Полдень, XXI век (декабрь 2012)

– Вот, Пал Палыч, – промурлыкала Вера, подавая планшеты с листами назначений. – Четыре тела. И два места на случай экстренных поступлений. Будут распоряжения?

И улыбнулась двусмысленно. Кокетство у этой чертовки в крови.

– Будут… – усмехнулся в ответ Горюнов. – Будут и распоряжения, и расписанные на бумаге директивы. Дай только оглядеться…

Недлинным коридорчиком он прошёл в святая святых блока интенсивной терапии – к боксам. Три отделения по две койки. Да какие «койки» – современные функциональные кровати, сложные механизмы, баюкающие в своих чревах пациентов. Перемигивание огоньков на мониторах. Ломаные линии кардиограмм, синусоиды дыхательных циклов и кислотно-зелёные показатели функций на дисплеях. Паутина полупрозрачных магистралей дозаторов, протянувшаяся к венам больных.

Горюнов привычно развернул веером пластиковые планшеты. Пробежался опытным взглядом: анализы, показатели, баланс жидкостей и расход калорий. Ничего особенного. Один из команды выздоравливающих. Держат в боксе по каким-то особым соображениям: может, чей-то протеже или денег заплатил, да мало ли… Горюнов в это не вникал. Специально просил заведующего ставить ему ночные дежурства, чтоб не участвовать во всяческих хитросплетениях.

Второй тоже не вызывал опасений. Тактика ведения определена консилиумом: все лекарства назначены, расписаны, техника работает. Остаётся только поглядывать.

Но вот третий и четвёртый как раз попадали в разряд кандидатов на стаз. Подготовка к несложным плановым операциям, стандартная терапия, средние показатели функций. Присев за откидной столик, Горюнов отложил планшеты «блатного» и стабильного (пусть сопят под действием снотворных) и придвинул к себе оставшиеся два. Быстро и уверенно, твёрдой рукой расписал один за другим.

Химическая депрессия обмена веществ и в первую очередь – головного мозга. Дозы, скорость введения препаратов, экспозиция. Далее искусственная блокада проводящей системы миокарда: сердцебиения почти прекратятся, но будет работать «второе сердце» – сохранятся волнообразные движения крупных артерий. Отсюда минимальный, едва уловимый кровоток в тканях, вполне достаточный при созданном уровне метаболизма. Дозы, скорость… Теперь защита печени и почек от гипоксии – недостатка кислорода. Впрочем, это уже подстраховка, гипоксии-то как раз и не будет – обмен веществ надёжно подавлен сочетанием лекарств. В этом и была вся фишка.

И в завершение: глубокое подавление симпатического отдела нервной системы, ограничение количества жидкости, защита клеточных мембран. Плюс кое-что по мелочи, уже на вдохновении и интуиции, как последние мазки на холсте художника. Готово – состояние биостаза в миллиграммах и миллилитрах, которое Вера, заправив дозаторы, превратит в обыденную реальность.

Как он бегал когда-то, доказывая учёным мужам свою идею! Выкладки, обоснования, наблюдения. И что получил в ответ? – глухая стена. «Околонаучная чушь» и «опасные фантазии» – самое мягкое, что отвечали профессора, светила, признанные авторитеты в области анабиоза. Даже на кандидатскую материал не приняли, не признали. Куда уж там до практического внедрения. Да горите вы все синим пламенем!

А оно – вот, работает.

Позже Горюнов заметил ещё одно – выведенным из стаза пациентам становится лучше. Функции организма выравниваются. Возможно, действовали глубинные, неизвестные науке механизмы саморегуляции. Эти эффекты нужно было изучить, но война с профессурой забрала все силы. Потом начался затяжной кризис: цены полезли вверх, зарплата – вниз, и очень многим стало не до науки.

А Горюнову стало всё равно. После смерти Маши он и вовсе применял метод бездумно, лишь бы поменьше торчать в боксах. И просил ставить его только в ночные смены, и покупал дешёвый коньяк в ближнем магазинчике.

Регулярно.

