Поколение воинов

Зато разговор почти замер. Мадам Флауберт бросала на Форда многозначительные взгляды, но говорила только о перемене блюд. Похоже было, что должность посредника при общении с духами — весьма утомительное занятие: она ела раза в два больше тетушки Ку, и даже больше, чем Форд. А тетушка задавала Форду небрежные вопросы о его семье и была вполне удовлетворена его ответами «в общих чертах». Форду казалось, что ее на самом деле интересует, какого цвета чулки надела подружка невесты на свадьбе его сестры, кто и какой именно подарок подарил, но что-то явно смущало ее. Внезапно, когда у мадам Флауберт был полон рот еды, тетушка Ку отодвинула свое кресло.

— Мы покинем вас, — объявила она, — пока вы не выпьете свой портвейн.

Мадам Флауберт вспыхнула, неловко сглотнула и встала. Форд тоже встал и поклонился им. Портвейн? Слуга убрал со стола и принес поднос с бутылкой, стаканом и пачкой сигар. Форд посмотрел на эту коробку с опаской. Он не курил, да и то, что он читал на эту тему, не располагало попробовать сейчас. Что она имела в виду? Это должно успокоить его желудок или сделать еще хуже? Сколько он должен ждать? И что делают леди, дожидаясь, пока джентльмен пьет свой портвейн?

Он сделал осторожный глоток и улыбнулся про себя. Где тетушка Ку умудрилась это раздобыть? Это же великолепное средство от боли в желудке. Он скрестил под столом ноги и попытался представить себя хозяином всего, что находилось на яхте. Естественно, за исключением самой тетушки Ку, которая будет править везде, где ей случится оказаться.

Через некоторое время тот же слуга пришел забрать поднос и сообщил, что его ждут в комнате для рукоделия. Воистину, подумал Форд, это самая подходящая комната, где женщины могут спастись от неприятных звуков и сигарного дыма, свойственных мужчинам.

Комната для рукоделия была обставлена более сдержанно, чем ожидал Форд. Небольшой музыкальный инструмент с черными и белыми клавишами, расположенными в обратном порядке, чем обычно, слишком маленький для пианино — Форд так и не спросил, что это. Несколько стульев, элегантных, но крепких и не похожих друг на друга. Низкий столик из странного дерева, сделанный так, чтобы показать замысловатый узор из узлов и шишечек. Единственный высокий шкаф, с полированными дверцами и изящной инкрустацией, но без суматошных безделушек, столь свойственных тетушке.

Мадам Флауберт расположилась в обитом парчой кресле в позе, выдающей напряжение больше, чем ей хотелось бы. Она ласкала комок меха, в котором Форд после недолгого размышления признал собаку. Ее шерсть курчавилась прелестными завитками, а на тоненькой шее сиял драгоценный ошейник. Пара блестящих черных глаз уставилась на гостя, и собака коротко гавкнула, прежде чем покинуть удобные колени мадам Флауберт, когда та решила куда-то выйти. Его тетушка сидела перед рамой с неоконченным гобеленом.

— Я помню вашего отца, — начала тетушка. — Он тогда был почти мальчиком. И почему-то он меня испугался. Очень странно.

Форд послал ей очаровательную улыбку, частенько выручавшую его в разговорах с другими женщинами.

— Если бы я был мальчиком, я бы тоже испугался.

— Я в этом сомневаюсь. — Она освободила иглу и вдернула голубую нитку. — Я знаю, что обо мне думают в вашей семье. Слишком богатая, чтобы быть благоразумной, слишком старая, чтобы знать, что делает, слишком опасная. Разве это не правда? — Ее взгляд был таким же острым, как кончик иголки.

Форд пожал плечами:

— Избалованная, подавляющая, дерзкая и надоедливая, конечно. И, без сомнения, вы все это знаете.

Она улыбнулась ему:

— Спасибо, мой дорогой. Искренность предпочтительнее в отношениях между родственниками, даже в таких неудобных ситуациях. Вы ведь не поехали бы к избалованной, подавляющей, дерзкой и надоедливой старой даме ради одного только удовольствия.

— Нет, не только ради удовольствия. — Форд нахмурился. — Мое дело действительно очень интересно.

— Да?

— Приезд к вам и в самом деле является в глазах родни несколько предосудительным поступком. Я хотел проверить, так ли вы больны, как говорите. А еще увидеть женщину, которая побывала замужем за Сантоном и Параденом и сумела пережить обоих.

— И наконец?

— Посмотреть на женщину, которая надевает перья рикси за обедом.

— Я не могу рассказать тебе все, что ты хочешь узнать, — ответила она чуть-чуть угрюмо. — И не могу сказать почему. Но в любом случае могу рассказать о рикси.

Форд не удивился, заметив, что мадам Флауберт вернулась в комнату и опять заворковала над своей собакой, которая, воспользовавшись ее отсутствием, свернулась клубком в ее кресле.

— Даже рикси, существа, стремящиеся к свету, — вставила мадам Флауберт, — стали предметом для насмешек…

— Я не смеюсь, — колко отозвалась тетушка Ку. — Я просто хочу рассказать, как мне достались эти перья.

И она пустилась в рассказ, даже не взглянув на мадам Флауберт. Сначала ее голос дрожал, но потом выровнялся. Форд слушал как завороженный. Не трудно было представить, как богатая молодая женщина на веселом карнавале не последовала совету своего «бесконечно скучного» мужа быть поосторожнее. Осторожность вообще никогда не была сильной стороной тетушки. Форд легко вообразил, как она, молодая и, несомненно, хорошенькая, в насмешку над всеми отплясывает с рикси из дипломатической службы. С рикси, который, перевозбудившись, выдернул из ее тюрбана драгоценную булавку и победно закукарекал.

Не трудно было представить и ее состояние и желание сделать в отместку что-нибудь столь же гадкое. И когда рикси закружился в последнем волчке брачного танца, она изо всех сил дернула его за хвостовые перья. Когда бедняга, наконец, смог остановиться, вопя от нестерпимой боли и стыда, она уже исчезла, затерявшись в толпе.

Форд покосился на мадам Флауберт, скривившуюся от отвращения, и словно услышал ее мысленный комментарий: «Фи, как вульгарно». В этом он, пожалуй, был с ней согласен, но…

Большая часть того, что Форд слышал о богачах, казалась ему вульгарной, но это мало его беспокоило. Как совершенно не интересовало, какая степень вульгарности считалась допустимой в их отношениях между собой. Несмотря на то, что разница между тетушкой Ку и мадам Флауберт была еле различима, Форд предпочел бы видеть своей родственницей именно тетушку. Она уже закончила свою историю и замолчала, вызывающе подняв подбородок. Она была похожа на избалованного ребенка с ямочками на щеках. Он улыбнулся, ровно настолько, насколько этого требовала ее история.