Полдень, XXI век (август 2012)

– Заходи, – хрюкнул динамик.

Герой

Кабинет был размером со спортивный зал, чтобы каждый входящий в полной мере ощущал свою ничтожность. Где-то вдалеке размещался стол, казавшийся отсюда игрушечным. Виктор остановился на пороге, ожидая: подзовут или оставят у дверей, дадут шанс или применят первую степень унижения?

Разговаривать с подчиненным через зал, жестко обозначив дистанцию, – это сразу показать, кто ты такой и где твоё место.

Генерал стоял спиной, даже не оглянулся. Что-то там разглядывал на улице сквозь черное стекло.

– Есть вопрос, – гулко сообщил он.

И надолго замолчал.

«Ну давай же, давай! – мысленно воззвал к нему вошедший. – Бей!»

– Ты проходи, Неживой, чего мнешься.

Виктор подошел, тиская пальцами папку. На генеральском столе в открытую лежали бумаги с грифом «три нуля», а также печать с личным номером, хотя обычно этот знаменитый стол был пуст и гол. Личный номер у генерал-майора Сычёва состоял из восьми цифр.

– Что ты думаешь о майоре Лобке Матвее Игнатьевиче? – спросил хозяин кабинета, всё не оборачиваясь.

Это было начало!

Расправа почему-то оттягивалась, но ситуация не стала менее острой. Голова Виктора заработала, как многопроцессорный компьютер: тысячи вариантов ответа рассчитывались параллельно, как и тысячи причин столь странного вопроса, тут же увязываясь с возможными последствиями.

– Разрешите присесть, товарищ генерал, – простодушно сказал он, стараясь придать глазам спасительную оловянность. Самым важным сейчас было потянуть время.

Генерал неторопливо повернулся, оторвавшись от вечерних пейзажей.

– У тебя что, не сложилось за два года никакого мнения? Или ты у нас робкий? – он скверно усмехнулся. – Застенчивый?

Нелепая просьба насчет «присесть» была благополучно пропущена мимо ушей.

Виктор обежал взглядом гигантский кабинет, зацепившись на мгновение за бюст Президента. Здоровенное изделие – на чёрном бархате. Внутри, очевидно, полое. «Интересно, что под ним?» – пришла дикая мысль.

Тьфу, кретин…

Разговор пишется, обмер Неживой. Подстава!

Спокойно, одернул он себя, не сходи с ума. Какая «подстава»! Исключено. Не станет Сычёв никого подставлять, западло ему, потому что его уровень – решения принимать. Если в этом зале что-то кем-то и пишется, то НЕ генералом.

– Вы так неожиданно спросили, Дмитрий Степанович, – заговорил Неживой, лихорадочно подыскивая нужные слова. – Вот так с ходу взять и ответить… Майор Лобок – не простой опер, вы же знаете, это же не секрет, откуда он к нам пришел, да и какое у меня может быть мнение, когда двух мнений, как говорится, в определенных ситуациях быть не может…

Пальцы его мелко тряслись, он сцепил их в замок, переложив проклятую папку под мышку.

– Хвостом-то не виляй, Витя, – обрубил генерал.

Да, хреново оказаться между двух огней! Причем, совершенно внезапно, как бы спросонья. Куда кинуться, в какую сторону бежать? Если дед Матвей и вправду склеил ласты, то мели что попало, вреда не будет. Но если нет… По слухам, он обосрался на каком-то паскудном деле, и его понизили до сотрудника РУОПа. Ниже, очевидно, было некуда. А бывшие чекисты отличаются от прочих людей Системы тем, что не бывают бывшими. Рыть под них, конечно, можно, только они сами кого хочешь уроют. Хоть майора, хоть генерал-майора, если те рождены всего лишь милиционерами.

С другой стороны – как не откликнуться на просьбу «яйцевика» в чине генерала, которому зачем-то понадобилась полная и безусловная откровенность. Который, между прочим, пять минут назад заглянул к подчиненному на его рабочее место и с удивлением обнаружил… Патовая ситуация.

– Я не виляю! – честно возмутился Неживой. – Вы чем-то конкретным интересуетесь или так… в общих чертах?

– Ты хотел присесть? – вспомнил хозяин кабинета. Он обогнул стол и уселся сам, под портретом всё того же вездесущего Президента. – Ты присядь.

– Благодарю.

– Вот и хорошо. Из тебя когда-нибудь тянули сопли при помощи трубочки? Нет? Что ж ты меня, дружок, заставляешь этой процедурой заниматься? Дружок, – добавил Сычёв без улыбки.

Он вдруг показал майору указательный палец – медленно и молча, словно гипнотизируя. Затем, глядя со значением, опустил этот палец под стол и включил там что-то. Виктор знал – что. Постановщик помех. От прослушки. Когда, бывало, генерал запускал эту штуку, пол-этажа, включая верхний и нижний, не могли ни рациями пользоваться, ни слушать приёмники.

А значит, время вышло. Настал момент вынимать язык из кармана. Виктор сопоставил всё, что знал и о чём догадывался, и сделал свой выбор.

* * *

– Как о человеке, товарищ генерал-майор, о Лобке лучше справиться в отделе кадров его родного учреждения. А по службе могу охарактеризовать Матвея Игнатьевича следующим образом. Он педантичен, даже с перебором, поэтому в качестве «наседки», я говорю о нашей группе, он на месте. Но специфика отдела, где я имею честь служить, требует от сотрудника кроме опыта еще и наличия хоть каких-то чувств. В хорошем смысле, конечно, чтобы дело не страдало. Кроме холодной головы должно быть горячее сердце, так нам завещал Дзержинский. Тем более, в отношениях с товарищами по работе. Майор Лобок, как известно, много лет специализируется на агентуре, а это накладывает отпечаток на всё. Может быть, в другом отделе он прижился бы лучше? Для пользы дела – это ведь прежде всего.

– «В хорошем смысле»… – проворчал генерал. – Добавить нечего?

– У Матвея Игнатьевича неплохо поставлен удар левой, – осторожно сострил Виктор. – Я проверял.

– Ладно тебе. Дзержинский, кстати, насчет чистых рук тоже что-то говорил… Ты мне главное проясни. Ваш Лобок – он был дурак или нет?

Был, возликовал Неживой. Был…

Но про дурака – это вопрос вопросов! Как ни отвечай, в дураках останешься сам. Он среагировал исключительно точно:

– Мне кажется, человек просто устал.

И Дмитрий Степанович Сычёв задумался, надув щёки, – очевидно, больший объём помогал ему укладывать в голове поступившие данные. Потом с шумом выпустил воздух.

– Нуль информации. Мне докладывали, вы с ним дружны.

– Не то чтобы, но… Дед Матвей – закрытый человек.

– Стало быть, пшик.

Генерал был разочарован. Неудовлетворённость расползалась от него жутковатым тёмным облаком, видимым и осязаемым настолько, что хотелось помахать перед лицом рукой.