Полдень, XXI век (март 2011)

Шаталов остановился, огляделся, – отступать было некуда, обороняться тоже было нечем, и некуда было отвернуться от кровожадных горящих глаз. Людей явно заинтересовало поле, они никогда не видели, как пашут поле, и теперь столпились вокруг, смотрели на странного человека с сохой, пытались понять, что он делает. Впрочем, их привлекал не только человек, но и дом, из которого доносился запах свежего хлеба.

А потом все люди как по команде ринулись на Шаталова, бросились к нему, расталкивая друг друга, не держались на ногах, падали на колени, смотрели на Шаталова горящими глазами, теребили стволы, пытались что-то сказать, но не могли.

– Ну, с чем пожаловали? – спросил Шаталов, делая вид, что ничего не происходит.

– Хлеба… – хрипло прошептал человек, который был ближе всех, – хлеба дай, сил нет, мы там все в городах пропадаем…

– А ты-то что вылез, ты один, что ли, есть хочешь? – прошипел еще один человек, от которого остался один костяк, – думаешь, другие есть не хотят?

– Так я же не для себя прошу, я же для москвичей…

– Для москвичей… Тут, кроме москвичей, и другие города есть, а москвичи как были выскочками, так выскочками и остались… Говорит Москва, работают… все остальные… – заверещал кто-то, пародируя диктора.

– Ты полегче, – человек сжал оружие, в нем что-то щелкнуло, – выражения-то подбирай… Хлеба у него на всех не хватит, кто-то ни с чем дальше пойдет, лучше уж сразу решить, кто…

– Пойдем отсюда, – шепнул изможденный человек бесцветной женщине, кажется, жене, – они же сейчас сцепятся, тут вообще пух и перья полетят, ни хлеба не получат, ни… – он вздохнул, – ни головы свои не уберегут.

– Жребий надо бросить, – вставил кто-то.

– Какой там жребий, жребием ничего не решишь, – еще один человек в черном пиджаке с трудом поднялся на ноги, сжимая автомат, оглядел собравшихся, – тут уже не жребием, а по-другому все решается… А ну пошли все отсюда! Пошли, пошли, Ленка, Димка, Ирка, быстро ко мне, детей сюда ведите, это наше место, слышали вы, наше место будет! – его глаза налились кровью, казалось, он сейчас испепелит собравшихся. – А ты, мужик…

Шаталов не стал дожидаться, что скажет человек, подошел, толкнул его на землю, человек упал, выронил автомат, тихонько чертыхнулся, Шаталов наступил ему на грудь, заставил замолчать. Где-то щелкнули курки, Шаталов понял, что сейчас начнется стрельба, что будет кровь, много крови, и поле переполнится кровью, и в бороздах будет хлюпать кровь…

– А ну прекратили! – грянул Шаталов. – Так, прекратили немедленно, слышите, что вам говорят? Еще мало людей поумирало? Хватит, на всех хлеба хватит, слышите вы, на всех! Быстро в дом, на крыльцо, на крыльцо идите, в очередь, стариков и детей вперед… Поняли? Что еще неясно?

На всякий случай Шаталов хотел подобрать два-три автомата, но тут же передумал – люди и так бросали оружие, как будто потерявшее всякий смысл, и оставалось только смотреть, чтобы не швыряли свои ружья и пушки на поле, не топтали драгоценную пашню.

Людей было много, очень много, Шаталов даже испугался, подумал, что хлеба на всех не хватит, – но он резал и резал каравай за караваем, протягивал кусок за куском в тощие руки, разливал по мискам овсяную кашу, вытаскивал из печи котел за котлом, а еда все не кончалась, Поле готово было накормить всех. Шаталов спрашивал себя, сколько не ели эти люди, похожие на скелеты, и сколько нужно дать им, чтобы накормить. У них как будто желудки безразмерные, так и норовят все заглотать…

Ни фига себе, сказал я себе…

Поначалу Шаталову еще приходилось ходить туда-сюда по полю, смотреть, чтобы люди не отбирали друг у друга хлеб, чтобы всем было поровну, чтобы нигде не трещали пулеметы. Ближе к полудню он даже хотел сколотить небольшой отряд и выгонять с поля тех, кто отбирал хлеб у других. Но к этому времени люди угомонились сами, как будто до них только сейчас дошла магическая фраза: «Хватит на всех».

