Покушение
Шрифт:
Давид Леонтьевич стал рассказывать про свою семью. Он выбрал в слушатели Андрюшу.
Вытащил из пришитого изнутри к поле пальто кармана кожаный бумажник — в нем было несколько фотографий. Старик показывал их Андрею одну за другой и поименно перечислял родственников. После пятой фотографии Андрей уже знал в лицо всех трех детей Давида Леонтьевича, покойную его супругу, внучат и племянников.
— За освобождение нашей великой России от большевистской заразы! — поднял стакан Сабанеев. Как маленький человек, не имевший большого веса, в котором мог бы раствориться алкоголь, он быстро
Он залез в свой баул и достал оттуда револьвер. Стал делиться из него в окно.
Лидочке он стал неприятен, а старик сразу замолчал, стал собирать и спрятал семейные фотографии.
— Вот сейчас, — сказал Сабанеев. — Сейчас я им покажу!
Стало слышно, как на станцию въезжает состав. Состав был смешанный — Лидочка насчитала в центре три классных вагона, а остальные были теплушки и платформы.
На платформах стояли автомобили, и возле них, сжавшись в тулупах, замерзали часовые, Поезд замедлил движение, почти остановился.
Лидочка осталась у окна, забыв, что видна снаружи.
Солдаты с винтовками шли между составами, поглядывая на окна.
Начало мести, и снег струился между составами, там тянуло, как в трубе.
Напротив Лидочкиного окна оказалось окно мягкого вагона. У окна стояла женщина средних лет, худая, гладко причесанная, усталая и жестокая лицом. Как учительница чистописания, которая не любила детей и била их, если ты написал неправильную букву.
Женщина тоже увидела Лидочку и посмотрела на нее внимательно, как бы запоминая, чтобы потом наказать. Лидочка поняла, что знает эту женщину, видела ее недавно.
И через секунду вспомнила — это была начальница всех большевиков Евгения Богдановна Бош. Она совсем недавно проезжала в открытом моторе по Киеву, под окнами лечебницы, в которой томилась Лидочка. Мотор ехал медленно, за ним двигался броневик, и скакали кавалеристы. А теперь товарищ Бош тоже бежала из Киева.
Товарищ Бош оглянулась к кому-то, невидимому Лидочке, и ее губы зашевелились.
Холодный воздух ринулся у лица Лидочки — это сотник Сабанеев появился рядом.
— Ага! — воскликнул он радостно. — Кого я вижу! Госпожу большевичку номер один.
Ать-два — и не будет госпожи большевички.
Лидочка догадалась, что он хочет сделать.
— Нет! — закричала она, повернувшись к Сабанееву. Револьвер тяжело и тускло поблескивал в его руке. — Не смей!
Не думая о том, что это опасно, Лидочка ударила его по руке.
Андрей с опозданием в секунду кинулся на Сабанеева сзади, схватил за шею и потащил назад.
Громко звякнул, ударившись о пол, револьвер.
— Ай, какая беда, какая беда! — закричал старик.
Лидочка снова обратила взгляд к окну.
Товарищ Бош прижала лицо к стеклу, всматриваясь в глубину купе, будто стараясь увидеть в его темноте и глубине угрозу, — успела ли она увидеть Сабанеева?
А рядом с ней почему-то стояла Маргошка, старая подруга, Маргарита Потапова, веселая бесшабашная Маргошка.
Лидочка так обрадовалась неожиданной встрече с подругой, след которой давно уже потеряла, что замахала рукой, вовсе забыв о том, что происходит сзади.
В этот момент поезд, увозивший на восток товарища
Евгению Бош и ее правительство, дернулся и начал набирать скорость. Поезд спешил к Харькову, большевики надеялись удержаться в Слободской Украине, опираясь на Донбасс, чтобы иметь базу, когда немцы уйдут. Тогда надо будет опередить очередную Украинскую Раду.Сабанеев сидел на диване, тяжело дыша. Давид Леонтьевич нависал над ним, размахивая подобранным с пола револьвером.
— Хлопчик, — говорил он. — Вы, конечно, вольная птаха и имеете право на смерть, Но здесь Лидочка с Андрюшей. Вы о них думали? Вы желаете их молодую жизнь погасить, как свечу?
Правительственный поезд разогнался, и мимо пролетали окна вагонов — потом пошли теплушки… Они смотрели на поезд зачарованно, вдруг забыв о скандале. Вот и конечные платформы. Одна с мешками с песком, вторая с корабельной пушкой длинной, задранной дулом почти к небу.
— Если они успели увидеть, — сказал Андрей, — то сообщат на ближайшую станцию.
Или даже на эту. Надо выкинуть ваш револьвер.
— И не надейтесь, студент! — вскинулся Сабанеев и рванулся, желая вырвать револьвер у Давида Леонтьевича. Но тот отступил на шаги поднял руку с револьвером. Так что Сабанеев, будучи пьян, промахнулся и не удержался на ногах.
Андрей подхватил его и снова посадил на диван.
— Я думаю, что они видели оружие — сказала Лидочка.
— Вы как хотите, — сказал Давид Леонтьевич. — Но считайте это купе как чумной барак. Я отсюда ухожу, чтобы остаться живой, потому что когда придут искать покусителя, то сразу арестуют старого еврея.
— У тебя сын большевик, — сказал Сабанеев.
— Конечно — согласился Давид Леонтьевич. — Он приедет ко мне на похороны и даже закажет венок из живых роз — вы не представляете, как они будут пахнуть!
— Дурак! — сказал Сабанеев. — Им оттуда ничего не увидеть — я же к окну не подходил.
— Подходили — возразила Лидочка. — И даже делились.
— И жалею, что не выстрелил, упрямо сказал сотник.
— Вы как желаете, — сказал Давид Леонтьевич, — а я ухожу.
Он двинулся к двери.
— А чемодан? — ехидно спросил протрезвевший сотник.
— Чемодан? Чемодан останется здесь, а я буду без чемодана, но живой, — ответил старик.
— Не надо! сказал сотник. — Я виноват, виноват! Я уйду. Я уйду и посижу в тамбуре. А вы меня не видели. Отдайте оружие, Давид Леонтьевич!
Старик посмотрел на Сабанеева, склонив голову, а затем, соглашаясь, произнес:
— Если все обойдется, то возвращайтесь часа через два. А револьвер я советую вам, хлопчик, выкинуть.
— Это я решу.
Лидочка подумала, что правила хорошего тона велят ей отговаривать Сабанеева, оставить его в купе. Но она промолчала.
Сабанеев открыл свой баул, вытащил оттуда какие-то бумаги, сунул их под шинель, затем засунул револьвер в карман шинели — если у тебя револьвер, то нужно его носить так, чтобы можно при нужде его достать.
— Не поминайте лихом, — сказал он, подходя к двери.
— Может, обойдется? — неуверенно сказала Лидочка.
— Риск не нужен ни вам, ни мне, — многозначительно произнес Сабанеев, становясь выше ростом.