– Вера! – вновь воззвал он. – Принимай полётные карты! Заряжай дозаторы, всё расписано по минутам. Я на тебя надеюсь, девочка…

Сестричка выглянула из комнаты персонала с телефоном около уха, кивнула. Разговаривать по мобильнику она могла часами.

Оставалось последнее. И палатные мониторы, и терминал в ординаторской записывают тренды – повременную фиксацию данных. Их может просмотреть любой, а уж администрация и эксперты страховых компаний делают это регулярно. И что они увидят? Полное отсутствие функций, нули и красный цвет алярмов? Да тут все на ушах должны были стоять – «Мы его теряем!..» Сколько раз Горюнов ржал до слёз над этой киношной затёртой фразой! Но реанимацию никто не проводил – тишь да гладь. И больной жив…

Поэтому в своё время он выпил не одну бутылку с ребятами из техотдела и получил от них программку. Теперь, после введения определённого кода, монитор дублировал любой выбранный показатель с одного канала на другой.

Поколдовав с техникой, Горюнов вывел показатели первых двух пациентов на мониторы третьего и четвёртого. Вот теперь всё, можно хватануть ещё рюмочку.

Прилёг, врубил телевизор, и тут же ударило возбуждённым, захлёбывающимся голосом комментатора: «…информацию о полицейской операции, проводимую у штаба организации НРГ. Напомним, что деятельность неизвестного, взявшего себе псевдоним Новый Робин Гуд, и его команды обошлась Национальному Банку только на прошлой неделе в один миллион долларов США! Однако случаи бесплатной раздачи продуктов и тёплой одежды населению сделали организацию чрезвычайно популярной. По результатам анкетирования Бюро социологических исследований, рейтинг НРГ возрос ещё на двенадцать пунктов и составляет сегодня беспрецедентно высокий показатель…»

Горюнов прикрыл глаза: опять эта романтическая фигура благородного разбойника… Когда он слышал восторженные возгласы: вот, мол, парень молодец, грабит богатых и раздаёт бедным! – всегда кривился. Какой-то сопляк играет в Робин Гуда, что толку? Воровство – оно и есть воровство, какими побуждениями его ни прикрывай. Поймают и посадят.

На экране замелькали полицейские машины, забегали собровцы с автоматами. Диктор торопился поведать телезрителям, что штаб организации НРГ обнаружен, окружён, преступники оказывают ожесточённое сопротивление: вокруг неприметного офисного здания на Котельнической улице разгорелся настоящий бой.

Допрыгался, бедолага, отстранённо отметил про себя Горюнов. Под трепотню телевизора он задремал, и привиделась ему Маша, молодая и красивая, и сын Антошка, босоногий, с облупленным носом. Они тогда отдыхали на море: жаркое южное солнце, сладкий инжир, который рос прямо во дворе, как в их краях растут яблоки, стремительные росчерки чаек над волнами. И было это, кажется, сто лет назад.

– Пал Палыч! – голос у Веры был не на шутку встревоженным. – Из приёмного звонили. Раненого привезли, с перестрелки на Котельнической! Отправили в операционную, а потом – к нам…

– Ну да, – сонно отозвался врач. – Куда ж его ещё после операции-то. Только к нам.

– Ой, это говорят сам Робин Гуд! – выпалила восторженно медсестра. – Представляете, легендарная личность!..

– Да хоть шериф Ноттингемский… – недовольно проворчал Горюнов. Чёрт, весь кайф обломали. Теперь подпрыгивай с этим раненым. Да ещё начальство набежит, гори оно всё…

И тут зазвонил телефон.

– Больница, слушаю, – буркнул интенсивист в трубку, всё ещё переживая по поводу испоганенной смены.

– Доктор? – спросил возбуждённый молодой голос на том конце провода.

– Доктор, доктор, – раздражился Горюнов. – Говорите!..

– К вам привезли раненого! Это замечательный человек, его нужно спасти!

– Для нас все люди замечательные. И мы всех пытаемся спасти. – И добавил чуть тише: – Когда получается…

– Вы не поняли, доктор! – Показалось, собеседник сейчас зарыдает. – Это совершенно уникальный, неповторимый человек! Ну скажите, где сегодня ещё можно найти такого, который отдаёт собственные деньги другим людям? Ничего не требуя взамен?!