Покровители
Шрифт:
— Прости меня, — прошептал он. — Я дурак. Я тебя так люблю. Я доверяю. Я просто не могу… ни с кем тебя делить!
— Гарри, я понимаю, — тихо ответил Северус. — Тебе не придется меня… делить. — Его губы коснулись уха юноши. — Я весь твой, — бархатно прошептал он.
Их губы встретились в опьяняющем поцелуе.
Гарри не помнил, как они очутились в кровати. Все вокруг перестало существовать. Ему казалось, что безумное чувство, переполняющее его изнутри, сейчас выльется, потечет как густое зелье, превратится в реку — реку меда, сладкой боли, щемящей сердце нежности.
— Северус, —
Гарри застонал, когда Северус медленно и нежно проник в его тело, и волна возбуждения, неотвратимая, как морской прилив, накатила, накрыла их обоих, затопляя все сильнее, все безумнее, все отчаяннее. Гарри открылся навстречу. В каждом движении его юного тела было доверие. Любовь и безграничное доверие. И Северус вдруг это понял. Он любовался его юным лицом, полуоткрытыми губами, ждущими его губ, ласкал выгибающуюся грудь с нежными сосками, просящими поцелуев, забирал в свои ладони вцепившиеся в простыни тонкие пальцы. Бедра Гарри двигались ему навстречу, приближая обоих к сладкой пропасти.
— Люблю. Тебя, — выдохнул Северус. Гарри всхлипнул и излился в его руке. Последняя волна вознесла их на вершину и наконец выбросила на берег — утомленных, задыхающихся, счастливых.
— Ты такой тяжелый, — сказал мальчик. — Нет, лежи, мне так приятно, — Гарри обвил его спину руками и крепче прижал к себе. Их сердца бешено колотились.
Снейп посмотрел на Гарри и увидел, что по его щеке медленно сползает слеза.
— Милый мой, что? Тебе больно? — расстроился он. — Я сделал тебе больно?
— Нет, нет, мне хорошо, — всхлипнул Гарри. Он все время думал про рассказ Люпина.
— Ты плачешь, — наморщил лоб Северус. — Я думал, только я такой был, — сказал он.
— Ты? — не поверил Гарри.
Снивелус, вспомнил он. Они дразнили его Снивелус. Он в детстве вечно прятался и плакал.
— Малфой говорил, что ты единственный, кто молча переносит Круцио на собраниях Лорда, — сказал Гарри.
— Физическая боль — это совсем другое. Бывает… круцио для души.
— Тебя больше никто никогда не обидит, Северус. НИКТО. НИКОГДА. Я буду защищать тебя. Пока я жив.
Северус посмотрел на Гарри. Он подумал, что никогда не видел его таким. Похожим на Артура. Не внешне, нет. В глазах мальчика светилась решимость и уверенность — как в тех, других глазах.
— Будешь моим опекуном? — попробовал пошутить он.
— Буду твоим опекуном, — сурово сказал Гарри. — Не смейся, Северус.
— Я не смеюсь, — покачал головой Снейп. Он перевернулся на спину.
Гарри оказался сверху. Северус закрыл глаза. Он гладил спину Гарри, скользил пальцами по его ягодицам, наслаждаясь их упругим шелком. Он опять хотел его, Мерлин.
Гарри словно почувствовал призыв. Он начал медленно двигаться между раскинутыми бедрами Северуса. Его прерывистое дыхание, обжигающее шею, нежные касания губ доводили мужчину до экстаза. Он прижал к себе бедра Гарри и нежно поглаживал кончиками пальцев самые чувствительные места на теле мальчика, которые Северус уже изучил лучше, чем свои собственные.
— Мм… — пробормотал Гарри. Его член, твердый, вновь пульсирующий от желания, скользил между ног Северуса. Учитель ласкал языком его рот, и сладкая мелкая дрожь пробегала по спине мальчика,
спускаясь к паху, разжигая внутри него затаившийся вулкан.— Войди в меня, — вдруг прошептал Северус ему в рот. — Если хочешь, — сказал он одними губами.
Гарри замер.
— Нет, — в испуге прошептал он. — Ты… ты не можешь этого хотеть!
— Я хочу, — прошептал Северус. — Тебя. Во мне.
Как Северус может хотеть такое после того, что с ним случилось, подумал Гарри.
— Я думал, это можно только тебе, — сказал мальчик. — Если честно, я хотел, — прошептал он.
— Ну ты же мой опекун, — промурлыкал Северус.
— Я попробую, — взволнованно сказал Гарри. Эта мысль так возбудила его, что он начал задыхаться. Он нащупал любрикант и смазал себя дрожащей от возбуждения рукой.
— Не спеши, — сказал Северус. — Я не убегаю, — он притянул к себе Гарри и вошел языком в его рот. По телу мальчика пробежал сладкий трепет.
— Я… осторожно…
Гарри проник в него пальцами, скользким от смазки. Тонкие ноздри Северуса задрожали от наслаждения.
— Не бойся, — выдохнул он.
Гарри повторял с телом любимого то, что делал с ним Северус. Он охватил одной рукой его член, большой, горячий, налитый желанием. Пальцы второй руки двигались во влажной глубине, расширяя вход, как делал с ним он. Войти, ворваться, кончить — одно желание пульсировало в его голове, глаза застилало туманом.
— Нет! — простонал он, пытаясь остановить сам себя. По его вискам потекли тонкие струйки пота.
Он вошел в его тело осторожно, дрожа от напряжения и сдерживаемой страсти.
Ощущения были фантастическими. Так крепко, так горячо, так сладко, Мерлин.
— Гарри, — прошептал Северус. — Да.
Благодарность окатила мальчика горячей волной. Северус двигался ему навстречу.
Гарри захлебнулся криком.
— Северус!
Конвульсии сотрясли его тело. На мгновение он перестал понимать, что с ним. Он упал на грудь к любовнику. Сердце выскакивало из груди, он все еще дрожал.
— Я люблю тебя, — слезы опять подступили к горлу. Он всхлипнул. — Тебе не было больно?
— Нет… О нет…
Гарри наклонился и зарылся лицом в жесткие волосы между ног Северуса.
— Мой хороший, мой любимый. Про тебя все забыли, — он коснулся губами своего изнывающего от желания друга.
Гарри накрыл головку своим ртом, нежно сжав ее губами. Руки охватили крепкий налившийся ствол. Гарри начал двигаться, сначала не спеша, будто пробуя, потом заскользил быстрее, крепче прижимаясь губами и нежно вылизывая языком, позволяя проникнуть глубже в его горло.
Руки Северуса безотчетно гладили его голову, прижимая к себе. Гарри почувствовал, как напряглись его бедра, как участилось хриплое от страсти дыхание.
Горячая горькая струя ударила ему в горло. Потом еще и еще. Он принял густое семя со стоном восторга, счастливый, что разделяет наслаждение самого дорогого ему человека.
Северус лежал, пытаясь выровнять дыхание. Гарри отстранился и погладил его нежно и успокаивающе. Он тихо вытянулся рядом, рисуя кончиком пальца волнистые узоры на его животе. Какое-то время они просто лежали молча, глядя друг другу в глаза. Они даже не могли говорить.