Покуда я тебя не обрету

Но Алиса и не подумала отослать Джека. Означенная дама, далеко не молодая и вовсе не красивая, была глубоко оскорблена. Она отлично говорила по-английски – может, даже родом была из Англии – и, скорее всего, намекнула директору отеля, что Алиса у себя в номере делает людям татуировки.

А меж тем выяснить это было не так-то просто. Хотя оборудования была целая комната – машина, краски, блок питания, педаль, фильтры, спирт, глицерин и прочее, – но все это Алиса с Джеком тщательно прятали каждый день, перед тем как в номере появлялись горничные. В те времена тату-бизнес был в Стокгольме подпольным, и Алиса понимала, что в отеле не обрадуются, если узнают, как она зарабатывает на жизнь.

Позднее Джек решил, что проблемы с директором отеля начались после визита той странной дамы, англоговорящей лесбиянки, но на самом деле он ни разу не видел, чтобы мама о чем-либо беседовала с директором. Просто в один прекрасный день мама стала по-другому смотреть на отель, стала говорить слова вроде: «Если сегодня я не получу какой-нибудь информации про Дока, мы выметаемся отсюда завтра же утром» (впрочем, никуда они наутро не выметались). А еще случалось, что Джек просыпался ночью и не находил мамы рядом. Он, конечно, был маловат, чтобы определить, который час, но ему все-таки казалось, что уж точно было слишком поздно даже для самого позднего ужина. Так куда же Алиса отправлялась по ночам? Может, она делала директору бесплатные татуировки?

Так что им сильно повезло, когда они встретили того бухгалтера. Джек скоро начал думать, что маме в каждом городе суждено встретить кого-нибудь, кто им поможет. Правда, когда тебя спасает бухгалтер, испытываешь разочарование – ну что такое бухгалтер по сравнению с самым маленьким солдатом? Но когда мама с Джеком заметили этого человека за завтраком в «Гранд-отеле», они еще не знали, что он бухгалтер.

Звали его Торстен Линдберг, и был он так тощ, что казалось, один завтрак ему не поможет. Торстен явно был такого же мнения, судя по тому, какие горы еды он накладывал себе на тарелку. Алиса с Джеком поэтому и заметили его, а вовсе не потому, что он походил на искателя татуировок. Торстен наложил себе полную тарелку селедки – а Джек с Алисой ее терпеть не могли – и принялся со страстью ее поглощать. Мама и сын забыли о своем бизнесе и как завороженные смотрели, с каким аппетитом ест этот высокий, печального вида человек. Они решили, что, наверно, у Торстена завтрак – тоже единственная настоящая еда за день. Да, ел он невкусную с их точки зрения селедку, но в остальном явно говорил с ними на одном языке.

Наверное, они так были поглощены зрелищем, что забыли о том, что глазеть на чужих людей невежливо; наверное, поэтому Торстен Линдберг стал глазеть на них в ответ. Позднее он объяснял, что не мог не заметить, как много еды (среди которой не было селедки) уплетали они с Джеком. Бухгалтер в нем не мог не сделать вывод, что эта женщина с ребенком пытается сэкономить.

Джек аккуратно отодвинул на край тарелки грибы из своего омлета из трех яиц – для мамы; она доела блины, а сыну оставила дынные шарики. Линдберг же все атаковал свой бесконечный косяк селедки.

Тот, кто думает, будто все бухгалтеры скупердяи, а детей терпеть не могут, не встречал Торстена Линдберга. Закончив завтрак, достойный самого Гаргантюа, чуть раньше, чем Алиса и Джек, – они-то одновременно выглядывали клиентов, – Линдберг подошел к их столу, улыбнулся Джеку и что-то приветливо сказал по-шведски. Мальчик обернулся к маме, прося о помощи.

– Прошу прощения, мой сын говорит только по-английски, – сказала Алиса.

– Отлично! – воскликнул Линдберг, словно бы полагал, что в Швеции англоговорящим детям нужна особая доза хорошего настроения. – Скажи, ты когда-нибудь видел рыбу, которая плавает в воздухе?

– Нет, – ответил мальчик.

