Полет ворона
Шрифт:
Она зашла в гостиную, отодвинула стул, плюхнулась на него и, упершись локтем в стол, положила подбородок на ладонь.
Минус Воронов... Остается мадам Воронофф и мсье Жан-Поль. Жан-Поль Ленуар, по-русски Чернов.
Вот так-то!.. Блистательный, элегантный молодой бизнесмен, находчивый в разговоре, ловкий, как черт, в постели — мужские стати не Бог весть, но изобретателен, неутомим, хорошо работает руками и языком... Только росточком не вышел — метр в шапке, ей еле до уха достает, а ведь она не Бог весть какая каланча. Холост в свои двадцать девять, но не гомик, это уж точно. Возможно, бисексуал — это нынче в моде. Богат и с каждым днем становится все богаче, дополняя доходы от фирмы удачливыми биржевыми операциями... Потрясающий невежда, как и все французы, даже в том, что касается своего, родного: Матисса не знает, Равеля не знает, Виктора Гюго с трудом вспомнил. Зато точно знает, в каком из тысячи ресторанчиков лучше делают свиной паштет, а в каком
Елена лихо свинтила пробку с отливающей металлом бутылки и, не обнаружив под рукой бокала, хватанула из горлышка... Господи, какая дрянь! Будто пол-аптеки в себя влила! Не ссы, казак, атаманом будешь!
Значит, мсье Жан-Поль... С разводом, пожалуй, спешить не стоит — у нас не любят пускать за рубеж разведенных, тем более женщин. Бдят за моральным обликом, а во-вторых, стремятся, на всякий случай, оставить на родине заложника. Вот Воронов и побудет заложником... А она, не сразу, конечно, станет, как это... невозвращен-кой, вот. Немножечко определится там с Жан-Полем... и вообще, а тогда заявит, что выбрала свободу! Папаша, конечно, с должности своей полетит... Ну, это уже будут его проблемы. А она...
Стоп. За это надо выпить!
Она подкатилась к зеркалу, стукнула об стекло бутылкой и исполнила героический затяжной глоток...
—Уф-ф!.. , Не закусить ли? Чего там на кухне есть такого... ну, чем и во Франции закусывают?
Открыть банку крабов не хватило сил, и Елена принялась поедать маринованные огурцы прямо из банки, капая себе на юбку.
Так. Теперь разложим все по полочкам. Первое, летим в Париж. Второе, Воронова не берем. Третье, выбираем Жан-Поля и свободу... Кстати о свободе. Что есть свобода . без денег? Свобода без денег есть не свобода, а... говно. Правильно? И что мы имеем на сегодняшний день? На сегодняшний день мы имеем абонированный на год сейф на авеню Клебэр, а в нем — колье, подаренное Жан-Полем, кой-какое золотишко, франки, честно заработанные и сбереженные, которые нельзя было ни везти в Союз, ни доверить Жан-Полю, ни просто положить в банк — наличие заграничного банковского счета у советской гражданки чревато крупными неприятностями... Ну, еще, конечно, кое-что перепадет от того же Жан-Поля. Хотя тут как раз не следует переоценивать собственные возможнос — ти. Залезть к французу в постель и залезть к нему в карман — это, как говорят в Одессе, две большие разницы. Очень большие. Даже если в один прекрасный день она станет мадам Ленуар, это решит проблему очень относительно. Пойдут всякие там брачные контракты, раздельное владение, совместное владение, временное пользование, пользование при условии... Суки они все-таки, эти французы! Нет, ну какие суки... Однако к делу. Что мы имеем помимо этого? Да ничего мы не имеем. Все, что есть здесь, здесь и останется. Суровая правда жизни. Следовательно... следовательно, надо что-то такое отсюда вывезти, а там загнать. Что? Что-нибудь ценное, малогабаритное, легко скрываемое. Золото, бриллианты? Да где ж их взять-то? Надо что-то такое, чтобы легко было взять... Антиквариат, иконы? Нет... Оп, нашла!
