Пол и костюм. Эволюция современной одежды

Одна из проблем заключается в том, что многие элементы одежды не поддаются такому же простому истолкованию, как расширенные плечи. Многие с виду забавные явления моды явно имеют какие-то непостижимые источники, и потому легкие ответы даже там, где они напрашиваются, кажутся сомнительными. Некоторые мотивы легко объяснить сознательным следованием тому или иному образу: например, когда воспроизводятся внешние черты известного актера, певца, спортсмена или политика, иных персон, олицетворяющих страну, когда элемент одежды выражает поддержку определенной партии и т. д. Но как насчет страстного увлечения определенной формой воротника, определенной высотой карманов, способом шнуровать обувь или стилем кепок? Как это соотносится с текущими психологическими предрасположенностями? Кто запускает очередной модный бум и почему другие его подхватывают? Почему одни подхватывают, а другие нет?

На эти вопросы мы получаем неполные ответы – то ли дело в хитроумной изобретательности коммерческих дизайнеров, то ли в огромной, но быстро проходящей популярности определенных социальных групп и публичных фигур. Вожделение к конкретному облику и крою прокатывается волной по разным сегментам населения, и, прежде чем взяться за анализ, наблюдатели просто замирают в изумлении. Я утверждаю, что ведущей силой в моде является жажда формы как таковой, а не стремление выразить какой-то смысл; достаточно любви к самому облику, а современные представления об искусстве и дизайне укрепляют эту любовь. Любовь к конкретной форме зарождается лишь там, где прежняя форма уже не вызывает острого желания и возникает эстетическая апатия, которая зачастую не осознается и становится очевидной лишь тогда, когда предлагается новая форма. Поскольку идеал формальных перемен уже усвоен, любой форме суждено появиться, процвести и уйти. Тем не менее революционизирующий поток моды побуждает изобретать нечто новое, прежде чем мы признаемся, как нам надоело старое.

Широкие плечи 1980-х годов часто сочетались с брюками унисекс и короткими волосами, реализуя задачу подражать мужскому облику, но эти же самые широкие плечи носили и с пышной гривой волос, короткими юбочками в обтяжку и высокими каблуками. Оба набора скорее были связаны как с прежними и новыми образами, предлагавшимися средствами массовой информации, так и с предшествующими модными тенденциями, а не с представлениями о феминности или маскулинности. Учитывая постоянное изменение телесных форм, вызванное текучестью моды, широкие плечи настоятельно хотели вернуться, поскольку их давно уже не было в обороте. Их более ранний вариант, восстанавливаемый по старым фильмам, шел в комплекте с короткими юбками и длинными волосами, а не длинными брюками и короткой стрижкой. Длинные брюки и стрижка в тех старых фильмах были мужскими признаками, а теперь, следуя общей современной тенденции соблазняюще наряжаться в устаревший мужской костюм, эти признаки смогли присвоить себе женщины.

Очевидно, и густые кудрявые гривы, и короткие «ежики» не могли не появиться вновь в женской моде после вызывавших тонкие насмешки начесов и прилизанных локонов, столь распространенных двумя десятилетиями ранее. Визуальные изменения зависят от того, что в данный момент находится перед глазами: они не могут черпать смысл из воздуха и соотносить его с формой. В континууме моды форма должна развиваться из предшествующей формы, противостоя ей, искажая свою предшественницу или утверждая ее. Какая бы форма ни возникала в итоге, позднее ей будет придано значение в соответствии с современной ментальностью. Поэтому искать в ней внутренний смысл – мужскую силу в расширенных плечах или женскую покорность в тугих корсетах – вероятно, в любые времена рискованно.

Непосредственное значение моды чаще всего проистекает из доступного, прошлого или нынешнего, инвентаря образов, из картин, уже проникших в общественное сознание и нагруженных общими ассоциациями. Однако это внутреннее значение часто ошибочно приписывают ширине или узости, которые определяются общим арсеналом образов или же подсознательным желанием модифицировать прежние варианты широких или узких форм. Ложно направленные порывы атрибутировать такие формы выявляют наше высокомерное убеждение, будто мода – не современное искусство. Они заставляют думать, что мода – это нечто «примитивное», набор визуальных комбинаций, которые на самом деле представляют собой сознательно закодированные сообщения, будь то в крестьянской общине или на тотемном столбе где-то на северо-западе Тихого океана. Иными словами, нам кажется, будто плечи с подплечниками не имеют аутентичной роли в истории формы, в череде сменяющихся обликов, что у них есть только значение, что их необходимо тем или иными образом «прочесть».

Разумеется, сами формы служат сигналами, поскольку мода легко идентифицирует тех членов группы, которые им следуют, и эти члены группы регистрируются также сторонними наблюдателями. Но значения современной моды отличаются от значений тотемов и даже от значений схожих видов одежды тем, что фундаментальный принцип современного искусства одежды – меняющийся образ всего одетого тела, а не набор индивидуальных схематизированных форм, развивающийся для передачи общего смысла в унифицированном сосуде. Варьирующиеся формы каблука, пояса и кармана используются не так, словно они происходят от мифического Волка, Орла или Крокодила, чья сила объединяется продуманным дизайном.

