Покаяние

Наливает.

Трупы, сплошные трупы.

МАРИЯ. Тебе тоже нельзя. Но ты же пьешь, Игоряша. Так уже больше нельзя. На это уже обращают внимание.

КОЧУБЕЙ. Кто обращает внимание?

МАРИЯ. Все.

Острый звук клаксона.

Филька сигналит. Надо ехать. Скоро ехать. А я еще не помыла волосы. Черт знает что, ей-богу.

КОЧУБЕЙ. Во мне веса 115 кило. Я могу много выдержать. Мне положено. На килограмм веса. Массы тела, то есть.

МАРИЯ. А в батюшке?

КОЧУБЕЙ. Что в батюшке?

МАРИЯ. В батюшке твоем сколько веса?

КОЧУБЕЙ. Он щуплый. Ну, я не знаю. Килограмм 70, не больше.

МАРИЯ. 70 – это не щуплый. Щуплый – это 55. 60 максимум.

КОЧУБЕЙ. Это у женщин. А что, у мужчин тоже? Нет, тут что-то не то. Путаница какая-то.

МАРИЯ. Ты помнишь, сколько я вешу.

Кочубей оборачивается.

КОЧУБЕЙ. 66.

МАРИЯ. Великолепно. Ты не помнишь.

КОЧУБЕЙ. Зато я купил тебе новый фен. Подарок. На новый год. Новый прекрасный «Браун».

МАРИЯ. Спасибо, дорогой. Это лучший подарок. А то украшений было уже слишком много.

КОЧУБЕЙ. Дешевых, за триста долларов.

МАРИЯ. Каких уж есть. Надеюсь, ты не покупаешь батюшке кресты?

КОЧУБЕЙ. Один купил. В лавке у Исторического музея. Меньше, чем твоя брошь.

МАРИЯ. Такой маленький? Где же он его носит, мне интересно.

КОЧУБЕЙ. Нет, крест большой. Но недорогой. Я по деньгам имел в виду.

МАРИЯ. Имел в виду.

КОЧУБЕЙ. По деньгам. По цене.

МАРИЯ. Он не сказал тебе, что нельзя столько пить?

КОЧУБЕЙ. По деньгам.

МАРИЯ. Ты меня совсем не слушаешь?

КОЧУБЕЙ. Я очень слушаю. Хлебцы закончились…

МАРИЯ. В погребе полно. Тебе надо ложиться. Вечером прием у финнов. Ты не забыл?

КОЧУБЕЙ. У каких финнов? В посольстве?

МАРИЯ. О, Господи. Я тебя говорила вчера семь раз. В посольстве. Приехал министр экономики. Визит. Звонил Евгений Волкович, он собирается там быть. И очень хотел переговорить с тобой.

КОЧУБЕЙ. Очень милый старик. И всё ещё жив. Всё ещё. Вот ведь как бывает.

МАРИЯ. Так ты пойдешь?

КОЧУБЕЙ. Я пока не знаю. Я сначала посплю, а потом решу. Там и решу.

МАРИЯ. Ты там самый почетный гость. Финны обидятся.

КОЧУБЕЙ. Они не помнят обо мне. То есть – про меня. Обо мне помнят, а про меня – не помнят. Твое счастье, дорогая.

МАРИЯ. Ты хотел сказать – мое здоровье?

КОЧУБЕЙ. Конечно. Твое здоровье.

МАРИЯ. Не ходи за хлебцами. Тебе уже хватит. Иди лучше спать.

КОЧУБЕЙ. А когда звонил Евгений Волкович?

МАРИЯ. Вчера. В три часа дня. Я была на работе.

КОЧУБЕЙ. А почему ты мне не сказала?

МАРИЯ. Ты не помнишь, почему я тебе не сказала?

КОЧУБЕЙ. Я не помню.

МАРИЯ. Я – помню. Я тебе девять раз говорила. Но ты уже не мог слушать.

КОЧУБЕЙ. Он всегда звонит тебе на мобильный.

МАРИЯ. Не всегда. Иногда. Он не надеется тебе дозвониться.

