Полдень XXI век 2003 №5-6
Шрифт:
Осмелился А. Афанасьев.
Он одним из первых указал на то, что всплески урбанизации, внезапный рост городов в истории цивилизаций связаны не столько с равномерно текущим временем, сколько со скоростью внедрения в жизнь новых производственных технологий. Разве могут, скажем, металлургические заводы на быстро устаревающем оборудовании давать сталь все новых и новых марок? Разве можно построить современную подводную лодку на верфи, заложенной сорок лет назад и оснащенной устаревшим оборудованием? Лавинообразное ускорение технологических изменений начинает влиять на подход к труду. Производитель начинает разделять непомерно усложняющиеся производственные задачи между все более и более многочисленными исполнителями. Мир
И рушится.
То взлет, то падение.
То яркая вспышка, то медленное угасание.
Закон исторической спирали, закон периодической повторяемости форм организации общества все на новых и новых более высоких витках развития был выведен А. Афанасьевым в далеком сибирском городке Минусинске. Многолетняя переписка с исследователем легла в основу научно-фантастического романа «Кормчая книга», который, надеюсь, в полном виде выйдет в следующем году в Санкт-Петербурге в издательстве «Азбука-классика». Приходят цивилизации и уходят цивилизации. Действие романа происходит соответственно в XXII, в XXIV, в XXXIV, в XLVI веках. В романе нет привычного читателям главного героя. Отдельный человек и не может быть героем подобной вещи. Ведь речь идет о человечестве как о виде.
А что получилось…
О чем-то можно судить и по представленной в журнале части.
Геннадий Прашкевич,
Новосибирск, август 2003
И клонила пирамида тень на наши вечера.
Кричал биосинт. Раздраженно шипела в ветвях, булькала, посвистывала сердитая ночная птица. Мерно раскачивалось бумажное дерево — как призрачная белая гора, долго, ровно, успокаиваясь лишь под плотными порывами падающего с гор ветра. А далеко в предутренней тьме все еще перекатывался замирающий шелест грома. Может, метеор упал в Сухой степи… Не долетел до земли, сгорел в воздухе… Низкий шелест, как обрывки разрушенной музыки, обманчиво падал с неба…
ЧЕЛОВЕК ДОБР.
Заповеди Моноучения всплывают в сознании сами. Их повторяемость не утомляет.
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
Хирам открыл глаза.
Мышцы расслабленно прокатились под кожей.
Он слышал, как высоко над ним нескончаемым потоком шли по стволу бумажного дерева муравьи, суетливо взбегая по белым листьям, густо иссеченным черными, почти угольными прожилками. Иногда муравей срывался вниз, удивленно ощупывал усиками смуглую кожу человека. Нежный утренний мир.
Но во сне Хирам видел грозу.
Но во сне перекатывались раскаты мощного далекого грома, и гигантские извилистые молнии били в выжженную Сухую степь.
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Он тронул Иллу.
Голое загорелое плечо дрогнуло, тигана и во сне узнала Хирама. Радуясь ее пробуждению, он погладил щеку спавшей рядом Иллы и глубоко вдохнул свежий воздух. Ему не надо было вживаться в предрассветный мир. Он и в предрассветной тьме видел воздушный путь муравья, сорвавшегося с бумажного дерева, слышал тонкий, волнующий запах сиеллы, радовался: вот Илла, вот Ри! Влажный запах мхов, забивших теневую сторону скальных обрывов, щекотал ноздри. Он ощущал печальное очарование уже отцветшей сиеллы, которую так любит щипать биосинт, потому что в стеблях сиеллы накапливается кобальт. Еще Хирам глубоко чувствовал размеренный вечный ход бумажного дерева. Говорят, его листья снимают усталость. Всего лишь белые листочки, иссеченные черными угольными прожилками, но если они при тебе, можешь шагать, не останавливаясь, весь день…
ЧЕЛОВЕК ДОБР.
