Покорение Крыма

— Наша военная сила в нынешних обстоятельствах не применима, — возразил с неохотой Щербинин, — ибо её величество желает и требует собственного, без принуждения, согласия татар.

Он встал, прошёлся, разминая ноги, по палатке из угла в угол, остановился и уже прежним, требовательным, голосом заключил:

— Остаётся уповать на силу ногайцев. Беритесь за них! Используйте всё — деньги, подарки, уговоры, угрозы, — но разъясните мурзам, что от них надобно... Мне же здесь более делать нечего — поеду в Кафу. А как дело справите — пришлёте нарочного...

* * *

Август 1772 г.

В Петербурге разрыв Фокшанского конгресса был воспринят Крайне болезненно. Панин, не выбирая выражений, назвал главным виновником разрыва Орлова, «новозародившееся бешенство и коло б родство» которого испортило всё дело. Хотя на заседании Совета он остерёгся упоминать фамилию графа, но возмущался достаточно прозрачно:

— Всякому постороннему человеку нельзя тому не удивляться, как первые люди в обоих государствах, посланные для столь великого дела, съехались за одним будто словом. А сказав его друг другу — разъехались ни с чем... Едва уладив с горем пополам наши дела в Польше [21] , мы поставлены теперь в наикритическое положение через сей разрыв, возобновляющий старую войну с Портой и ускоряющий новую, что угрожать нам стала со стороны Швеции [22] .

21

25 июля 1772 года было окончательно оформлено соглашение между Россией, Австрией и Пруссией о частичном разделе Польши (1-й раздел Польши). Сложность международной обстановки, заключение Австрией оборонительного союза с Турцией, намёки Пруссии на то, что Россия может извлечь выгоду из войны с Турцией только в том случае, если Пруссия получит компенсацию за счёт Польши, убедили Екатерину, что она не сможет сохранить своё преобладание в Польше, и толкнули её на заключение соглашения. Пруссия получила часть Восточной Польши и так называемую польскую Пруссию, Австрия — Западную Украину (Галицкую Русь) и другие земли, России была возвращена часть русских земель по Днепру и Западной Двине.

22

19 августа 1772 года шведский король Густав III совершил государственный переворот, в результате которого были уничтожены почти все права сейма — власть короля стала фактически неограниченной. Россия была обеспокоена возможной реваншистской войной со стороны Швеции.

— В нынешнем положении, — сказал Захар Чернышёв взволнованно, — я не вижу другого способа скорейшего достижения желаемого мира, как предписать графу Румянцеву нанести чувствительный удар неприятелю на правом берегу Дуная, разогнать главную его армию и, окончательно оседлав реку, стать там на зимние квартиры. Успех дела позволит не давать графу корпус, выделенный для вспоможения из Второй армии, а передвинуть его в течение зимы на север, чтобы Прикрыть наши финские границы, обезопасив их от происков шведского короля.

Екатерина, хмурясь, ни к кому не обращаясь, сказала остуженно:

— Надобно изыскать все удобовозможные средства к скорейшему поправлению разорванной негоциации. Продолжение войны с Портой сулит отечеству многие отягощения.

— Срок перемирия истекает десятого сентября, — заметил Чернышёв.

Екатерина — не слыша его слов — продолжала говорить:

— Графу Петру Александровичу следует отозваться к великому везиру письмом для показания истинной нашей склонности к прекращению пролития невинной крови и возобновлению конгресса. Теперь всё — и мир, и война — в руках фельдмаршала...

В рескрипте от 4 октября Румянцеву повелевалось изъясниться с Муссун-заде и возобновить мирную негоциацию «там, в такое время и такой формой, как, где и когда вы оба между собой наилучше согласиться можете». Для ведения переговоров Румянцев должен был использовать тайного советника Обрескова, уже имевшего «полные мячи и достаточные инструкции».

...В эти же самые дни фельдмаршал Румянцев, выслушав подробный рассказ Обрескова и лишний раз убедившийся в самодурстве Орлова, действовал самостоятельно и решительно. Получив от Муссун-заде формальное предложение продлить перемирие ещё на шесть месяцев, чтобы возобновить прерванную негоциацию (теперь в Бухаресте), он без промедления дал согласие, но на более короткий срок — до 20 октября, — и тут же отправил нарочного в Петербург.

Прочитав его реляцию, Екатерина приободрилась:

— Видит Бог, что турки не хотят далее испытывать судьбу! Им мир ещё более нужен, нежели нам.