КОЧУБЕЙ. Он хотел поговорить со мной?

МАРИЯ. Нет. Он просто хотел передать про финское посольство. Что он там будет и страшно обрадуется, если ты туда доедешь. Дойдешь.

КОЧУБЕЙ. Евгений Волкович. Да-да.

МАРИЯ. Иди спать. Я возьму твой фен.

КОЧУБЕЙ. Твой фен. Не мой.

МАРИЯ. Я воспользуюсь моим феном. Своим феном. Или как еще там. Я опаздываю.

КОЧУБЕЙ. Пора, Марфуша. Пора.

Пауза.

Да, забыл сказать. Отец Гавриил посоветовал пить виски вместо водки. Не так быстро получится. Меньше греха в единицу времени.

МАРИЯ. Это какое-то издевательство. Наверное, у якутов такой юмор. Ты помнишь, как отравился ирландским виски? В самолете – ты помнишь.

КОЧУБЕЙ. В виски можно добавить побольше льда. Кусочка четыре или даже шесть. И тогда кажется, что доза – двойная или тройная. А она – одинарная.

МАРИЯ. Ты помнишь, как тебя откачивали в самолёте?

КОЧУБЕЙ. Виски, если со льдом, меняет цвет. Особенно ирландский. Становится лёгким, как яблочный сок. На завтраке в гостинице. Хорошо на завтраке в гостинице. Особенно скрэмблд еггз. По немецки они называются рюрайер. Смешно. Забавно так. И яблочный сок.

МАРИЯ. Я пошла с головой. Не сиди больше, Игоряша.

КОЧУБЕЙ. Я помню. Пора, Марфуша. Честное слово.

II

Толь, Дедушкин, Гоцлибердан.

ГОЦЛИБЕРДАН. Звонила Маша.

ТОЛЬ. Что там?

ГОЦЛИБЕРДАН. Дела хуевато, мягко говоря.

ТОЛЬ. Что, пьёт?

ГОЦЛИБЕРДАН. Не то слово. Ложится в два ночи, в шесть просыпается, выпивает бутылку водки, ноль семь, потом засыпает, потом обед, за обедом – полбутылки, потом спит час, ни хуя не делает, читает газеты, торчит в Интернете, часа четыре, ищет ссылки на свою фамилию, потом ужин, снова бутылка – и так до двух. В город не выезжает. Поправился на восемь килограмм. Выглядит как бомж. Прислуга уже узнавать перестала.

ДЕДУШКИН. Вы про Игоря Тамерлановича, Гоценька?

ГОЦЛИБЕРДАН. Естественно. Про кого же еще?

ТОЛЬ. Надо что-то делать.

ГОЦЛИБЕРДАН. Гениальная мысль. Надо что-то делать. Что, Боря? Если я тебе еще чего-то расскажу, ты под стол упадешь. Блядь.

ДЕДУШКИН. Гоценька, не надо так ругаться.

ГОЦЛИБЕРДАН. Да разве я ругаюсь, Евгений Волкович? Интеллигентские присказки одни сплошные.

ДЕДУШКИН. Вы думаете, Игорь Тамерланович начал серьезно пить?

ГОЦЛИБЕРДАН. Начал он лет десять назад. А сейчас продолжает. И очень уверенно. Ленинским курсом. Видите, уже не ругаюсь.

ДЕДУШКИН. Как-как?

ГОЦЛИБЕРДАН. Слышите, Евгений Волкович, я уже не ругаюсь?! Не ругаюсь, еб вашу мать.

ТОЛЬ. А почему я должен под стол упасть? Что там еще?

ГОЦЛИБЕРДАН. Потому что Игорь решил участок в Серебряном бору отдать под собачий приют.

ТОЛЬ. В каком смысле?

ГОЦЛИБЕРДАН. В прямом, ебаный в рот. Построить там приют для бездомных тварей. На полгектара в Сербору.

ТОЛЬ. Что, в нашем посёлке?

ГОЦЛИБЕРДАН. А в чьем же, ёптыть? Другого участка у него нет.