Покорение

Пума воззрился на нее недоуменно:

— Ты беременна?

Он мог бы поклясться до этого, что она невинна. Однако та горячность, с которой она Целовала его, должна была бы насторожить его.

Он отодвинулся и холодно спросил:

— И кто же отец?

Теперь Кармен недоуменно воззрилась на него:

— Ты! — почти выкрикнула она с пылающим лицом.

— Я? — Пума был потрясен. — Как я могу быть отцом ребенка? Мы с тобой еще ничего не сделали…

— Мы всесделали, — разрыдалась Кармен. — Как теперь я вернусь к своему народу? Я теперь не нужна своему жениху. Я пропала, пропала! — И она отчаянно зарыдала.

Пума был сбит с толку: что такое творится с этой испанкой?

Смущенный не меньше нее, он успокаивающе погладил ее руку.

Она еще громче зарыдала.

Пума тихо сидел и ждал, пока Кармен успокоится. Он задумчиво гладил прядь ее белокурых волос, целуя ее. Потом начал гладить ее по голове.

Кармен позволила себя успокоить, и постепенно рыдания прекратились.

— И ты думаешь, что у тебя будет от меня ребенок — после того, что было? — Пума пытался понять ход ее мыслей.

Кармен зарылась головой в меховые одеяла и кивнула, вновь зарыдав.

— Разве твоя мать ничего не рассказывала тебе о том, как получаются дети?

— Моя мать умерла, родив меня. — И Кармен снова зарыдала.

Пума сочувственно помолчал.

— Может быть, у тебя была тетя?

Она покачала головой:

— Никого. У меня никого не было. Сестра Франсиска собиралась рассказать мне…

— Ах, вот что. — Пума, наконец, понял. — Сестра не успела тебе рассказать.

Кармен взглянула на него: ее глаза были красны от слез, но все же она была прекрасна.

— Она никакая мне не сестра. Она — монахиня.

Он, не понимая, смотрел на нее.

— Монахиня в монастыре, где я воспитывалась.

Его непонимание начинало раздражать Кармен.

— Она была монахиня, значит, служила Богу.

— А… я понимаю.

— Отчего ты говоришь по-испански — но ничего не знаешь о монастырях и монахинях?

Пума улыбнулся:

— Наверное, оттого, что в тюрьме, где я выучился испанскому, о них ничего не знали.

— А… — Кармен нечего было на это сказать, и она принялась поправлять прическу. — Ты должен уйти.

Пума опять в недоумении посмотрел на Кармен:

— Я собираюсь лечь спать, — пояснила она. — Ты должен уйти.

— После того, что было между нами? — Не поверил Пума. Теперь-то он был уверен, что она примет его.

— Да, — твердо сказала она. На лице ее еще не просохли слезы. — Особеннопосле того, что было. И того, что будет.

Пума был совсем озадачен:

— А что такое будет?

— Как же? Наш ребенок.

— Ах, это. Конечно. Я забыл. — Он уже и в самом деле забыл, из-за чего его пленница начала рыдать и стенать.

Он нежно взял ее за руку.

— Нет, не надо, — она отдернула руку, — как раз с этого все началось.

Пума, чтобы не расхохотаться, некоторое время смотрел на одеяла, соображая.

— Я расскажу тебе, как получаются дети.

Он рассказал. Когда он закончил, Кармен в ужасе смотрела на него:

— И ты — ты хотел сделать это со мной?! — Она заикалась в смятении. — Нет! Никогда!

Пума улыбался: она занятна, эта испанка.

— Но так делают все, — просто объяснил он.

Кармен посмотрела ему прямо в глаза:

— А я — не буду.

Пума поднял одну бровь:

— А как же жених?

— Это большая разница! Мы с ним поженимся.

— Почему бы нам с тобой не пожениться? — Голос Пумы был угрожающе спокоен.

— Никогда! — вскричала Кармен. Она решительно скрестила руки на груди и напустила на себя гордый вид.

Кровь бросилась Пуме в голову. Эта женщина, порождение испанской собаки, отказывает ему! Он — уважаемый воин, знаменитый охотник. Женщины-апачи, даже некоторые из испанок, искали его внимания, завлекая игривыми взглядами и ласковыми улыбками; они были счастливы, если он удостаивал их одним взглядом! А эта пленница — эта рабыня! — не желает выходить за него замуж! Это было страшное оскорбление.

Он поднялся:

— У тебя был тяжелый день. — В голосе его была злость. — Я покидаю тебя, чтобы ты отдохнула.

Кармен нерешительно глядела на Пуму. Она чувствовала — что-то произошло. И поняла: он оскорблен.

— Подожди! — крикнула она вслед.

Его рука, взявшись было за полог, опустилась. Он обернулся.

— Да? — В его голосе слышалась оскорбленная гордость.

— Я… я понимаю… мне предложена большая честь стать твоей женой… Но я не могу, потому что у меня уже есть жених…

Ее голос пресекся: ведь это и не было предложением, говоря по чести. Может быть, он обиделся еще больше. Она растерянно потерла лоб. Она не знала, что делать. Но нельзя отпускать его так — злого, оскорбленного. И эти поцелуи… они были так прекрасны…

— Откуда тебе известно мое имя?

— Из каравана. — Видя ее непонимающий взгляд, он пояснил: — Лопес, повар, сказал мне.

— А… — Что же еще сказать? Он снова собирается уйти. — …Я знаю, что тебя зовут Пума. А есть у тебя другое имя?

Он нахмурился:

— Апачи не пользуются своими истинными именами. — Нет, он не скажет ей, что его истинное имя — Грозный Горный Лев.

Кармен с трудом выдерживала на себе его взгляд.

— Пума, — проговорила она. — Спасибо тебе — за мое спасение.

Он кивнул:

— Не за что. — И повернулся, чтобы уйти, но остановился. — Как звучит твое полное испанское имя?

— Донья Кармен Иоланда Диас и Сильвера.

Он явственно слышал гордость в ее голосе. Он наблюдал, как слова слетают с ее губ и думал о том, как сладки, как мягки эти губы…