Полет бабочек

Зато она не стала сдаваться, а привела Томаса в церковь на другой день. Агата знала, что все прихожане сочувствовали им, но — черт бы их всех побрал! Все были так скованны, никто не подошел к ним — просто поздороваться, хоть как-то выразить свое отношение или поговорить о погоде. Вместо этого все смотрели на чету Эдгаров с жалостью, что совсем не шло на пользу Софи, а особенно — Томасу. У Агаты такое чувство, что если ему что-нибудь и нужно от людей, так это только обычного к нему отношения, хотя бы иногда. Пусть забрасывают его вопросами, на которые ему пришлось бы отвечать. Она не говорила об этом Софи, но в глубине души ей давно хотелось, чтобы кто-нибудь, кем бы он ни был, подошел к Томасу и сказал: «В чем дело, мистер Эдгар? Язык проглотил?» Что ж, ее заветное желание исполнилось в тот вечер, и это точно вызвало у него реакцию. Хороший знак, не так ли?

Она негромко смеется себе под нос, но тут же морщится, больно цепляя узелок в волосах.

Софи сказала, что журналы Томаса пропали, но что-то она слишком рано оставила попытки найти их. Агата уверена — в этих записях содержится разгадка ко всему. Что-то произошло с ним, и он должен был об этом написать, иначе зачем бы он их спрятал? Софи могла бы найти в них что-нибудь обнадеживающее.

Она пристально смотрит на себя в зеркало, завороженная светом от лампы за спиной. В уме она продолжает перебирать возможные объяснения поведению Томаса. Язык у него на месте — она видела, как он облизывал им губы. Теперь он курит сигареты, и вид у него изможденный, как у человека, на чью долю выпало слишком много испытаний. Жизнь в джунглях сказалась на нем, вне всяких сомнений. Но что-то должно было с ним случиться. Может, он увидел какое-нибудь привидение? Всем известно, что у индейских культур особые отношения с духами и потусторонним миром. Может, испугался дикого зверя? А может… при этой мысли она крепко обнимает себя за плечи. Может, он совершил нечто чудовищное. Может, убил человека случайно на охоте. Или того пуще — сделал это намеренно?

Агата встает и начинает снимать с себя одежду — вначале быстро, но, добравшись до нижнего белья, медлит. Глядя в зеркало, она распускает корсет, освобождая тело. «Я же просто муза для прерафаэлитов, — думает она, — Кто-то должен меня написать». Она расстегивает сорочку и обнажает грудь, воображая, что смотрит на себя глазами Роберта — такой он видел ее сегодня днем. Правда, тогда это было не при мягком свете масляной лампы, а при ярком свете дня сквозь окно с открытыми занавесями. Он хотел, чтобы занавеси были задернуты, и когда она приблизилась к окну, представ пред небом во всей наготе, вдоль дороги шла миссис Гримшоу. Агата понимала, что нужно спрятаться, но вместо этого задержалась у окна; Роберт стал просить ее сделать все быстрее, пока никто увидел, но именно в эту минуту миссис Гримшоу случайно подняла глаза и застыла на месте, после чего прижала ладонь ко рту и заспешила прочь.

Глава 10

Риу-Негру, Бразилия, февраль 1904 года

Дорогой мистер Райдвел!

К настоящему времени вы, должно быть, ожидаете от нас очередной партии груза. Я не знаю, что сообщили вам другие участники экспедиции, но моя работа затруднена сейчас — как болезнью, так и внешними обстоятельствами. Видите ли, я очень нездоров в последнее время, и, как мне сообщили, это малярия. Бывали такие дни, когда я мог встать и двигаться, и даже писать письма, как сейчас, но любая физическая деятельность отнимает у меня силы, и я легко устаю. Вот уже две недели всю мою пищу составляют апельсиновый сок и орехи кешью. Благодарю вас за письмо — оно пришло как раз в самый разгар моей лихорадки, — а также за проявленную вами озабоченность в отношении моей супруги. Это касается, только моей жены и меня. Я обязательно напишу ей, когда буду в состоянии это сделать, но пока, прошу вас, не сообщайте ей о том, что я болен, так как мне не хотелось бы причинять ей беспокойство.

Меня мучают сны о нормальной жизни дома — с чтением газет по утрам, прогулками по Ричмонд-парку, посещением церкви, — и, просыпаясь, я прихожу в отчаяние, пусть даже трудно теперь представить, как я вернусь домой, где мне, боюсь, жить обычной жизнью больше не придется никогда.

Ночью, кроме снов, меня преследуют мотыльки. Они бьются о стекло моего фонаря, о дверь и крышу, пытаются проникнуть внутрь — со своими липкими хоботками, пыльными крыльями, они так и ждут, чтобы залететь в глотку и задушить меня. Это такие уродливые твари по сравнению с моими нежными бабочками — даже не верится, что и те и другие принадлежат к одному и тому же классу чешуекрылых. Здесь, в Бразилии, я почти приблизился к своей цели, но эти джунгли и их обитатели замышляют что-то против меня. Это письмо у меня заберут и отправят, поэтому я не могу вам многого сказать. Но я очень близко, мистер Райдвел, и если мне удастся преодолеть все препятствия, то мы с вами будем очень довольны. А пока — благодарю вас за терпение. Я накапливаю материал для следующей партии груза, но еще не готов отправить его вам.

