Покушение на школьные миражи. Уроки достоинства. Книга 1

Но деятельность каждого учителя направлена на то, чтобы помочь ученику найти своё пристрастие, приобрести свою цель.

Учитель становится не столько глашатаем знаний, сколько учёным-исследователем и воспитателем в одном лице. Он изучает детей изо дня в день, какие и в какой степени интересы охватывают каждого из них. Тут он учёный. Но он не ограничивается одним лишь беспристрастным изучением. Поведение ребёнка во многом стихийно, неизбежны метания, необдуманные порывы, переоценка сил, или, наоборот, упадок сил от временных неудач. Обязанность учителя как-то регулировать эту стихию – здесь он воспитатель-творец. Облик учителя меняется!

Бесполезно сейчас говорить о мерах, какими будет пользоваться такой учитель. Они должны быть найдены в процессе практической работы. Но об одном стоит упомянуть.

Через что ещё учитель узнаёт стремления и интересы своих учеников, как не через опрос? Кроме того, нельзя допустить, чтобы дети уж совсем безответственно относились к тем знаниям, с какими их знакомят хотя бы через показ кинофильмов. Нельзя допустить, чтоб они росли с вялой, не развитой памятью, а память требует тренировки.

Проверка знаний, по всей вероятности, должна проходить как соревнование умов, соревнование памяти, а не основываться на категорическом требовании: знай всё без исключения. Проверка знаний через опросы останется, но останется ли в прежнем значении отметки?

Всё для того, чтобы ученик увлекался, как-то мог реализовать свои увлечения. Всё для того, чтобы он приобрёл цель своей жизни. У любого есть для этого возможности, но утверждать, что каждый приобретёт в стенах школы твёрдую цель, – утопия.

Тот, кто целеустремлён по своему характеру, по природным данным, – найдёт себя достаточно быстро. Кто не целеустремлён, – может метаться долгие годы, и предел этим метаниям зачастую установить нельзя. Отсюда вывод: школа не может ориентироваться на всех, иначе кого-то придётся держать на этом этапе обучения до весьма зрелого возраста. Семь-восемь лет – вот тот срок, который может выделить общество будущему гражданину для первоначальных поисков своей цели.

Значит, после семи-восьми лет обучения будут выходить ученики, нашедшие себя и не нашедшие.

А дальше?

Коротко о спецшколах

Разберём более простой случай: ученик нашёл себя, свою цель. Он навряд ли подготовлен к поступлению прямо в институт, хотя при новом обучении такие случаи и возможны. До института ему ещё надлежит учиться года два-три и, конечно, в школе, соответствующей его влечению.

У нас уже существуют школы, которые специализируются на преподавании какого-нибудь предмета: музыки, живописи, математики и т. п. В одни спецшколы – музыкальные, живописи – набирают учеников из начальных классов. Другие отбирают способных из старших классов, например, физико-математические. В ряд спецшкол я бы поставил и малочисленные в нашей стране техникумы и училища, дающие законченное среднее образование. Правда, эти техникумы и училища не всегда-то рассчитывают на одарённость или даже на простое влечение. Приходи любой, сдавай экзамены по общим предметам, о специализации, о направлении твоей будущей профессии тебя не спросят. Предполагается, что ты, поступающий, не имеешь об этом никакого представления. Будешь учиться – узнаешь, чем это пахнет. Свидится – слюбится.

Другое дело, когда после семи-восьми лет обучения школьник как-то нашёл себя, он может выбрать своё призвание не наугад, он ищет определённую спецшколу, профиль которой соответствует его влечению.

Спецшколы, которые не являются чем-то принципиально новым, спецшколы, соответствующие уровню современных техникумов и училищ, – вот последующая ступень обучения.

