Пока ты был со мной

Ребенок вызывал хлопоты ровно на столько на сколько нужно. Никаких непонятных аллергий, капризов, болезней. Эд был обычным ребенком, не приносящим заботы. И Анна любила его и за это тоже. Подрастая он все больше сам занимал себя, не требуя внимания, и Анна могла заняться собой: отлучаться на весь день, проводить время с подругами, в салонах красоты, в театрах. Но вторая беременность снова разрушила ее планы на свободу.

Эрик родился, когда Эду уже исполнилось пять. В отличие от брата Эрик рождался тяжело, Анна провела в родах больше суток и ей казалось, что она умрет. Несмотря на перенесенные муки, она любила Эрика гораздо сильнее Эда, хоть и не признавалась в этом никому, даже себе. Со стороны эта разница была незаметна. Но она подолгу любовалась Эриком, целовала его мягкие пяточки, когда никто не видел, и мечтала о его великом будущем. Но если бы кто-то упрекнул ее в том, что Эрика она любит больше, она бы отпиралась до последнего и после последнего, просто потому что сама в это не верила.

Когда дети подросли и уже не требовали всего ее внимания, она наконец нашла время, чтобы начать вникать в дела мужа. Ей хотелось быть чем-то ему полезной, по вечерам она расспрашивала его о делах в фирме. Но так как дома Филипп бывал не часто, Анна иногда сходила с ума. Не спасали ни книги, ни прогулки, ни встречи с подругами, которые, казалось, не повзрослели и не поумнели, несмотря на то, что рожали все новых и новых детей и заводили все новых и новых кто мужей, а кто любовников.

Франс тоже вечно была в заботах, а Анне хотелось стать ближе к повзрослевшей девушке, которая порхала по дому как по любимой клетке. Но только сейчас Анна поняла, что близость с помощницей была невозможна с самого начала.

Мальчишкам было неинтересно с матерью, как бы она ни старалась вникать в их жизнь и увлечения. Старший все свободное время проводил у себя в комнате, глотая книги одну за другой. Филипп поощрял хобби сына, каждую неделю принося ему книги из лавки. Сначала по одной, потом по две, по три… Анна беспокоилась не только за зрение сына, но и за его психику. «У него должна быть настоящая жизнь, Филипп! А он черпает знания из книг, но в книгах ведь не по-настоящему!» – пыталась вразумить она мужа. Он лишь посмеивался над ней и не понимал, насколько это серьезно. Отбирать книги было не в ее правилах, она не хотела стать врагом сыну и чувствовать презрение мужа. Она не понимала, почему Филипп так потворствует сыну. Ведь сам муж книгами не особо увлекался ни в детстве, ни в молодости, ни уж тем более сейчас, и открытие лавки до сих пор оставалось для нее загадкой. Эд был скорее в Мартина. Тот тоже был не приземленным, и кто знает, что творилось в его голове. Они все так же редко виделись с Анной, только по большим праздникам, когда тот приходил в гости, чтобы не отмечать в одиночестве. И каждый раз после таких встреч Анна еще долго приходила в себя. Ей казалось, что между ними словно натянута какая-то невидимая струна. То ли ненависти, то ли скрытой симпатии. Но ни то, ни другое нельзя было показать ни друг другу, ни кому-либо еще.

Анна знала, что Мартин был одинок. У Анны был Филипп. И Франс. И пусть первый пропадал на работе, но Анна могла позвонить ему в любой момент и знать, что он перезвонит ей, как только освободится. Вторая тоже вечно была чем-то занята, но даже просто слушая ее легкие шаги по первому этажу, наблюдая за ее работой в саду, Анна переставала ощущать одиночество. У Мартина же не было никого. И после долгих раздумий, сомнений Анна впервые пригласила брата мужа на семейный ужин. После недолгого молчания в трубке, Мартин согласился.

Филипп казалось не удивился. После ужина, когда дети отправились в спальни, взрослые сели в гостиной. Братья говорили про дела, Мартин разбирал принесенные бумаги. Анна делала вид, что читает книгу, а сама слушала их голоса.

Ей понадобилось много вечеров прежде чем она стала понимать, о чем братья толковали. Но еще раньше она вдруг осознала, что Мартин выполнял гораздо больше работы, чем муж. Да, это была компания Филиппа, он был ее лицом, руководителем, именно он вел переговоры и обеспечивал сотрудников работой, но анализировал платежеспособность клиентов, решал, с кем лучше иметь дело, проверял работу сотрудников, обращая внимание на тех, кто был более продуктивен, именно Мартин. Он стоял за спиной Филиппа указывая ему путь, по которому следовало вести фирму. А Филипп вел фирму по пути, не задавая лишних вопросов. Анна понимала, что Филипп слишком доверяет брату. И тот доверие оправдывал все эти годы, но что если бы Мартин захотел потопить Филиппа? Анне приходилось с горечью признавать, что Мартин потратил бы на эту операцию не больше двух месяцев.

Она не говорила о своих размышлениях Филиппу – в лучшем случае он бы ответил, что все это чепуха, в худшем – поднял бы ее на смех и рассказал это, как анекдот, Мартину. А Анна боялась поселить в Мартине эти мысли. Поэтому молчала.

Осознав всю силу Мартина, она поняла, что он всегда был темной лошадкой. Она не знала, чего от него ждать. Возможно, во время их совместных вечеров она пыталась разгадать его. Но у нее не получалось. Он был безупречен в деловых вопросах, а личной жизни у него казалось не было: никаких постоянных женщин и даже попыток их завести.

Ей казалось, что Мартин завидует Филиппу. Он не показывал этого прямо. Но явно мечтал превосходить брата. Без сомнения, он тоже понимал, что делает гораздо больше для фирмы. Когда он приносил с собой бумаги и разбирал их сидя у них в гостиной, Анне казалось, что Мартин хочет пристыдить Филиппа, праздно потягивающего виски. Мартин словно хотел сказать: «я работаю на тебя круглыми сутками, не зная отдыха, и ты обязан мне».

Анна будто наблюдала за игрой, битвой, о которой один из ее участников даже не подозревал. А потому победивших и проигравших здесь быть не могло. Потому что победа всегда предполагает поверженность врага. А как можно быть поверженным, когда ты даже не играешь.

Она побаивалась Мартина, но в то же время жалела его. Несчастный, думала она. Отсутствие больших целей и амбиций заставило его встать в тени Филиппа. А встав в тень единожды, потом очень сложно выйти на свет.

И только когда Мартин заболел, ей открылась вся правда. Анна ругала себя: как она не замечала раньше. Но пришлось признать, Мартин был очень скрытен. Пожалуй, она могла бы не узнать этого никогда.

Когда он заболел, она стала ухаживать за ним просто из вежливости. Хотя, потом, она думала, что возможно истосковалась по заботе о ком-то. Опустошая аптечку, она вспоминала о том, как поила сиропом от кашля старшего сына. Как он мужественно сглатывал противно-сладкую жидкость, не жалуясь и не капризничая. С младшим ей приходилось воевать: тот и не собирался глотать микстуру. И когда она силком вливала жидкость в его рот, зажатый ее пальцами, он языком выталкивал сироп обратно. Коричневая жидкость выливалась на белоснежные простыни и пропитывала даже матрас. Потом Эрику выписывали уколы, и он убегал от медсестры, приходившей два раза в день. К счастью, однажды медсестра заболела и уколы пришлось делать Франс. К удивлению Анны, Франс была спокойна и проделывала процедуру так, словно была профессиональной медсестрой. Но что больше всего удивило Анну, так это то, что Эрик был спокоен и не вырывался из цепких рук Франс. Потом Анна поняла, что у помощницы были хоть и нежные, но сильные и властные руки. Почувствовав их прикосновение, хотелось подчиниться, все возможные возражения словно исчезали.

Анна давно не была в родительском доме мужа. После смерти свекрови они с Филиппом, кажется, и не заезжали, оставив Мартина наедине с вещами родителей и горем. Теперь, готовя на кухне травяной отвар, строгая лук и мешая мед в горячем чае, Анна оглядывала опустевший дом. Мартин должно быть не замечал пыль в углах, которая накапливалась не один месяц, засохшие капли от воды и других жидкостей на стенах, грязные полотенца. Чашек и столовых приборов тоже было ограниченное количество – а потому Анне приходилось то и дело их мыть, чтобы обеспечить больного достаточным количеством отваров и микстур. Филипп был в отъезде и ей казалось, что выходить Мартина – это ее долг перед Филиппом, Мартином и их почившими родителями. Она старалась как могла, веря в то, что болезнь нельзя победить полумерами, спустя рукава. И возможно она слегка переборщила, так что Мартин понял ее неправильно, или не совсем правильно.

Она почувствовала ту забытую влюбленность, когда еще сам до конца не понимаешь, что с тобой происходит. Да, черт возьми, она, наверное, была влюблена, даже если чуть-чуть. И не испытывала чувства стыда. Ей вдруг почудилось, что слишком давно она не испытывала ничего подобного. Жизнь ее шла по накатанной, предсказанная наперед, будто какой-то писатель давно написал ее историю, хорошую, но жутко скучную. И вот вдруг кто-то, моложе и наивнее внес свои исправления. Она почувствовала, что жизнь ее еще может измениться. Она не знала, в какую сторону. В конце концов, перемены не всегда к лучшему. Но перемены были нужны ей как глоток воздуха. А потому она не бросила Мартина, а продолжала приходить и поить его микстурами. Она молчала, ожидая от него каких-то шагов, пусть двусмысленных, пусть даже полушагов. Он их почти не делал, и впоследствии Анна поняла, что это было к лучшему.

Ведь, когда Мартин поправился, а Филипп вернулся, жизнь ее пошла как прежде, и она поняла, что никаких перемен случиться не могло, даже если бы она этого сильно захотела. Она любила свою спокойную, благополучную и скучную жизнь. А может быть просто привыкла к ней. Есть ли разница в этом? И в чем эта разница? Она не смогла бы променять благополучие на какое-то призрачное счастье.

Их вечернее трио продолжало встречаться вечерами, и они вели себя так словно этих двух недель, пропитанных запахом чувств и сиропа от кашля, не было. Теперь уже она старалась не смотреть на Мартина. А еще она попыталась вспомнить то чувство влюбленности, испытываемое ей к Филиппу 20 лет назад. Она по-прежнему любила его своей привычной любовью, которая мешала ей влюбиться, обезуметь от него вновь.