Полчаса

Евгений смущённо раскраснелся, так как Людмила подняла для него самую больную тему, а затем тихо спросил:

– Зачем, сударушка, вы так резко и прямолинейно озвучили мои проблемы? Вы разве хотите мне сделать больно-с?

Людмила серьёзно и ласково с безграничной преданностью во взгляде огромных зелёных глаз изрекла:

– Нет, я вовсе не хотела причинить вам, любезный Евгений, боль, наоборот, хотела помочь. Просто, это трудно, но иногда полезно: называть вещи своими именами. Вы тогда не постеснялись озвучить слово «мазохизм», и обещали поддержку и помощь в выздоровлении. Надо отметить, сначала было больно услышать свою болезнь, но позже, когда я почувствовала, что вы любите меня, как невесту, готовы бороться с этим недугом, не осуждаете, я почувствовала себя намного лучше, и сейчас я уже смело могу сказать, что я распрощалась с этой хворью. Я выбросила ту польскую обувь, в которой стирала ноги в кровь, и крестьянскую рубашку, в которой выполняла чёрную тяжёлую работу, в общем, отказалась от всех дурных привычек, вначале тянуло, а потом совсем забыла, но я ни разу не сорвалась за две недели. Даже наоборот, стараюсь быть весёлой, обзавелась в книжной лавке новыми богословскими книгами и несколькими забавными комедиями, чтобы порадовать себя, на прошлой неделе причащалась, а ещё мы с маменькой были в модных лавках, я же теперь должна одеваться достойно звания невесты. И я просто хотела помочь вам…

Евгений мило обаятельно улыбнулся, смущённо протёр пенсне и тихо ответил:

– Моя любезная сударушка Людмила, я… я, право-с, совсем сначала растерялся от этих слов, но я безгранично счастлив, если ваше настроение и здоровье так улучшились, и буду благодарен Господу нашему Христу, если я посодействовал этому. Просто… поймите-с, мадмуазель, я был всегда некрасивым тихоней и неуклюжим медведем на фоне Николя, и эта тенденция перешла и в нашу взрослую жизнь, я старался сторониться влюблённости, светского общества, балов, переосмыслил я ситуацию, только, когда полюбил вас, не только я оказался «лекарем любви», но и вы для меня тоже. Я стал больше радоваться и улыбаться, чаще уделять внимание активному отдыху, более положительно мыслить. И с дядей мы подружились ещё крепче прежнего. Просто он никак не хотел признать во мне писателя, будучи немножко старомодным, он считал литературу лишь увлечением, которое не приносит денег, и, называя повесой, требовал, чтобы я стал военным или штатским чиновником, но, когда мы серьёзно объяснились, мне удалось убедить его в том, что сочинительство – вполне уважаемая и оплачивая деятельность, он примирился и даже обещал содействовать. После этого я совсем расцвёл душой, и решил уделить внимание и внешнему преображению…

– Ах, как мило! Сударь, а вы такой замечательный человек! Вы – чудо! Вы, наверное, Ангел, ниспосланный мне с Небес, чтобы я познала счастье! – воскликнула Людмила – Я с радостью буду морально поддерживать вас во всех творческих литературных изысканиях и буду вашей музой! Скажите-с, честно, я достаточно хороша собой, чтобы быть вашей музой? Вы такой симпатичный, такой умный, добрый, обаятельный человек, одарённый писатель, я просто (Людмила чуть-чуть не проговорилась «влюбилась в вас…», но вовремя остановилась, смутившись от своего моветона) … просто восхищаюсь вами! Вы можете что-нибудь прочесть из своих работ?

Евгений с доброй улыбкой промолвил:

– Сударушка, вы прекрасней всех на свете, ни одна легендарная признанная красавица не сравниться с вами, вы рождены для того, чтобы украшать этот мир и быть музой, сочту ваше предложение за честь. И я взял с собой некоторые мои рукописи, буду рад, если вы оцените мой труд…

После этого они сели на скамейку в саду и увлеклись чтением и обсуждением литературных работ Евгения…

…Поехал домой граф Евгений Петрович спустя часа четыре, только ближе к вечеру…

…На следующее утро после утренней молитвы и завтрака Людмила в очаровательном домашнем удобном ярко-синем платье сначала давала хозяйственные распоряжения крестьянкам, а потом планировала заняться подготовкой к выезду в театр…

… Людмила и Зоя Витальевна деловито обсуждали всё для триумфального выезда в театр, когда испуганна крестьянка Маша заглянула и доложила:

– Не серчайте барыня, но там к барышне-благодетельнице Людмиле Борисовне приехал какой-то господин, военный молодой, представился графом Николаем Иннокентьевичем Шустровым. Велите проводить его в гостиную?

Людмила и её мама настороженно переглянулись, одновременно округлили от испуга глаза и спросили в один голос:

– Николя, кузен Евгения?! А ему что тут нужно?..

–Эм… проводи, Машенька, его сиятельство в гостиную… – неохотно протянула Людмила с испугом в огромных травяных глазах.

… Спустя несколько минут Людмила с изысканной причёской из белокурых волос, жемчугом на изящной худенькой шейке, набросив дорогую вышитую зелёную шаль поверх того самого удобного ярко-синего платья вышла в сопровождении маменьки в гостиную. Они немножко затревожились, так как не знали лично Николя, но всё, что они о нём слышали от Евгения или старого графа либо ещё каких-то добрых знакомых, показывало его с самой отрицательной стороны.

