Покушение

— Решились вы наконец? — обратился подполковник к Роммелю. — Можем ли мы, господин фельдмаршал, на вас рассчитывать?

Герой Африки знал себе цену. Его имя было овеяно легендами, о его храбрости слагали пословицы и поговорки, его победы в самых выспренних тонах пропагандировали все печатные органы Германии. Даже его враги находили для него слова признания.

— Я всегда откровенно высказывал свою точку зрения, насколько это было возможно, — начал Роммель. — Не секрет, что я считаю войну проигранной, и я не премину потребовать, чтобы виновные были привлечены к ответственности.

— Тем самым вы выносите приговор и Гитлеру! — воскликнул подполковник.

Фельдмаршал встал, с трудом сдерживая волнение. Обстоятельства принуждали его принять решение, противное солдатскому долгу, и это тревожило его.

— В середине мая я беседовал с вашим генералом. В основном мы сошлись во мнении. Несколькими днями позже я встречался с генерал-фельдмаршалом фон Рундштедтом, который в ту пору являлся главнокомандующим войсками «Запад». И с ним мы пришли к взаимопониманию.

— При новом главнокомандующем генерал-фельдмаршале фон Клюге можно рассчитывать на значительно более позитивную реакцию.

— Что ж, перспективы многообещающие, да и логика событий подталкивает к этому. Ведь даже такие твердокаменные генералы СС, как Хаузер, заметно утеряли интерес к этой войне. Однако убить Гитлера? Честно говоря, Хофаккер, с этой мыслью я никах не могу смириться.

— Что же тогда?

— Мы, видимо, окружим его верными нам танковыми подразделениями. Затем он должен будет предстать перед судом или что-то в этом роде…

Подполковник на мгновение закрыл глаза. Он вспомнил о том, что говорил Клаус фон Штауффенберг о некоторых генералах, однако быстро отогнал эти воспоминания прочь. К такому человеку, как Роммель, эти слова не имели отношения.

— Предположим, нам удастся совершить задуманное. Что тогда?

— Тогда я с вами!

— Можем ли мы в этом случае оперировать вашим именем, господин фельдмаршал? Вы ведь знаете, насколько популярно оно в Германии, насколько сильно его воздействие.

— Именно поэтому, — произнес Роммель, — мы не должны рассыпать наш порох преждевременно. Я полагаю, что, когда положение станет совершенно ясным, меня можно будет официально включать в акцию. Тогда я обещаю вам свое содействие.

Тихо, без иронии подполковник промолвил:

— Хотелось, бы только надеяться, что это произойдет не слишком поздно. Для вас, господин фельдмаршал…

— Заходите, пожалуйста, — пригласил Юлиус Лебер. — Вы мне нисколько не помешаете. — Казалось, он ни в малейшей мере не удивился позднему визиту. — Вас ко мне прислал ваш брат?

Константин, как и в первый раз, сел на жесткую тахту рядом с Лебером.

— Нет-нет, он категорически запретил мне заходить к вам, но я не мог не зайти. Мне нужно было непременно поговорить с вами. Я плохо поступил?

Лебер усмехнулся. Его резко очерченное, будто вырубленное резцом лицо вытянулось и, казалось, излучало доброжелательность.

— И вот вы здесь.

— Я пришел сюда прямо с Принц-Альбрехт-штрассе, — сообщил Константин.

— Один? — спросил Лебер.

Лейтенант взглянул на него о удивлением: конечно, он пришел один.

— За вами никто не шел?

— А почему кто-то должен был за мной идти?

— Ладно, не думайте об этом. Скажите лучше, почему вы пришли сюда. Хотите что-нибудь рассказать? Вам сразу же станет легче.

— Спасибо, — промолвил Константин.

Он не раскаивался, что пришел именно к этому человеку, не к брату, не к Герберту, не к графине, а к этому господину, казавшемуся таким же близким, как отец. Он рассказал все до мельчайших подробностей. Ему хотелось выяснить, как может человек совершить подобное.

Лебер с удивлением посмотрел на лейтенанта, и в его глазах промелькнула сдержанная грусть.

— Вас послал туда ваш брат?

— Да! — возмущенно вскинул голову Константин. — Хотя, как мне кажется, он мог бы избавить меня от подобных зрелищ.

— Если я вас правильно понял, ваше возмущение направлено против того полковника.

— Это было ужасно.

— Несомненно, но что вас взволновало: содеянное полковником или вид этого человека?

— И то и другое! — с жаром воскликнул Константин. — И такой человек выступает против фюрера! Это же исключительный случай, он мог произойти…

— Хорошо, — перебил его Лебер. — Постепенно я начинаю понимать вашего брата. Однако продолжайте, господин фон Бракведе.

Лейтенант попытался привести в порядок свои путаные мысли.

— Если этот полковник выступил против фюрера, то он, по крайней мере, должен был отстаивать свои убеждения, оставаться человеком.

— Продолжайте…

— А что делает он? Он ведет себя как презренный трус. Он даже пытается переложить свою вину на других. Он, например, не постеснялся оклеветать генерал-фельдмаршала Роммеля. Оговорить Роммеля!

Лебер встревоженно поднял голову:

— Расскажите все это как можно скорее вашему брату, со всеми подробностями. В его лице вы найдете такого же внимательного слушателя, как и во мне.

Константин пообещал. Затем он вновь углубился в свои переживания. Внимание Лебера окрылило его.

— И эта жалкая развалина была когда-то немецким полковником!

— Вы, вероятно, недооцениваете последствий зверского насилия, которому он подвергался. Вы, к сожалению, по подумали, до чего можно довести человека.

— Нет, я подумал! И именно поэтому я нахожу все это отвратительным.

Лебер встал и подошел к правому окну, наиболее удаленному от маленькой настольной лампы. Он осторожно, всего на несколько сантиметров отодвинул темную занавеску светомаскировки и увидел призрачный лунный свет и сотни передвигающихся темных теней. Каждая из них могла оказаться ищейкой, поэтому бесполезно было даже пытаться что-либо выяснить.

— Почти любого человека можно сломить, — сказал Юлиус Лебер, все еще стоя у окна.

Константин и не догадывался, что этот человек долгие месяцы провел в концлагере, причем триста шестьдесят пять дней его продержали в темноте. Ему приходилось лежать на голом полу при восемнадцатиградусном морозе — не было ни соломы, ни одеяла, ни даже пальто. Поэтому сейчас Лебер мог смело заявить: «Я — один из тех, кто не потерял самообладания и собственного достоинства».

Константин внезапно сказал: