Покаянные сны Михаила Афанасьевича

Ну можно ли считать грехом желание стать одним из них, попытку выбиться наконец-то из низов? Достойно ли обманывать женщину, внушая ей любовь, а самому думать лишь о том, что будет после свадьбы, после того, как станешь полноправным членом аристократической семьи со всеми их чинами, наградами и привилегиями? Что — было? С Тасей — может быть… Но с Кирой… Нет, с Кирой это невозможно. Я же не полный идиот, чтобы мечтать о женитьбе на княгине.

Но что-то все-таки произошло. Даже не хочется об этом вспоминать. А потому что была попытка разрушить в общем-то счастливую семью. Внешне — банальный адюльтер, внезапно переросший в нечто большее. Но так ли уж внезапно? Возможно, был ка кой-то план. Чей — мой? Да откуда же мне знать? Вот больше делать нечего, как только размышлять о чьих-то планах! И кстати, князь ведь тоже был не без греха — сказывали, театрал, а сам за танцовщицами ухлестывал. Так должен ли я признаться в том, что был нечестен с этим князем?

Положим, зря Кире не решился рассказать про Тасю. Зря! А как все объяснить, когда страсть затмевает ум, когда только и думаешь о том, как прикоснуться к ее губам, как вместе воспарить туда, где только мы? Я и она. Она и я… Ну, скажем, виноват. Пусть так. И что теперь — каяться и биться лбом о стену? Ведь ничего же не удастся изменить. И невозможно повернуть вспять время. Вот разве что…

И тут я начал понимать, понимать то, о чем догадывался, но не мог поверить… Господи! Да неужели Ты даешь мне шанс? Ах, сделай так! Я прошу Тебя! Поверь — что только можно, я исправлю. Только бы повидать ее хоть раз. Я должен ей объяснить, должен рассказать, как все на самом деле было…

Тут неожиданно в дверь купе раздался стук. В открывшуюся щель заглянул проводник и говорит:

— Ваше высокородие! Извиняйте, что среди ночи разбудил. Тут, изволите ли видеть, вот какое дело. Местов в купейном вагоне больше нет, а появился пассажир… Так ежели к вам?

— А он не офицер? — Подумалось, только б не запойный.

— Нет, что вы! Это барышня…

— Ты что, любезный, обалдел?

— Так я же и говорю, местов-то больше нет. Да это всего на час, ежели позволите. В Орле-то точно места освободятся. Так как?

— Ну, разве что до Орла…

Проводник засуетился:

— Прошу вас, барышня, — и отступает от двери на шаг.

В купе вошла молодая женщина. Изящный, почти воздушный силуэт, темная шаль на плечах. Кажется, будто в купе влетела птица… Проводник вносит чемодан и саквояж, еще о чем-то говорит. А я, словно завороженный, смотрю и не могу оторвать взгляд от ее лица, наполовину скрытого в тени. Вот расстегнула пальто и опустилась на диван подле меня… Я вижу огромные карие глаза, с горбинкой нос и шелковистые волосы, рассыпавшиеся по плечам. И замечаю, что на руке нет обручального кольца… Она или не она? Знаю ли я ее? Ясно лишь, что она меня не знает.

Она открывает ридикюль и достает цветы. Чудесные белые цветы, маленький букетик свежих ландышей. Глядит на них, и улыбается, и думает о чем-то о своем… Но вот на глаза набегает грусть, лицо, еще недавно разрумянившееся от ночной прохлады, стремительно бледнеет, руки бессильно опускаются…

А я по-прежнему не могу понять. Что это? Ты мне снишься, Кира? Зачем здесь эти майские цветы? Откуда эта печаль в твоих глазах? Неужто я виноват в том, что с нами так и не случилось?

И я шепчу ей:

— Любимая, прости меня!