Чтобы поступить в такую школу, ученик обязан сдать экзамен. Экзамен важен не только для проверки знаний, одарённости, степени увлечения, но и для того, чтобы государство имело возможность как-то регулировать количество нужных обществу специалистов. До сих пор ученик считался только со своими вкусами и желаниями, но эти желания далеко не всегда будут совпадать с общественными нуждами. Желаю стать историком, а историков на данном этапе в обществе достаточно, нужны специалисты-техники…

Безоговорочно считаться с желанием каждой отдельно взятой личности просто невозможно. И гражданину будущего придётся временами поступаться личными интересами в угоду общественным. Никакой школьной, ни даже государственной системой – будь она верх совершенства – не исключишь из жизни случаев разочарования, крушения надежд, неисполненных мечтаний. И поэтому часто и при новом обучении юношеские надежды будут разбиваться о неумолимую экзаменационную комиссию, отбирающую только лучших из лучших.

А куда денутся неудачники? И только ли неудачники?..

«Люби труд»

И тут-то мы должны разобрать случай – ученик не нашёл себя, свою цель. Куда ему идти? На производство? Но он и к производству не подготовлен, он не знает ни одной профессии, в лучшем случае может стать разнорабочим, пойти на неквалифицированный, грубый физический труд, которого со временем станет всё меньше и меньше.

Человек, не нашедший в школе ясной цели, не обязательно бездарен, напротив, он может быть разносторонне даровитым. Его нельзя считать изгоем в обществе, преступление отступаться от него, отказывать в дальнейшей учёбе. Вполне возможно, что таких людей окажется подавляющее большинство.

Напрашивается вывод: необходимы школы с некоторым универсализмом, где ведущей дисциплиной является труд как таковой, труд с тем или иным уклоном, труд, призванный в воспитатели. Помимо разнообразных специализированных школ должны существовать и разнообразные производственные. Можно ожидать, что они станут самым массовым видом школ, дающих среднее образование.

Но здесь нам придётся поговорить о современном трудовом воспитании, о так называемой политехнизации.

Слов нет, чрезвычайно важно привить человеку любовь к труду. Но вот вопрос, как это сделать? Сунуть лопату в руки, сказать: «Копай. Люби труд»?

Просто любить труд ради самого труда, самого процесса? Труд ради труда, ковыряние лопатой ради ковыряния лопатой – бессмыслица.

Правда, иногда сам трудовой процесс может доставлять какое-то удовольствие: хорошему косцу приятно пройтись «играючи» с косой, приятно иногда, чувствуя силу и ловкость в руках, колоть дрова, чтоб с хрустом лопались чурки под топором, со звоном отлетали поленья… Но если б человечество трудилось только ради удовольствия, то вряд ли оно сумело бы построить города, создать машины, одеть себя в ткани; до сих пор жило бы в пещерах, щеголяло в звериных шкурах. Копание лопатой не всегда-то доставляет наслаждение, скорей оно неприятно. Труд есть труд, и нельзя его фетишизировать. От него произошло слово «трудно», он очень часто тяжёл, утомителен до изнеможения.

Во фразе «Люби труд» есть что-то обывательски ограниченное, ханжеское, пришедшее к нам из морали эксплуататорских классов вместе с такими сентенциями, как «Возлюби ближнего своего». Скорей всего, фразу «Люби труд» придумали те, кто сами по настоящему никогда не трудились. Люди трудятся не из любви к труду, а из желания достичь этим трудом чего-то определённого, чего-то насущно полезного. Люди любят результат труда, его цель, трудятся, подчиняясь властному зову: «Нужно!»

Но вот этого-то властного зова и не испытывает современный ученик, приобщающийся к трудовому воспитанию. Его ставят у верстака или станка, а порой дают в руки лопату и заставляют делать примитивные табуреты, либо точить нехитрые детали, либо рыть картошку: «Учись работать, приобретай трудовые навыки!» Так учил в прежние времена мастер своего подмастерья, но подмастерье видел в этом всё же определённый смысл: «Научусь делать табуретки, буду зарабатывать кусок хлеба. Нужно!» Заветное «нужно» существовало. Теперь же ученик, равно как и учитель, в подавляющем большинстве случаев не считает, что умение делать табуретки станет в будущем его профессией. Казалось бы, табуретка о четырёх ножках – результат труда, самый вещественный. Но, как ни странно, эта табуретка, на которой можно сидеть, которой при нужде можно пользоваться, не имеет тем не менее практической ценности.