Никита Иванович Панин охотно поддержал императрицу, пустившись в длинное рассуждение:

— Внимательное и беспристрастное рассмотрение течения прежней негоциации свидетельствует, что турецкие уполномоченные действительно уступали в существе татарского дела, упорствуя только в одержании некоторого рода инвеституры от султана новоизбранным ханам. А в прочем они предъявляли всякую готовность постановить и определить ей в трактате точные, ясные и неотменные пределы для обозначения крымской вольности и независимости... Конечно, Осман в беседах сделал много разных путаных предложений, но надобно думать, что в продолжение негоциации он от них без затруднений отстал бы. Я полагаю, если бы с нашей стороны и все другие требования предписанным порядком и с позволенными уступками предъявлялись, то не осмелился бы Осман разорвать конгресс своим отъездом.

— Это прошлое, граф, — отмахнулась Екатерина. — Теперь же остаётся помышлять о скорейшем и лучшем поправлении упущенного. Инако дело окажется в самом важном кризисе, какого со времён императора Петра Великого для России не бывало.

— При определённом течении дел — кризиса не миновать, — согласился Панин, понимая, к чему клонит она. — С одной стороны, если не ускорить мир — война с Портой, вопреки истинным склонностям обеих держав, загорится вновь. И, может быть, с большим жаром, нежели до сего была, по причине умножения наших забот от Швеции.

— Да, шведскую карту султан непременно разыграет, — проронила Екатерина.

— С другой стороны, — продолжал рассуждать Панин, — весьма опасные аспекты от северного соседа, обуздываемые по сию пору вероятностью скорого нашего мира с Портой, получат приращение. Когда молодой король узнает, что с разрывом мирного конгресса негоциация закончилась бесповоротно и надежда на мир утрачена, он может учинить действительные неприятности империи... Есть здесь и третья сторона... Испорченное в Фокшанах дело затруднит производимую в Крыму негоциацию с татарами и продолжит содержать татарские умы в нерешительности и волнении. Уже ныне открывается осязательным образом, что татары не чувствуют ни нашего благодеяния, ни цены даруемой им вольности и независимости. Более того, привыкнув к власти и игу Порты, они внутренно желают под оные возвратиться. Один только страх присутствия нашего оружия удерживает их от явного в том поползновения... Вот и выходит, ваше величество, — заключил Панин, — что доколе война с Портой продолжится — в ней натурально произрастать будет корень к новым непредвиденным случаям. Кризис нельзя допустить до крайности!

— Войну надобно кончать! — властно сказала Екатерина. — А господину Обрескову, способности и благоразумное искусство которого не раз уже проверено, тем не менее следует предписать проявить особую осторожность, дабы не доводить негоциацию до нового разрыва.

— Но и не показывать излишнее с нашей стороны искание мира, — деловито заметил Панин. И пояснил: — Чтобы не вызвать прежнего упорства турок, могущих расценить это как слабость.

— Инструкции, данные для Фокшан, остаются в силе и для Бухареста, — сказала Екатерина. — И пункты, и порядок их прохождения должны быть неизменными!

— Но турки могут потребовать возобновления негоциации с того места, на котором она прервалась — с артикула о татарах.

— В таком случае следует уступить их желанию, — вздохнула Екатерина. — Како-ов мерзавец!

Панин вздрогнул, быстро взглянул на неё и тут же расслабленно ухмыльнулся: застывшие, немигающие глаза Екатерины, брезгливо-горестное выражение отрешённого, обращённого куда-то в прошлое лица дали понять, что последнее восклицание относилось к Орлову, загубившее му конгресс.

— Осмелюсь заметить. — Панин бесцеремонно вернул мысли Екатерины к прерванному разговору, — фокшанский разрыв показал, что султан скорее готов подвергнуться неудобствам и опасностям продолжительной войны, нежели, при объявлении татар вольными, пресечь всякое с ними наружное сопряжение, вопреки правилам магометанского закона.

— Что вы предлагаете? — очнулась Екатерина.

— Принимая во внимание султанские капризы, настоящий кризис дел, непостоянство и ненадёжность татар, негоциация с которыми, как пишет Щербинин, встречает бесконечные трудности и препоны, нужно и выгодно нам в свою пользу обратить домогательства Порты о сохранении ей инвеституры над новыми крымскими ханами. На таком основании, когда Обресков с достоверностью прознает, что турки во всех других статьях склонны удовлетворить нашим желаниям, он может согласиться на требуемое Портой испрашивание ханами султанского соизволения на избрание по правилам шариата.