Покер для даймонов. Тетралогия

А я, несмотря на тяжесть этого разговора, никак не мог не любоваться ею. Этим напряженным лбом, темно-каштановыми прядями, обрамляющими ее лицо, чуть приоткрытыми губами, на которых застыл немой крик, четким профилем, застывшим маской на фоне украшенного витражами окна. И не перестаю сравнивать ее с той, которую имел теперь право называть своей сестрой, поражаясь, насколько они похожи. Нет, не внешностью: золотые кудри Рае искристой дымкой окутывали ее голову, а у моей невесты ложились тяжелыми волнами. Сестра – выше, резче, стремительнее. Ее дочь – внешне мягче, ее движения плавнее. В глазах матери, даже когда она улыбается, светится спокойная мудрость, рассудительность. Таши – огонь, заключенный в хрупкое человеческое тело.

И все-таки, глядя на них, трудно не заметить, кем они друг другу приходятся.

Но не только родственные отношения связывали их: ни одна из них не имела выбора. За Рае его сделала моя мать, взяв клятву найти меня и дать мне то, что не смогла дать она, а за другую – я, посчитав, что могу распоряжаться ее судьбой.

И все, что мне сейчас осталось, произнеся последние слова, – ждать. Предоставив ей возможность забрать взамен мою жизнь.

Ее ничего не выражающий взгляд скользнул по одеялу, которое полностью скрывало все еще замотанное в бинты тело, споткнулся на моих плотно сжатых губах и дернулся к двери, словно оценивая расстояние до нее.

На моем лице не дрогнул ни один мускул, но сердце сжалось сильнее, чем тогда, когда я увидел входящую в свою камеру черную жрицу. И не мысль, острие кинжала пронзило грудь, не давая дышать, заставляя опустить ресницы. Чтобы уже за ними, словно за крепкой стеной, найти мужество принять то, что я увидел: она не смогла простить мне недосказанности и готова уйти, оставив мне лишь память о себе, о той надежде, которой жила моя душа последние годы, о том, что давало мне силы верить в то, что мне доступно и самое невозможное.

Но как бы больно ни было мне – это ее право, и я не смел просить ее о снисхождении. Я не мог заставить ее сделать то, что было бы вопреки ее чувствам, ее пониманию чести. И я понимал, решение, которое она сейчас принимает, станет окончательным. Каким бы неугодным оно ни было для меня, Рае, повелителя и всех тех, кто строил в отношении меня и ее свои планы.

Но я его принимал, осознавая все последствия для себя.

Не знаю, как долго это продолжалось, но когда она медленно, словно наслаждаясь каждым движением, поднялась с кресла и, подойдя к двери, взялась за ручку, перед моими глазами во всех подробностях предстал ритуал потери чести. Главным героем которого был я. И единственная сладостная мысль, что согревала меня при этом, – мне не нужно ждать год, чтобы его совершить.

– Я прикажу подать обед и привести Агираса, а ты пока подумай, какими словами будешь вымаливать у меня прощение за то, что усомнился во мне.

Все-таки привычка удерживать свои эмоции, не давая им проявляться на своем лице, иногда очень даже может и пригодиться. Потому что то, что я испытал после этих слов… По накалу было не меньше, чем отчаяние, что сковывало меня, не давая дышать.

И я сумел ответить почти бесстрастно, лишь едва осязаемой улыбкой смягчая свой голос:

– Я не мог тебе этого не рассказать.

Но она, казалось, услышала из этих слов лишь то, что посчитала для себя нужным. Или… в отличие от меня, опасениями не терзалась, а единожды приняв решение, не сочла необходимым еще раз к этому же возвращаться.

– А я разве высказалась против? Я лишь заметила, насколько неуместным было твое последнее замечание.

И одарив меня лукавой улыбкой, от которой все мое самообладание рухнуло к ее ногам, а на моем лице, похоже, застыло явно не соответствующее моему статусу растерянное выражение, вышла из комнаты.

Сделав этим мне еще один, хоть и не очень-то заслуженный, подарок – дав мне время не только убедить себя в том, что все, что со мной происходит, не является каким-либо чудовищным розыгрышем, но и осознать, что мои испытания на этом не закончены. И мне оставалось успокаивать себя лишь тем, что Агирас будет рядом со мной: все-таки принимать помощь от своего собрата-воина это не то же самое, что демонстрировать свою слабость перед хрупкой женщиной. Пусть даже и способной в качестве разрядки разрушить стационарную базу первого эшелона армии вторжения даймонов.

И благодарить Дарану за то, что мне придется видеть жалость в глазах любимой: она не зря считалась лучшей в своем деле. Несмотря на отменную регенерацию, большая часть повреждений с трудом поддавалась восстановлению. Они касались не тела, а энергетических каналов, основная часть из которых была ею разорвана и не давала полностью контролировать собственные силы. Так что отпущенные мне на окончательное восстановление два дня я вынужден был провести в состоянии близком к забытью, заново выстраивая внутренние связи.

Увы… Не все получилось так, как я предполагал. И началось все с первого же кормления, в котором она решила принять самое активное участие, настояв на том, что не мужское это дело кормить раненого с ложечки.

Что ж, если это была кара – она не была милосердной. Хорошо еще, приподнять меня на подушках она позволила теру, который хоть и пытался казаться серьезным, но по тому, как часто он сглатывал, можно было догадаться, чем именно он давится.

Она же… была великолепна. Ни проблеска улыбки, сосредоточенный взгляд, четкость движений: поднести ложку ко рту, не пролив ни капли, дождавшись, когда я проглочу, промокнуть губы белоснежной салфеткой, предложить глоток воды и так до тех пор, пока тарелка не оказалась опустошенной.

А что было делать мне? Бежать?! При всем своем желании сделать этого я не мог – теперь, когда наша связь становилась все крепче, малейшая моя попытка воспользоваться порталом была бы ею пресечена немедленно, а если и нет, то еще не известно, в какие дали меня могло забросить с моей изломанной структурой силы. Да и некуда мне было бежать, не говоря уже про то состояние, в котором я пребывал.

Так что все, что я мог, – молча осознавать, что в следующий раз, если у меня появится идея решить что-либо за нее, мне стоит сначала пойти и приготовить нору, в которую я смогу забиться. И заранее настроить щиты, которые не позволят ей меня до этого найти.

Если бы я еще, при всех этих рассуждениях, не ощущал себя настолько счастливым, что готов был снова и снова проходить через все, что уже выпало на мою долю, только для того, чтобы еще раз почувствовать неожиданное прикосновение ее руки к своей коже, увидеть смешинки в ее глазах, ощутить аромат ее тела рядом с собой. Пройти не колеблясь, не теряя веры, не ища ответы на вопросы, которые и задавать-то не стоит.

Но все рано или поздно заканчивается. А мгновения радости проходят быстрее, чем боль. И как бы мне ни хотелось наслаждаться ее присутствием, как ни стремился мой взор касаться ее глаз, но у меня есть лишь два дня, чтобы восстановить все, что было нарушено.