Тело в современной одежде представляет собой законченный визуальный образ, воздействие которого можно сравнить с воздействием кино или телевидения. Детали, составляющие этот образ, не имеют самостоятельного значения помимо того места, которое они временно занимают в общей картине; лишь картина в целом передает смысл, если он вообще есть. Современное искусство моды всегда отсылает нас к одетой фигуре, из настоящего или прошлого, какой она предстает в изобразительных искусствах. Благодаря этому мода с ее ранних дней становится постижимой. Сама возможность моды обеспечена иллюстративными средствами искусства. Повторяющиеся картины обеспечивают визуальное присутствие имиджа в культуре, его желанность, пригодность для рождения ассоциативных смыслов и возможность мгновенного воспроизведения, за которым последуют быстрые модификации, подрыв, замещение, а со временем – возрождение.

Желаемая форма в моде иллюстрируется и разъясняется картинками, позволяющими резче выявить кромку, плавно передать изгиб, придать лоск поверхности, уловить летучую славу образа. Приходится признать, что ныне без фотокамеры нет и моды. Но во времена Дюрера модный скат плеча и расходящиеся складки, от вида которых замирает сердце, не казались бы столь модными, если бы не гравюры мастера и его коллег, показавшие элегантным людям, чт'o именно делает их элегантными.

Не сам певец, но тысячи фотографий в СМИ порождают и укрепляют страсть к его внешности, модифицируют ее и с ней играют, хотя первоначально в модный оборот певца вводит именно его музыка. До нынешней эпохи СМИ подвижную ценность моде придавал труд бесчисленных иллюстраторов и портретистов, граверов и рекламных художников. Эта ценность, «валюта» моды, состоит не только из самих образов, но и из способов их создавать – «реалистичных», условных, привязанных к драматическому нарративу, который никогда не завершается, или к современной сказке – сериалу. Мы смотрим в зеркало и проверяем свое место в этой истории.

Итак, на исходе Средних веков появилась западная мода и в сфере одежды установилась модерность под стать другим складывавшимся в тот период модерностям. Так начался процесс, который в итоге перевел всю одежду (а не только наряды богатых и праздных) в репрезентативный режим. Для этого понадобилась поддержка новых реалистичных репрезентаций в искусстве, достигшем к XV веку замечательного совершенства. К концу XV века быстрое распространение печатных образов задало визуальные стандарты одежды и способствовало укреплению идеи, будто одетая фигура становится привлекательной благодаря точному сходству с идеалом реалистического изображения. Наконец, любая одетая фигура эпохи модерности порождает образ, соотнесенный с другими образами, то есть никакое формальное сообщение уже никогда не будет снова непосредственным. Всякая современная одежда вынуждена уподобиться искусству с его собственными правилами, даже если какое-то из них требует следовать природе и выглядеть безыскусно или восстановить древнюю традицию и создать вневременной облик. Такой эффект продержится какое-то время, заполнит определенную нишу, как и любая другая мода.

Таким образом, мода превратилась в набор иллюстраций. В отличие от крестьянского или этнического платья, в модной одежде постоянно меняется и «что» она изображает, и «как» – в этом она схожа со всеми прочими современными иллюстративными искусствами. Некоторые элементы моды метафоричны, а другие непосредственно передают смысл, одни свежи, другие укоренены в традиции, и все они движутся во времени, увлекая за собой одетое тело. В основе остаются принципы изменчивости и подрыва. Идеализирующий, нормативный импульс непременно будет подорван, и драма перейдет в следующий акт, произойдет очередное крупное или малое событие, зачастую сопровождающееся скандалом. Но нельзя утверждать полную предсказуемость звеньев этой цепочки, не существует фиксированного расписания, поскольку предсказуемость и расписание тоже означали бы стабильность, чуждую потребностям моды. К тому же перемены происходят по частям, урывками, так что картина меняется, когда одни элементы уже сдвинутся, а другие остаются на месте.

Нельзя сказать, что сдвиги в области моды следуют за социальными переменами по какому-то четкому графику. Гораздо более вероятно, что они предшествуют социальным изменениям, поскольку подсознательное стремление к переменам проявляется в наглядной телесной сфере до того, как кто-то выразит и осмыслит саму эту потребность. Любая перемена в символике моды обязательно выражается в одетой фигуре как образе и может ради визуального эффекта потребовать адаптации стиля, а не только изменений длины или ширины. Длина и ширина меняются, но меняется также и общий стиль картины: ритм, в котором происходят любые перемены, в целом непредсказуем. В мужском классическом костюме не отмечается радикальных перемен даже на фоне исторических потрясений, сколько бы ни укорачивались и ни удлинялись женские юбки. Тем важнее для нас малые перемены в костюме, и тем большего внимания они заслуживают.