Пол Гетти. Мучительные миллионы
Шрифт:
Интеллигентный и достаточно богатый, Пол смог найти и другие развлечения, позволявшие ему коротать долгие часы одиночества и окунуться в атмосферу прошлых лет. Одним из таких развлечений стало кино. Он собрал огромную коллекцию старых фильмов и благодаря этому был прекрасно знаком с историей Голливуда в период между мировыми войнами, который общепризнанно считался золотым веком американского кино. Но больше всего ему нравились довоенные британские фильмы. Эти старые киноленты заставили его еще больше полюбить Англию, о которой он знал очень мало и которую избрал в качестве своей второй родины. Фильмы открывали ему окно в мир, и его совершенно не беспокоило, что мир этот остался в прошлом и не вернется никогда.
Другим окном в мир в его особняке-тюрьме стало телевидение. Однако окно это было довольно мутным,
— Почему бы тебе, приятель, не посмотреть что-нибудь более стоящее?
— Что именно? — спросил Гетти.
— Да хотя бы крикет, — улыбнулся Мик и переключил телевизор на тогда еще новый спортивный канал.
Он объяснил Полу правила этой игры, и она того сразу увлекла. Интерес к спортивным зрелищам Пол испытывал давно. Еще с тех времен, когда вместе с Марио Ланца пытался увлечь римлян американским бейсболом. Крикет был игрой изысканной и сложной, но вместе с тем, судя по лицам игроков, весьма драматичной и эмоциональной. Игра эта привлекла Пола еще и тем, что появилась еще в средние века и теперь была неотделима от старых английских традиций. Посмотрев несколько репортажей о соревнованиях по крикету, Пол понял, что последний в сравнении с бейсболом то же самое, что шахматы в сравнении с шашками.
Благодаря старым книгам, довоенным фильмам и крикету на экране телевизора Пол смог заполнить пустоту своего одиночества и готов был наслаждаться всем этим до конца своих дней, который, судя по его иным увлечениям — героину и алкоголю, уже был не так далек.
Время от времени он наведывался в одну из лондонских клиник, пытаясь пройти курс лечения от пристрастия к героину, однако после нескольких сеансов не выдерживал и брался за старое. Состояние его здоровья катастрофически ухудшалось. У него нарушилось кровообращение и была поражена печень. Некоторые из врачей подозревали, что у него диабет, и посоветовали срочно лечь в клинику, но он отказался и предпочел ограничиться медикаментозным лечением у себя дома.
Тем временем его дети продолжали взрослеть и забывать своего отца. Друзья Гейл часто говорили, что Эйлин очень похожа на Пола как внешне, так и по своему сумасбродному характеру. Она была необычайно умна и очаровательна. У нее были огромные карие глаза, и всем своим обликом она походила на лесную фею из сказки, а Гейл ее называла «моя ирландская фея».
Однако в душе Эйлин с детства была бунтаркой, и это не смогло не проявиться в более зрелые годы. Оставив университет Южной Калифорнии, девушка пошла по стопам бунтующих юных американок семидесятых. Сначала увлеклась живописью, затем стала активной участницей акций протеста против войны во Вьетнаме и, наконец, дошла до того, что увлеклась марихуаной и кокаином. Свой протест против социального строя США она выражала с помощью красочных коллажей. На одном из них была огромная фотография чека на тысячу долларов, на которой был написан лозунг: «Долой капитализм». Нельзя не признать, что подобная мысль в головке внучки миллиардера была весьма оригинальной и неожиданной. Некоторое время она была любовницей джазового пианиста, а затем сменила его на голливудского кинопродюсера. Эйлин старалась не думать о том, что однажды она унаследует миллионы, и со стороны могло показаться, что эта перспектива ее ужасала. Вполне возможно, что так оно и было.
Ее сестра Ариадна была более консервативной, хотя в семье из-за неуравновешенного характера и непредсказуемых поступков ее всегда считали сорванцом. После окончания Беннингтонского колледжа в Вермонте Ариадна всерьез занялась фотографией. Больше всего ее привлекали пейзажи и архитектурные памятники. На этом поприще она добилась определенных успехов и даже заключила контракт с одним из нью-йоркских дилеров на продажу своих работ.
Единственным из детей Пола и Гейл, кто не желал покидать Англию, был Марк. Он, как и его отец, полюбил эту страну, и калифорнийские прелести его не привлекали. Он говорил на прекрасном английском и был исключительно вежлив и изящен. Многие в Лондоне принимали его за англичанина.
