Пока ваш подросток не свёл вас с ума
Шрифт:
Патрик был типичным мальчиком, растущим в приемной семье: злой, замкнутый, не желающий ни о чем разговаривать. Что касается его родной матери, то она была милой женщиной. Она была изрядно потрепана жизнью и делала всё, что было в ее силах. Ее муж был никчемным придурком, который испортил детей, как мог, и сбежал, оставив бедную женщину разбираться с последствиями. Этот урод бил и ее, и детей и совершал почти все мерзкие поступки, какие только можно придумать.
В десять лет Патрик уже был испорченным маленьким человечком. Даже тогда его поведение вызывало нешуточное беспокойство у приемных родителей. Я провел беседу и
Но спустя шесть лет люди говорили, что Патрик не просто зол — он опасен. Его жестокость и поток угроз были обращены на его родную мать. Для беспокойства были серьезные причины, и заявления Патрика были в этом списке не на последнем месте. Они не виделись с матерью полгода, потому что во время их последней встречи он вышел из себя и разбил окно.
«Так чего ты хочешь?» — спросил я. На первый взгляд это очень простой вопрос, но вы удивитесь, если узнаете, как редко приемных детей спрашивают, чего они хотят. Мы много говорим с детьми вроде Патрика, но мало спрашиваем.
«Я хочу убить ее», — ответил он, не задумываясь.
«Что ты имеешь в виду?» — спросил я.
Он посмотрел на меня как на идиота:
«Я имею в виду, что хочу ее убить».
«Ясно, — сказал я, хотя на самом деле мне ничего не было ясно, я просто тянул время. — И почему?»
«Потому что это она во всем виновата».
«В чем?»
Он снова взглянул на меня, и его взгляд помрачнел.
«Это она виновата, что у меня такая дерьмовая жизнь».
«Это твоя мама виновата?»
С угрюмым, задумчивым взглядом Джеймса Дина[15] он ответил: «Да».
«Почему ты так решил?»
«Если бы она не оставила меня, то ничего плохого бы не случилось».
«Ты действительно так думаешь?»
«Да».
«Ладно».
Мы немного посидели в тишине.
«Знаешь, тут такое дело…» — сказал я.
«Какое?»
«Она должна сегодня прийти. Хотела поговорить с тобой обо всем этом».
Он посмотрел на меня, и вдруг мне показалось, что он не столько рассержен, сколько испуган.
«Правда?»
Я кивнул: «Ага».
«Я убью ее», — сказал он, хотя теперь это звучало уже не так убедительно.
Я улыбнулся: «Ты принес с собой что-нибудь, чем это можно сделать, или хочешь одолжить у меня?»
Я считаю, что детям нужно показать, что ты не испуган, даже если это не так. Особенно если это не так.
«Вы издеваетесь?» — спросил он.
Я пожал плечами: «Нет, отчего же».
«Я правда ее убью», — сказал он, вновь обретая почву под ногами.
«Ты всё время это повторяешь. Почему? Думаешь, у меня проблемы со слухом?»
Он бросил на меня тяжелый подростковый взгляд.
«Однажды я был близок к тому, чтобы застрелить пару старушек в самолете», — сказал я. Мое главное правило при работе с озлобленными подростками — сначала нужно завладеть их вниманием. Я решил, что это сработает.
Одна бровь на сердитом лице поползла вверх в несмелой попытке отреагировать на мои слова, но цинизм победил.
«Это правда, — сказал я. — Я летел в самолете, а они сидели позади
меня. Час с лишним они говорили о погоде в каком-то дурацком маленьком городке… — Я покачал головой. — Клянусь богом, это было настолько мучительно скучно, что я всерьез подумал: или они, или я. Если бы я их не убил, они бы точно меня доконали».«Так почему вы их не убили?» — спросил он.
Я пожал плечами: «Я сидел у окна, а у прохода — какой-то здоровый, жирный мужик. Я бы не смог выйти».
Он улыбнулся буквально на секунду, но спохватился и снова помрачнел.
«Я знаю, что вы делаете», — сказал он.
«Дискриминирую толстяков и глупых старух?»
«Пытаетесь заставить меня думать, что вы хороший парень, чтоб я не убивал маму».
Я покачал головой: «Нет».
«Тогда что?» — попался он в мою ловушку.
«Как ты думаешь, кем бы ты был в моей истории?» — спросил я.
«Вами».
«Нет».
«Кем же тогда?»
«Ты — сиденье толстяка».
Он насупился: «Что?»
«Ты — сиденье толстяка».
«В каком смысле?»
Я улыбнулся: «Ты думаешь, что слишком мал для огромной, жирной задницы, которой мир уселся на тебя».
Минуту он сидел, просто глядя на меня. Когда он заговорил, его слова были взвешены и размеренны: «Если эта стерва войдет в комнату, я убью ее на хрен».
Как раз в этот момент кто-то постучал в дверь, очень тихо. Дверь открылась — и кто же еще мог появиться в кабинете, кроме вышеупомянутой «стервы»? События развивались не совсем по плану. Она должна была сидеть снаружи и ждать, пока я не позову ее в подходящий момент. Я всё ей четко объяснил. Она кивнула и сказала, что поняла.
Я внимательно смотрел на Патрика.
Его глаза метали молнии.
Я открыл рот, чтобы сказать что-нибудь успокаивающее, что-то в духе Джона и Йоко. Если бы у меня была гитара, я бы начал играть «Give Peace a Chance»[16].
Впрочем, было уже слишком поздно — Патрик вскочил, сжав кулаки.
«Черт, — посетила меня глубокая мысль, — дерьмо собачье…»
Так что бы вы сделали?
А теперь на секунду представьте себя на моем месте. Как бы вы поступили? Что бы сказали? Эта книга не о том, как проводить сеанс семейной терапии, но это не значит, что вы — не семейный психолог. Каждый раз, когда вы обедаете со своими детьми, вы проводите сеанс семейной терапии, вы что-то строите. Разница только в том, что вы не платите за это незнакомцу, сидящему в комнате вместе с вами. Если у вас есть семья, то, нравится вам это или нет, вы уже семейный психолог. Мы обсудим это немного позже, в третьей части, а пока что поймите одну простую вещь: не важно, психиатр вы или пациент, — принципы одни и те же.
В нашем случае ставки были несколько выше, потому что Патрик говорил, что хочет убить свою мать, и как раз в этот момент она совершенно внезапно вошла в дверь. У вас наверняка есть отличный план, чтобы избежать такой ситуации, но самые лучшие планы (и планы лабораторных мышей, и планы психиатров) часто заканчиваются клочками бумаги, разбросанными по полу.
Что бы вы ни решили, у вас есть примерно полторы секунды, чтобы это обдумать. Дело осложняется тем, что вы не знаете, как будут действовать остальные.