Одет Линдберг был, как полагается чиновнику, – темно-синий костюм с галстуком, и со стороны его можно было принять за человека, направляющегося на похороны, или, хуже того, за самого покойника; но вел он себя как настоящий цирковой клоун или фокусник. Повернувшись к Джеку, Линдберг снял пиджак, отдал его Алисе жестом одновременно вежливым и фамильярным, словно та его жена. С большим шиком он расстегнул рукав своей безупречно белой сорочки и закатал его выше локтя. На предплечье красовалась обещанная рыба; татуировка была великолепна, казалось, что рыба – явно японская, хотя и не карп, – выросла у него на руке. Голова рыбины лежала на запястье, а хвост огибал локтевой сустав. Чешуя переливалась ярко-голубым, желтым, зеленым, черным и красным. Торстен напряг мускулы и стал крутить запястьем в разные стороны – и рыба в самом деле поплыла, изгибаясь спиралью от локтя к ладони, как будто стремилась схватить что-то, зажатое хозяином в кулаке.

– Ну вот, теперь ты видел, как рыба плавает в воздухе, – сказал Линдберг Джеку, а тот снова уставился на мать.

– Татуировка выше всяких похвал, – сказала Алиса, – но готова спорить, что Док Форест умеет делать и получше.

Линдберг ответил без паузы, но понизив голос:

– На людях я не смею показать вам то, что изобразил на мне Док Форест.

– Ага, так вы его знаете! – сказала Алиса.

– Разумеется. Я-то думал, вы тоже.

– Я знаю только его работы, – ответила Алиса.

– Вижу, вы неплохо разбираетесь в татуировках! – сказал Линдберг. Его интерес и радостное возбуждение делались сильнее с каждой фразой.

– Спрячьте, пожалуйста, вашу рыбину, – сказала Алиса. – Если у вас есть немного времени, у меня есть комната и оборудование.

Потом Джек долго жалел, что мама не выучила, как будет по-шведски «Спрячьте, пожалуйста, вашу рыбину».

Торстен поднялся с ними в номер, Алиса показала ему трафареты и принялась собирать машину. Зря – Торстен Линдберг был настоящий ценитель и не выбирал татуировки с бухты-барахты.

Для начала гость настоял на том, чтобы показать Алисе все свои татуировки – даже те, что на заднице. «Не надо при Джеке», – сказала было Алиса, но Торстен заверил ее, что все его татуировки вполне можно показывать детям.

На самом деле, как решил Джек, мама не хотела, чтобы он увидел саму задницу Торстена. Но тот был худой, так что зрелище оказалось не страшное, как и сама татуировка – на левой ягодице красовался глаз, косо смотрящий на щель между ягодицами, а на правой – красные губы, словно отпечаток свежего поцелуя.

– Отличная работа, – сказала Алиса укоризненным тоном, и Линдберг немедленно снова надел штаны.

У него были и другие татуировки, много татуировок. На людях бухгалтеры всегда появляются застегнутыми на все пуговицы, так что коллеги Торстена могли и не догадываться, что он весь покрыт татуировками – не говоря уже о глазе на заднице! Среди них была работа Татуоле, Алиса сразу ее узнала – стандартная обнаженная девушка с изогнутой линией лобковых волос, правда, что-то в ней отличало ее от прочих, но мама не дала Джеку разглядеть, – а также работа Тату-Петера из Амстердама и Герберта Гофмана из Гамбурга. Все это были отличные татуировки, но работа Дока Фореста выделялась даже на их фоне.

На узкой вогнутой груди Линдберга шел под всеми парусами клипер с тремя высоченными мачтами, а из-под воды на него нападал морской змей. Голова чудовища, размером с главный парус судна, восставала из воды перед носом со стороны левого борта, а кончик хвоста торчал за кормой со стороны правого. Всякому было ясно, кораблю не спастись.

Тут Алиса сказала, что Док Форест, должно быть, матрос. С ее точки зрения, корабль на груди Линдберга даже лучше, чем судно с вымпелом «Возвращаюсь домой» на груди у покойного Чарли Сноу. Линдберг знал, где живет Док, и вызывался отвести Джека и Алису к нему. А назавтра он выберет себе татуировку от Алисы.