Покрывало Майи, или Сказки для Невротиков

Психология. Мир качеств можно представлять себе как мультипликационный фильм, герои которого могут произвольно менять пропорции и — в известных пределах — формы своего тела, но сохраняют неизменными его общую структуру и темперамент. Идеалист живет не событиями, а состояниями, и точно так же он воспринимает других людей. Он может сказать, в порядке комплимента: «Вы сегодня хорошо выглядите», «Вы красивы», «Ты бодр». В этих характеристиках обязательно будет указана какая-то конкретная черта, но она не будет конкретизирована до предметного уровня, например, идеалист может упомянуть про прекрасный цвет лица, но не станет говорить отдельно про нос, щеки, лоб; если его внимание привлечет вновь появившаяся морщина на лбу знакомого, он заметит: «Однако ты поморщинел», — но никогда не скажет: «Какая противная у тебя появилась морщина». Его идеалы — это в высочайшей степени проработанные качества, причем на каком именно материале будут эти качества проработаны, ему почти безразлично. Если в качестве идеала у него выступает та или иная ипостась или род божества, то идеалист никогда не станет рассматривать, например, икону с точки зрения конкретных подробностей рисунка — для него важно общее ощущение, соответствующее той черте, которую он ищет у своего Бога, например, любовь, милосердие, доброта, могущество. В своих идеалах он не будет слишком конкретен, но идеалы мистика-харизматика покажутся ему чересчур абстрактными и неясными. Попадая последнему под крыло, идеалист поинтересуется, каким именно аспектом деятельности он должен заниматься, и постарается уяснить себе этот аспект, а пока этого не произойдет, будет чувствовать себя некомфортно.

Способы защиты. Защищаясь от человека синтетического уровня (мистика-харизматика), идеалист попытается найти аспекты или ракурсы, в которых он чувствует свою силу. Критика мистика-харизматика, как правило, не только беспредметна, но и безаспектна, она тотальна. Например, он может сказать идеалисту: «Ты никуда не годишься», — в ответ на что идеалист возразит: «Как же? Ведь я так замечательно пою по утрам!» Если критика мистика-харизматика продолжается, идеалист найдет у себя другую замечательную черту, и т. д.

Защищаясь от нападения другого идеалиста, наш герой может проявить удивительную виртуозность, меняя расцветку подобно хамелеону и таким образом приспосабливаясь к своему противнику, так что тот быстро обнаруживает себя не противником, а другом; или же, сражаясь с противником на качественном уровне, идеалист ловко противопоставляет одним качествами искусные комбинации других. Такого рода спор двух идеалистов может произвести на прагматика очень неприятное впечатление: ему покажется, что два человека просто льют воду, долго и мутно спорят ни о чем, хотя для участников спор исполнен смысла и тончайших, не видимых непосвященному оттенков. Так нередко ведутся словесные баталии в кабинетах министров и парламентах: для людей, которые не посвящены в истинный смысл произносимых речей, они могут показаться избитыми истинами или демагогическими маневрами, в то время как для самих участников эти прения имеют совершенно конкретный смысл и значение.

Защищаясь от нападения человека предметного уровня (прагматика), идеалист непременно сошлется на какое-то общее положение или соображение, закон природы, который не дает ему возможности, например, предпринять адекватные ответные действия или признать критику справедливой. «Ну и что из того, что я вчера не пришла на свидание? Ведь в целом же я человек надежный! В мыслях же я тебе никогда не изменяю, и это главное, не так ли?» С точки зрения прагматика, это не так, но у него язык не повернется сказать это, когда обаяние качественного уровня уже полностью вскружило ему голову. Ведь в самом деле, что значат невымытые тарелки перед лицом великой любви?!