А люди все прибывали и прибывали со всех концов земли – весть о необыкновенном Поле разлетелась по всей России, по всему свету и до самого горизонта…

Только теперь Шаталов понял, как он устал, – когда деревеньку окутала глубокая ночь и на холмах запылали костры. Первый раз за все эти годы Шаталов спал не дома, потому что в доме все еще вынимали и вынимали из бездонной печи караваи и котлы с кашей, а по дороге все тянулись и тянулись беженцы из голодных городов. Шаталов лежал на крыльце незнакомого дома, окруженный спящими людьми, приказывал себе заснуть и не мог, – бывает, что выматываешься так, что усталость отгоняет и самый сон.

Горожанам очень понравился пахарь – они подписали ему все свои книги и диски, пожаловали все ордена, написали про него статьи во все газеты, пригласили сниматься во всех передачах, сделали его бесплатным клиентом всех телефонных компаний и положили миллиард долларов на его банковский счет. Теперь Шаталов полулежал на постели, смотрел в синие звезды, думал, что ему теперь со всем этим делать и что будет дальше. Игрек лежал рядом, Шаталов знал, что он тоже не спит, изможденный, осунувшийся, до последнего снимавший какие-то свои фильмы, когда по стране уже катилась волна голодных смертей.

– Лешка, – тихонько позвал Игрек, – а ты завтра нам снова хлеб продашь? Мы бы у тебя купили… Ой, спасибо тебе, Микула Селянинович…

– Конечно. Хлеба на поле хватит на всех.

– А ты всегда будешь давать нам хлеб?

– Да. Но для этого вам придется пахать поле.

– А ты научишь нас пахать поле?

– Конечно. Ты не бойся, это просто. Я тоже сначала думал, что ничего не получится, а дед меня научил. Дед… Ну да я тебе про него рассказывал.

Игрек молчал. Перед ним сидел человек, странный человек, который не сделал карьеру, не сколотил счет, не купил квартиру и машину, не снял ни одного фильма. Но что-то было в этом человеке, что-то особенное, отчего все сильные и важные люди стояли перед ним на коленях, и все цари земные поклонились ему.

На востоке медленно собирался рассвет, вылезал из-за холмов, и черные нахальные грачи уже зашевелились, загалдели в рощах. В кармане Шаталова ожил и зашевелился будильник. Шаталов посмотрел на часы, потянулся, встал, начал натягивать сапоги.

– Лешка, – окликнул его Игрек, – ты идешь пахать поле?

– Да, – ответил Шаталов, – я иду пахать поле.

Ольга Артамонова Старик на лестничной клетке и все, все, все… Многоголосье

Piano (Тихо)

Дорогая моя, родная, здравствуй! Вот, я снова здесь! На лестничной клетке! Слава богу, лифт сегодня работает, а то подниматься по лестнице на седьмой этаж, сама знаешь, мне уже не по возрасту. Я здесь! Я, наконец, могу поговорить с тобой по душам, больше мне ведь не с кем разговаривать… разве только с детьми, но они считают меня старым, ничего не соображающим болваном! Они говорят, что приходить сюда неприлично, что я позорю их в глазах соседей и нервирую новых жильцов. Какая глупость! Разве я делаю что-то плохое, если я прихожу сюда и вспоминаю нашу жизнь, промелькнувшую, словно искорка на ветру? Что и кому может сделать дурного старик, просто стоящий на лестничной клетке, старик, у которого умер… о господи… господи… прости… прости меня, дорогая! Сейчас… я сейчас… вот… вот и все… все, уже все в порядке! Видишь, каким я стал глупым, сентиментальным, слезливым! Наши с тобой дети правы, я – старый, никчемный, ничего не соображающий дурак! И приношу им одни только хлопоты и неприятности! Но что же делать? Я не могу не приходить сюда! Потому что здесь, за этой дверью, с другой ее стороны, осталось все, что я когда-то любил, все, что имело для меня смысл и значение…