Хирам никак
не мог понять, откуда этот острый привкус тревоги? Обняв потянувшуюся Иллу, прижавшись к проснувшейся обнаженной тигане, он прислушался. Воздух горчил. Чуть заметно, но горчил.— Я проснулась?
Синие глаза Иллы весело и бесстыдно уставились на Хирама. Из-под рассыпавшихся по плечу и по голым округлым грудям длинных светлых волос проглянула нежная, поблескивающая, как перламутр, кожа. Она казалась натертой оливковым маслом. Одной рукой Илла ласково теребила голое загорелое плечо тиганы, другой обняла Хирама.
— Я видела сон… — голос Иллы прервался. — Я видела деревце манли… Кажется, оно горело…
— Манли не страшен огонь. У него глубокие корни.
— Горела вся степь…
— Вся степь?
Хирам не ждал ответа.
Они спали так близко, что им мог присниться один сон.
Он просто погладил Иллу, улыбнулся и посмотрел на Ри. Ему нужна была сейчас титана — умеющая заглядывать в будущее, видеть скрытое, общаться с Матерью и с Толкователями на огромных расстояниях. Каждая мышца его, пробудившись, требовала движения.
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
Невероятные ресницы тиганы, густые и длинные, как миниатюрные опахала, как всегда, привели Иллу в восхищение:
— Ой, ты как бабочка! Зажмурься, Ри! А теперь распахни ресницы! — И вдруг вскрикнула, будто испугавшись. — Я вспомнила, Хирам! Пахло горьким дымом, и Сухая степь вся горела. От горизонта до горизонта. И во сне я была не Илла, я была Маб. Почему, Хирам?
— Маб? — медленно повторил Хирам, как бы пробуя новое имя на вкус. — Не надо бояться, Илла.
— Мне тоже нравится… Маб… — успокаивающе подтвердила Ри. Почти не касаясь кожи, она сильно провела узкой сильной ладошкой по голой спине Иллы, будто снимая с нее невидимую паутину, и Хирам сразу почувствовал, как много нежности и сил они накопили за ночь. Крик биосинта.
Тихая река.
Утро.
Запах травы.
Живые деревья, заслоняющие небо.
Мхи, вода, суглинки, пески, кислые, прихотливо сплетающиеся муравьиные тропы.
Мгновение, час, вечность — это не имело никакого значения. Игра бесконечна. Большая игра может длиться всю жизнь. А бывает, и дольше жизни.
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Исполинское бумажное дерево.
Протянув руку, Хирам подобрал с земли несколько белых листочков и спрятал их за пояс.
— Ты — Маб, — улыбнулся он Илле. — Хочешь, мы будем называть тебя так?
Он никогда не слышал такого имени, но чувствовал стоящие за ним века. Многие, тяжкие, далекие века. Они стояли в сознании, как отражения гор в озере. Со временем всегда так. Его можно сравнить с рекой или даже с горами, только, в отличие от них, время бесконечно. Может, имя Маб сохранились у демиургов? Может, демиурги делали вылазку в Сухую степь, и кто-то произнес это имя? И оно донеслось до Иллы вместе с запахом растворенной в воздухе гари?
ЧЕЛОВЕК ОТВЕТСТВЕН.
Особенно в Большой Игре.
Мать следит за этим.
ЧЕЛОВЕК СВОБОДЕН.
Почему я подумал о демиургах?
Наверное, мы слишком приблизились к Городу. Отсюда горечь и запах гари. Отсюда тревожные сны. Мы уже несколько дней не общались с Матерью, даже голоса Толкователей доходят сюда приглушенно. Мир не изменился — течет река, кричит биосинт, раскачивается бумажное дерево, но я подумал о демиургах. Они не входят в Игру, они — часть другого мира, они — совсем другой мир, но я о них почему-то подумал. Нельзя пошевелить цветок, звезду не потревожив. Может, дело в Сером пятне? На мысленной карте оно так и выглядит — серым. На всем его протяжении не просматриваются никакие детали, пространство забито жестким излучением, может, это и порождает тревожные сны?