Слабые места у идеалиста связаны с плохой проработкой синтетического и предметного уровней. Он, с одной стороны, плохо центрирован, а с другой — недостаточно конкретен и предметен; это дает ему ощущение неуверенности своего существования в этом мире. Он может вывернуться почти из любой ситуации, но он плохо понимает, что такое он есть; кроме того, в глубине души он ощущает свою недостаточную материальность: он не знает, что он есть в целом, и он плохо понимает, что он есть конкретно, — однако ни в том, ни в другом он, как правило, себе не признается. Оперируя качествами, всегда есть соблазн делать это слишком легко, забывая про то, что за каждым качеством стоит громадный класс предметных явлений, являющихся материализацией (воплощением) этого качества; так, само качество зеленого цвета становится весомым и материальным, когда человек способен помыслить все зеленые объекты, то есть все предметы, обладающие тем или иным оттенком зеленого цвета. Если же употреблять слово «зеленый» или произвольно смешивать на холсте зеленую краску с белилами, не имея в виду ничего конкретного, то возникает иллюзия свободы, которая позволяет на место данного качества поставить любое другое, и они перестают быть сколько-нибудь реальными, и из области творческого воображения человек переходит в область пустых фантазий, например, на место обобщающей научной мысли, основанной на большом экспериментальном материале, приходят легковесные спекуляции.

Конечно, качества могут возникать не только как результат абстракции предметного мира: они могут появляться и как результат разворачивания синтетического объекта как грани, которыми манифестирует себя его целостность, но и в этом случае нужно достаточно ярко и объемно ощутить этот объект и лишь после этого пытаться помыслить или иным образом воспринять свойственные ему качества. Если этого не сделать, то попытка раскрытия целостного объекта оказывается неудовлетворительной и результат будет бледным и невыразительным. Рассказывают, как один начинающий поэт позвонил своему другу и сказал: «Ты знаешь, я написал поэму о любви». «Ну и как?» — спросил друг. «Ну что тебе сказать? Исчерпал тему!» — удовлетворенно заявил поэт.

Свобода. Для человека качественного уровня очень важно понятие свободы, в первую очередь от ограничений предметного уровня, в том числе таких, которые на самом предметном уровне кажутся совершенно необходимыми. (Например, на качественном уровне не существует понятий элемента и части и соответственно понятий связи и границы). С другой стороны, эта свобода должна сочетаться с ответственностью как перед самим предметным уровнем, так и перед синтетическим уровнем; другими словами, работая с качествами, идеалист не должен забывать, что они относятся к единому объекту, а если он упускает это из виду, то может незаметно для себя уйти далеко в сторону и оказаться в той части качественного пространства, которая соответствует совершенно другому объекту. При этом комбинировать и соединять друг с другом синтетические объекты так, как это делается с элементами предметного уровня, на синтетическом уровне невозможно. Поэтому хотя между качествами не бывает противоречий, приводящих к их несовместимости (последнее характерно для предметного мира), тем не менее возможны такие комбинации качеств, которые не соответствуют вообще никакому реальному объекту, и тогда идеалист оказывается как бы в пустом пространстве: ему кажется, что он занимается чем-то содержательным, а в действительности содержание давно его покинуло. Так художнику, пишущему абстрактную картину на холсте, дана, глазами поверхностного наблюдателя, абсолютная свобода — он в любом месте может положить любую краску — но если у художника при этом нет определенного эстетического образа, воплощением которого является данная картина, то смотреть на нее впоследствии будет совершенно неинтересно.