Однако его итальянский был ничем не хуже, и, родившись в Риме, он по-прежнему считал своей родиной солнечную Италию. Марк был намного моложе Пола и Эйлин, и поэтому развод родителей и все, что последовало за этим, его не коснулось. В отличие от Пола, Марк выглядел старше своих лет и был более рассудительным, чем его брат. Поэтому он решил занять место главы семьи и постараться облегчить жизнь матери. Он всегда был ласковым и отзывчивым, что для семейства Гетти было большой редкостью.Марк был не единственным, кто скучал по Италии. После похищения и безрадостных дней, проведенных в Лондоне, Гейл и дети с радостью ринулись через океан — подальше от своих бед и огорчений. Но теперь Гейл начала тосковать по Европе, по прекрасному древнему Риму и больше всего по маленькой тихой деревушке Оргиа в Тоскане, где одиноко стоял их уютный летний домик, который они благоразумно решили не продавать. Теперь за домом и садом ухаживал старый садовник Ремо. Временами он бывал очень ворчлив, но дети его очень любили и всегда привозили ему из Рима подарки.
В начале 1980 года Гейл не выдержала и вместе с Марком и Ариадной отправилась в Европу. Им не терпелось снова увидеть свой летний домик, и поэтому в Риме они не задерживались, а наняв автомобиль, отправились из аэропорта в Оргию. Там их встретила печальная весть. Незадолго до Рождества умер старый Ремо. Перед этим он долго хворал, и их дом и сад были в ужасном запустении.
Дом обветшал и выглядел довольно непривлекательно, но они все равно были счастливы. В этом месте прошли самые светлые дни их жизни, и здесь они всегда ощущали себя свободными от забот и тревог. В этих краях, среди милых открытых людей, с утра до ночи трудившихся на своих виноградниках, они ощущали себя в безопасности и на время забывали об удушливой атмосфере полного соблазнов и опасностей Рима. Расставаться с этим местом навсегда им ужасно не хотелось, и Гейл, испытывая то же, что и дети, приняла решение отремонтировать дом и каждое лето приезжать сюда на отдых.
Вернувшись в Лос-Анджелес, они узнали, что Эйлин подыскала себе жениха. Устав от страстного кинопродюсера, она познакомилась с сыном Элизабет Тейлор — Майклом Уилдингом-младшим. Встречаясь с ним, она положила глаз на его младшего брата Кристофера. Вскоре они полюбили друг друга и встречались почти два года, а теперь решили пожениться. Кристофер был удивительно нежным и милым, но выйти за него замуж оказалось не так просто.
С самого начала стало ясно, что свадьба сына известной голливудской кинозвезды и внучки миллиардера Гетти является событием неординарным. Оно должно строго соответствовать голливудскому протоколу со сценарием не менее сложным, чем используемый при свадьбе членов королевской семьи. Из-за всего этого возникло множество проблем. Кристофер был очень привязан к своему бывшему отчиму — Ричарду Бартону и настаивал на его присутствии на брачной церемонии. Того же мнения придерживалась и его мать, которая теперь была женой сенатора Джона Уорнера.
Однако расписание съемок двух знаменитых кинозвезд делало их совместное появление на свадьбе Кристофера невозможным. Не менее сложной оказалась и проблема собрать семейство Гетти, а особенно — заставить приехать отца невесты.
Все эти условности казались непреодолимыми, и Гейл предложила жениху и его матери устроить обычный вечер с объявлением о помолвке, после которого Кристофер с Эйлин «сбегут» и обвенчаются позже, когда и где — пусть решают сами.
Элизабет с сыном согласились, и 17 марта Гейл устроила в своем доме торжественный прием, на котором юная пара объявила о своей помолвке. На этом «скромном» торжестве присутствовало всего лишь сто пятьдесят гостей.
Божественная Элизабет Тейлор явилась в сиянии своих жемчугов, а Эйлин нарядилась как невеста и украсила свои волосы орхидеями. На ее нежной ручке красовалось обручальное кольцо из нефрита, усеянное бриллиантами.
Со стороны Гетти присутствовали Пол, Марк и Ариадна, а Голливуд представляли Сисси Спейсек, Дадли Мур и Родди Мак-Доуэлл. Самого себя представлял лишь немного запоздавший Тимоти Лири, которого, как позже выяснилось, никто не приглашал. К концу вечера, который Эйлин остроумно назвала «прелюдией к свадьбе», обрученные неожиданно «сбежали» и вскоре тайно обвенчались в маленькой часовенке на Сансет-стрип.