Покаяние Агасфера: афонские рассказы

Вскоре Максуд попросил игумена принять его в число братьев, и, когда он окончательно поправился, его приняли в монастырь, определив, как не трудно догадаться, на кухню, помощником повара. И стал Максуд чистить овощи и следить за тем, как варится чорба, не упуская, разумеется, возможности пошарить в винном погребе.

Страсть его скоро была обнаружена. Но Максуд был не промах. Он понял, что в отличие от религии его отцов — ислама, в христианстве можно много раз грешить и затем заглаживать вину покаянием. И он выучился падать ниц перед братьями, посыпать голову пеплом и раздирать ризы, обливаясь горючими слезами.

Игумен и братья монастыря скорбели о страсти своего послушника и терпели его довольно долго. Но любому человеческому терпению приходит конец, и монахи стали, время от времени, запирать пьяного Максуда в холодный чулан, а иной раз и поколачивать для исцеления от губительной страсти. Иногда его даже не кормили целую неделю, приковывая пьяницу цепями к холодной сырой стене. Представления с посыпанием головы пеплом и падениеми ниц давно перестали действовать на монахов, и Максуд понял, что кредит доверия в этом монастыре исчерпан.

И задумал Максуд — Михаил бродить из монастыря в монастырь, разыгрывая одну и ту же сцену. Когда его покаянию перестанут верить в одной обители, он пойдёт в другую. Эта светлая мысль пришла ему в голову во время отбытия очередного наказания в чулане.

— Какой же гнилой народ эти христиане! — роптал Максуд. — У нас братья мусульмане давно казнили бы меня и дело с концом, а эти разглагольствуют о любви, сострадании, а сами устраивают такие жестокие пытки. — И Максуд запел одну песню, которую слышал от тирских евреев, таким образом прикровенно хуливших христианскую веру и Божью Матерь.

«Африканского мальчика красивая матушка как-то раз собралась»… — Затянул он горестно и, в тоже время, злорадно, думая, что его никто не услышит. Но незадолго до этого игумен монастыря, ощутив порыв сострадания к Михаилу, послал одного монаха покормить его. Когда тот подошёл к двери чулана, Максуд как раз заканчивал петь богохульную песню. Монах остановился в растерянности — не ослышался ли он, но тут пьяница — араб совсем разошёлся и начал уже безо всякой прикровенности хулить христианство и прославлять Аллаха.

«Магометанин!» — воскликнул про себя монах и побежал к игумену.

Тот сначала не поверил монаху и, собрав несколько почтенных старцев, сам пошёл к чулану. То, что он услышал, рассеяло все его сомнения.

Старцам и игумену теперь нужно было решить, что же делать дальше с Максудом. Будучи магометанином, он много раз причащался Святых Христовых Тайн, и к тому же хулил Господа и Его Пречистую Матерь. И, посовещавшись, собор вынес решение: за эти преступления сбросить Максуда со скалы.

Его освободили из заточения в чулане и привели на собор, где Максуд предстал перед теми, кого он так долго и подло обманывал. Его спросили, как можно, предав веру своих предков, в то же время бесчестить веру приютивших и вылечивших его монахов. Не сам ли он — дьявол, вошедший в человека?

Максуд поначалу стал отпираться и божиться, что всё это коварный навет. Но, услышав от достойных старцев те самые слова, что выкрикивал он, сидя в чулане, Максуд сознался во всём.

«Благочестивые старцы, я мусульманин, — сказал он, — и живу в этом монастыре лишь для того, чтобы удовлетворять своё пристрастие к вину, которое нам, мусульманам, запрещено. Моё настоящее имя — Максуд, и я не крещён. Теперь, великодушные отцы, когда вы всё знаете, дайте мне уйти и больше вы меня здесь не увидите».

«Уйти?! — возмутились старцы. — За те богохульства, за то надругательство над нашей верой и Святыми Тайнами, — уйти? Собор решил: ты будешь сброшен с высокого утёса в море. Если Бог захочет сохранить тебе жизнь, Он сделает это Сам. Наш приговор будет приведён в исполнение немедленно».

«Подождите! — воскликнул Максуд. — Отец игумен, благочестивые старцы, дозвольте мне сказать, прежде чем вы бросите меня в бурные волны Эгейского моря!»

Игумен ударил жезлом об пол. «Говори, только быстрей. И не думай, что тебе удастся уйти от расплаты».

Максуд встал на колени. «У нас, мусульман, есть обычай, который мы храним с незапамятных времен. Если иноверец, какие бы преступления он ни совершил, захочет принять ислам, ему все прощается. Не оставите ли вы мне жизнь, если я захочу креститься во отпущение грехов?»

Старцы возроптали: «Ты два года жил в нашем монастыре и не выказывал желания крестится, а сейчас, перед лицом неизбежной смерти, ты извиваешься, как змей». — «Но как я мог пожелать креститься, если с самого начала выдавал себя за христианина, чтобы сохранить себе жизнь?»

«Твоё крещение будет искренним только тогда, — ответили ему старцы, — когда ты примешь его, зная, что всё равно будешь сброшен с утёса».

Раз Аллах не разрешает ему пить вино, подумал Максуд, и не спасает от гнева монахов, хотя он только что восхвалял его, то, может быть, и правда, хотя бы отсрочить время казни, приняв крещение. И он согласился.

Игумен приказал отвести Максуда обратно в чулан и, выслушав мнения старцев, в большинстве своём не желавших крестить богохульника, взял слово:

— Дорогие мои братья! Я поставлен Богом пасти вверенное мне стадо, и на Страшном Суде буду держать ответ за каждую душу, которую ко мне привел Христос. Что же мне сказать по поводу желания этого неверного принять святое крещение? Осознал ли он догматы? Нет! Чего же он ждёт от Христа? Он знает лишь, что Христос может подарить ему шанс ещё пожить на этом свете и попить вина в монастырях. И он отрекается от Аллаха, потому что не ждёт от него ни того, ни другого. Если у него такая мера познания истины, которая всем нам кажется низкой, подлой и ничтожной, что ж, — значит, так он понимает Христа. Но ведь он ждёт от Него жизни и радости! Можем ли мы отказать ему в крещении? Моё мнение — конечно, нет. Ведь святое крещение подобно семени, которое может вырасти в прекрасное дерево, с которого все мы сможем срывать сочные плоды. Христос даёт ему шанс на покаяние и, если неверный им не воспользуется, это будет всецело его вина. Но мы не можем лишать Максуда этого шанса.

Старцы, нахмурившись, выслушали своего игумена, и слово взял самый влиятельный из них.

— Отец наш игумен, у нас не было с тобой принципиальных разногласий до этого момента. По нашему соборному мнению, этот Максуд — есть второй Иуда. То, с какой легкостью он хулил Пресвятые тайны, говорит о том, что он законченный мерзавец. Таких христопродавцев, мы, согласно закону, сбрасываем с утёса. Но ты снами не согласен, и мы готовы поддержать твоё решение, но при одном условии. Если новый подопечный не исправится, ты будешь изгнан из монастыря вместе с ним, как пособник богохульника.