Сам себе идеалист может казаться весьма определенным: он скажет: «Я люблю это и не люблю того», — но в качестве объектов его любви и нелюбви выступают обычно не конкретные объекты или обстоятельства, а соответствующие качества. Он скажет: «Я люблю, чтобы мне было тепло», а не: «Я люблю свой серый пиджак (шерстяную юбку)». В определенном смысле он обладает широким характером, то есть он не станет привязываться ни к каким конкретным деталям и подробностям, но может, тем не менее, быть весьма капризным, требуя, например, совершенно определенного качества чая или кофе, который он пьет по утрам: напиток должен быть достаточно (но не слишком) крепким, весьма горячим, немного терпким и т. д. Для окружающих этот человек может быть хорошо понятен и описуем в своих качествах, но при этом бывает очень трудно определить каким-либо одним словом его сущность: на вопрос, что он такое есть, трудно ответить даже самым близким для него людям; вероятно, он и сам затруднится ответить на этот вопрос, да и, честно говоря, он его и не особенно волнует, и если когда-то он им и задается, то в качестве ответа приходит не синтетическое описание, а те или иные качества, которые не могут дать ответа и по существу являются уходом от него. Увидеть за собой единый символ или идею ему чрезвычайно сложно, и окружающим тоже; образно говоря, идеалист растекается по пространству, но понять, что именно растекается и из чего оно конкретно состоит, очень трудно.

Эмоции идеалиста не связаны напрямую с тем, что происходит с ним и вокруг него; его душа как бы резонирует на внешние события, и ее отзвук может быть весьма причудлив. Внимательное наблюдение показывает, что спектр его эмоций может быть не так велик, но для него существенны их тонкие оттенки; в то же время он склонен поддаваться настроениям и ощущать приходящую эмоцию тотально, как будто она приходит навсегда, даже если вызвавшее ее переживание было совершенно мимолетным. Так, он может бесконечно растрогаться и умилиться теплой каплей дождя, попавшей ему на нос, причем поток эмоционально окрашенных ассоциаций уведет его весьма далеко от первичного импульса. Осознает он это или нет, его эмоциональный фон для него чрезвычайно важен, и он придает качеству своих эмоций большое значение и тонко их дифференцирует; особенно это относится к основным для него эмоциям, а иных он может просто не замечать — ни у себя, ни у других. Так, если он пессимист по натуре, и основная эмоциональная гамма у него минорная, он может с необыкновенной тонкостью выделять различные сорта своих плохих настроений, а хорошие все вместе как бы сваливать в одну кучу; при этом краткие периоды своего хорошего настроения он склонен отождествлять, считая, что существует одно хорошее настроение, и оно малоинтересно.

Единство мира. Мир для идеалиста чрезвычайно связен. Для него два объекта, обладающие общим качеством, уже тем самым имеют между собой нечто принципиально общее. Для него связь по одинаковым оттенкам чрезвычайно значима. В то же время, если для человека, находящегося на предметном уровне, связь между двумя частями или элементами в первую очередь обусловлена их пространственной близостью, то есть это связь по принципу соседства, то для идеалиста связь может быть обусловлена любым признаком, и для него не существует такого понятия, как расстояние. Однако различные качества могут быть для него не связанными никак, и более того, он может считать их принципиально несвязуемыми, поскольку видения мира как синтетического целого у него нет, или во всяком случае к этому видению ему нужно пробиваться с очень большим трудом, отрекаясь от качеств, которые настолько ярко бросаются ему в глаза и различия между которыми он видит тоньше, чем кто бы ни было, — и тем труднее ему признать, что самые разнообразные качества могут быть проявлениями (манифестациями) Единого.

Общение. Общаясь с идеалистом, очень важно попасть на его волну, то есть найти такой аспект разговора или способ поведения, который ему близок и понятен. Тогда он примет вас целиком — по крайней мере, вам так покажется, и вам будет с ним легко до тех пор, пока вы поддерживаете то качество или ту модальность, которая ему знакома и близка. Но как только вы попытаетесь сменить эту модальность или перейти с качественного уровня на синтетический или предметный, ваше взаимопонимание моментально улетучится: у вас возникнет впечатление, что вы для него просто пропали. Так, с людьми, одержимыми своей профессией, можно бесконечно долго обсуждать ее тонкости, но вы моментально теряете с ними контакт, выходя за пределы соответствующей темы. Одной известной артистке сказали, что актер имярек женится. Она спросила: «На ком? Надеюсь, на актрисе?» — и когда ей ответили: «Нет», — она в негодовании воскликнула: «Неужели из публики?!»