Искренне ваш, Томас Эдгар

Он заклеил конверт и оставил его на письменном столе для Антонио, чтобы тот забрал его, когда отправится в очередной раз в город, затем лег в свой гамак, совершенно обессиленный. Это была не просто усталость — временами лихорадка возвращалась к нему, и он мог проснуться среди ночи, дрожа от холода. Однажды ночью он пробудился и увидел, что, сорвав с себя и покрывала, и одежду, лежит совершенно голый, весь в жару. Кто-то склонился над ним и нежными движениями утирает ему лоб прохладной тканью..

— Софи?

— Нет, дорогой, это я, Клара.

— Как же твой муж? — пробормотал он, нащупывая простыню вокруг себя.

— Тсс, — сказала она. — Я здесь, чтобы ухаживать за тобой — с его благословения. Тебе скоро будет лучше.

Когда Томас смог встать с постели, то узнал, что Джордж тоже заболел вскоре после него, но остальным удалось избежать лихорадки. Эрни сказал, что им двоим не повезло — в этой части джунглей было мало москитов, но они почти наверняка являлись носителями малярии. Томас еще раньше прекратил принимать хинин из-за вызываемых им сновидений, но Джордж уверял, что не прекращал его принимать.

Однажды утром Томас лежал в своем гамаке, а дождь тем временем стучал по крыше и лупил по земле, во дворе снаружи. В такую погоду почти нет шансов найти бабочек, с прискорбием думал он. Они прячутся во время дождя, и редко кого можно поймать. Он упустил свой шанс.

В дверь к нему постучали, и вошел Сантос. Томас приложил усилие, чтобы принять сидячее положение, но гамак бешено извивался, под ним и грозился сбросить его с себя.

— Не надо вставать, мистер Эдгар, — сказал Сантос.

Он придвинул к себе стул, стоявший у письменного стола Томаса, и сел неподалеку. Он сжимал что-то в руках — небольшую коробку.

Теперь, когда в голове у Томаса прояснилось и приступы лихорадки отпустили его, он объяснял себе, что долина бабочек ему привиделась, это была галлюцинация. Сантос приехал в лагерь лишь вечером того дня, и, конечно, он не мог найти его и отпустить бабочку. Но сколько бы он ни твердил себе это, сколько бы ни ругал себя за то, что поверил в видение, — что-то снедало его изнутри, мучило его. Ему все же очень хотелось поверить, что она существует. Она в самом деле существует.

В хижине стемнело от дождя, а воздух был плотным и горячим.

— У меня есть кое-что для вас, — сказал Сантос — Думаю, вы будете очень рады.

Он разжал пальцы и снял крышку с коробки. Вручил ее Томасу — тот взял коробку и заглянул в нее при тусклом свете. Там, неумело посаженная на булавку, со сломанной грудной клеткой и перекошенным тельцем, находилась мертвая Papilio sophia. Горячие слезы навернулись на его глаза, и он крепко сдавил веки, чтобы зрение прояснилось.

— Вы нашли ее, — прошептал он.

— Да, — сказал Сантос и тихо засмеялся.

— Она… моя?

— Ваша, мистер Эдгар? Пожалуй, да. Я сам поймал ее этим утром, когда ходил с доктором Харрисом по лесу. Она великолепна, не правда ли? Это мой подарок вам. Надеюсь, вы назовете ее должным образом.

Голова Томаса резко покачнулась, когда он поднял взгляд. Легким стало нечем дышать.

— Должным образом? Но я уже выбрал для нее имя.

Голос его звучал совсем слабо в тесном воздухе хижины, который ходил волнами от сырости, пока дождь лил темными потоками снаружи.

— Разумеется, при условии, если бы вы нашли бабочку. Но, как видите, ее нашел я.

Ровным голосом он констатировал факт, не выдавая никаких эмоций. Если он вообще был на них способен.

Сантос потрепал его по плечу.

— Я оставлю вас наедине с предметом ваших вожделений, — сказал он. — На вашем месте я бы хорошо подумал, как ее назвать. Мое имя Жозе, как вам известно, если вам это поможет.

Он встал и в два шага покинул комнату.

Томас откинулся на спину, все еще держа коробку в руках, и уставился в потолок. В голове у него царил туман, и он боялся, что не сможет принять правильное решение. Смешанные чувства охватили его, никак не удавалось разобраться, что же он ощущает на самом деле. Бабочка у него. И все же она… не его. Сантос украл ее. Даже если он не украл саму бабочку, то украл у него славу. Эта мысль полностью завладела Томасом.