Николя, который ждал их на изысканном вышитом диванчике и был одет в парадный военный мундир, сразу же подскочил с бравой осанкой и обольстительной улыбкой.

– Здравствуйте, ваша светлость княгиня Зоя Витальевна, здравствуйте, прекрасная мадмуазель Людмила! Я сегодня-с, право, самый счастливый человек, потому что имею честь нанести визит к вам-с, самой темпераментной, красивой и манкой, как огонь свечи для мотылька, сударыни! Вы сегодня просто бесподобны-с! – произнёс томным мужским голосом протяжно Николя и хотел поцеловать Людмиле ручку, но девушка ловко отдёрнула свою маленькую худенькую ручку и ответила:

– Прошу-с прошения, многоуважаемый сударь Николя, но я не могу позволить себе такое фамильярное поведение, ведь я уже сосватана за вашего двоюродного брата Евгения Петровича, и я бы сочла себя преступницей, ответив на ваш флирт. Во-первых, не хочу этим унизить человека, которого люблю, а во-вторых, не хочу быть яблоком раздора между вами, двумя братьями, пускай и двоюродными…

– О, мадмуазель, какая большая редкость, что при такой небесной красоте сударыня ещё и умна! Прошу-с извить за прямоту, но вы правильно поняли подоплёку моих комплиментов, я действительно пленён вами и влюблён. Дело в том, что я недооценивал вас, прекрасная сударыня, считая ещё маленькой для настоящей любви. Однако, когда вы на том балу у Вишневских так темпераментно, раскованно, экспансивно танцевали целый час польку, я был покорён вами, возбуждён и теперь лишь только вы – моя единственная главная страсть и любовь жизни! И я-с готов на что угодно, лишь бы отказались от Евгения и ответили взаимностью мне… – с бравым видом продолжал Николя, но Людмила звонко рассмеялась:

– Ах, Николя, до чего же вы смешной и примитивный! Да, я тогда красиво станцевала, но, неужели вы не заметили ничего в этом танце, кроме страсти? Вы-с мужиковатый в таком случае, у вас своеобразная солдафонская… я даже бы, сударь, прошу-с прощения за выражение, сказала бы… ушлая фантазия. И я не поверю в две вещи: что этот красивый монолог вы придумали сами, и что я единственная, кому вы льстили и приносили лживые объяснения в любви! Монолог, я думаю, вы выискали у какого-нибудь французского писателя и переделали под меня, упомянув эпизод с танцем, и, говорят, вы славный сердец и ловелас, что вы опорочили репутацию не одной знатной мадмуазель, не гнушались и красивыми крестьянками, а ещё вы посещаете актрисочек и куртизанок. Я не собираюсь быть сотой в вашем списке побед, потому что легкомысленные отношения меня не интересуют. Я останусь верной своему жениху…

Красивое белокожее лицо Николя испортил злобный оскал, его всего перекосило от ярости, казалось, он в таком гневе, что мог бы пристрелить гордую девушку, если бы револьвер был у него с собой…

Николя не мог понять, откуда она знает о его прошлом и обо всём догадалась? Кто рассказал о его романах с куртизанками? Евгений или отец? Но когда?

Тут, почувствовав напряжение, по библейски скромная Зоя Витальевна потупила взор и решилась вступиться за дочь:

– Прошу-с прощения, ваше сиятельство, просто я, как вы, наверняка знаете, давно в крепкой дружбе с вашим отцом и дядей Евгения, и мне о таком безнравственном вашем поведении сначала с искренним возмущением поведал ваш отец, граф Иннокентий Александрович, а потом при общении подтвердил и Евгений. А так же сейчас от вас сильно пахнет спиртным,… то есть, я поделилась с дочерью, чтобы она не соблазнилась согрешить до брака. Как понимаете-с, мне далеко не безразлична судьба и честь любимой дочери…

Николя от гнева тяжело задышал, в мыслях ругая отца самыми непристойными словами за то, что тот проболтался княгине Варшавской, но решил пустить в ход другие идеи.

Он достал красивую коробку, открыл её, внутри коробки лежало шикарное рубинное ожерелье. Николя артистичным грациозным жестом подвинул коробку к Людмиле со словами:

– Я не знаю, кто сочинил такие глупости обо мне, а мой отец уже слишком стар, у него уже маразм, поэтому он вам просто пересказал светские небылицы, Евгений мог и специально их подтвердить, чтобы выставить себя в лучшем свете. А, если вы посмотрите на меня не так предвзято, вы заметите, что я – более выгодный жених, чем Евгений. Во-первых, я – офицер, занимаю в армии высокий пост и получаю соответствующее внушительное жалование, когда же Евгений собирается посвятить себя писательству, а как известно, сочинители получают мало и нерегулярно. Так же я красив, представителен, а Евгений хоть и начитан и может нравиться, как умный собеседник, но у него совсем отталкивающая внешность, да и манеры далеко не комильфо. У него нет романтики, а я привёз вам-с такой редкое, подчёркивающее вашу темпераментность рубиновое украшение! Я – самый завидный жених в Санкт-Петербурге, вы не понимаете, что теряете…