Америку, ни вообще на войну! Каждый день они собираются всей семьей, разговаривают, читают друг другу вслух; она видит его, говорит с ним; он улыбается ей, целует ей руки…

Впрочем, в последнее время он встречает ее встревоженным взглядом: ее руки и ноги распухли, кожа покрылась гнойниками, и еще эта страшная мигрень… Хорошо, что дочери здоровы, хотя им очень не хватает свежего воздуха и движения. Лейтенант Якоб не осмелился вызвать к ней врача из соседнего госпиталя, но позволил написать коменданту: понуждаемая Лафайетом, Адриенна испрашивала разрешения покинуть тюрьму на неделю, чтобы показаться венским докторам. Шплени удосужился ответить через месяц: "Военный совет и я лично не можем удовлетворять просьбы государственных преступников. Нам поручено лишь охранять их согласно приказам Е.В. императора. Обратитесь непосредственно к монарху, раз он соизволил дать вам на это дозволение".

Вы будете довольны комендантом… С господином Лафайетом хорошо обращаются… Ваше присутствие сделает его пребывание в тюрьме еще более приятным…

Жильбер настоял, чтобы она написала императору. Адриенна долго подбирала слова: "Вас обманывают"? Нет. "Вы пребываете в заблуждении"? Нет. "Ваши сведения о том, как обращаются с генералом Лафайетом, не вполне соответствуют действительности"… Пожалуй, так можно.

Нарывов становилось всё больше; из-за головной боли Адриенна отказывалась от еды. Лейтенант Якоб всё-таки прислал полкового врача, который зашел на минутку вместе с солдатом, разносившим обед. По-французски он не говорил и не понимал; Лафайет заговорил с ним по-латыни. Пощупав у больной лоб и пульс, врач уронил несколько латинских фраз и удалился. Адриенна поняла и так: надеяться остается только на Бога.

Письмо от императора пришло в конце апреля. Госпожа де Лафайет может покинуть тюрьму, но ей не будет дозволено туда вернуться. И он требует письменного ответа.

Жильбер стоял перед ней на коленях:

— Сердце мое, вы должны уехать, я никогда не прощу себе, если вы погибнете в этом гадюшнике; сохраните вашу жизнь — ради меня! Ради детей!

— Жизнь? Разве я смогу жить без вас?

Ответ императору Адриенна написала не задумываясь: мысль о новой разлуке внушает ей ужас; она остается.

38

— Нет, это возмутительно! Они ждут уже два часа! Кем он себя возомнил? Десять вечера!

Хлопнула входная дверь; быстрые шаги вразнобой со звоном шпор; двери распахнулись…

— Пожените нас поскорее!

Баррас прячет улыбку, Тальен, похоже, разочарован, Жозефина с трудом скрывает свое раздражение. А где же… Леклерк, который должен был скрепить брак, ушел вздремнуть в свой кабинет и не вернулся — устал после долгого дня. Ладно, не ждать же теперь и его.