Елена вскочила и вприпрыжку помчалась через прихожую, помахав по пути своему отражению, через гостиную, в кабинет отца. Решено — она вывезет и продаст. государственную тайну! Родину продаст! Кто носит майки «Адидас»., . Должны же у такого большого начальника храниться дома государственные тайны. Ну, хоть маленькие...
Она стала один за другим открывать ящики стола Дмитрия Дормидонтовича, выгребать оттуда папки и разрозненные бумаги, раскладывать по кучкам. Печатные и рукописные слова плыли у нее перед глазами... Постановления ЦК по промышленности. Тут все вырезки из газет, это не пойдет... Закрытые постановления... А вот это интересно, надо только отобрать что-нибудь позабористей, про диссидентов там, или по еврейскому вопросу. И куда это добро потом сдавать? В «Фигаро»? Ну, дадут тысчонку-другую, и все. Мелко плаваете, Елена Дмитриевна... Надо бы что-нибудь капитальное, чтобы ихнее «Сюрте Женераль» расколоть по полной программе. Скажем, агентурные списки, чертежи атомной подлодки... Хотя откуда у секретаря обкома такие списки и такие чертежи?.. Сводки о выполнении плана на предприятиях Ленинграда и области. Что тут? «Арсенал», Кировский завод, Петрозавод, Адмиралтейские верфи... В сторону! Нет, это же оборонка! Пригодится... Ну куда ты полезла листочки вырывать, дура? Он же хватится. Это мы потом, поближе к отъезду выберем
денек, придем сюда с фотоаппаратиком, все щелкнем аккуратненько...Средний ящик стола не открывался. Заперт на ключ. Подумаешь, секрет Полишинеля! Она распахнула шкаф, где висел повседневный костюм отца, бесцеремонно залезла во внутренний карман, достала оттуда ключ... Помнится, в детстве он нередко показывал ей свои ордена, которые как раз хранил в этом ящике, ключик же всегда доставал из внутреннего кармана. А он не из тех, кто меняет привычки... Нет, ей положительно повезло, что сегодня отец, как и положено, облачился в костюм парадный, с орденскими планочками и звездой Героя Труда. Говорят, она из золота высшей пробы... Слушайте, а может, какой орденок слямзить и загнать потом в антикварную лавку из тех, что подороже?
Она открыла ящик и потянула за край плотной красной папки с красочным гербом СССР. Папка оказалась пустой, но зато вслед за ней из глубины ящика вытянулось такое, что Елена тут же забыла о своем намерении стащить орденочек. Пистолет! Настоящий тяжелый пистолет в пупырчатой черной кобуре. Елена нетерпеливо вытащила его из стола, расстегнула кобуру, взяла за рукоятку, подержала на ладони... Мата Хари!.. Вот она уходит через норвежскую границу, унося с собой выкраденный портфель с бесценными сверхсекретными документами, отстреливаясь от погони... Визжа от восторга, Елена выскочила через гостиную в прихожую, к зеркалу, и навела пистолет на свое отражение, держа его двумя руками, как в западных боевиках, которых она до тошноты насмотрелась во Франции.
— Один унижение — и ты труп! — крикнула она, ловко, как в кино, передернула затвор, целясь в зеркало, чуть согнула колени и сделала вид, будто нажимает на спусковой крючок. — Пух-пух-пух!.. А-а!
Она основательно глотнула из горлышка.
— За процветание будущей мадам Ленуар! — Взгляд ее упал на помадные каракули, которые она с трудом разобрала. — И за погибель Воронова! Пух-пух-пуХ! — Она опять как бы выстрелила в зеркало и расхохоталась. — А ты что ждал? Что я заплачу и вот так сделаю? — Она поднесла пистолет к виску и тут же отдернула.
Господи, какая идиотка! Внимательно рассмотрев пистолет, Елена отвела рычажок внизу рукоятки, и на ладонь ей выпала обойма с патронами.
— Вот так-то лучше, — заметила она, положила обойму на полочку рядом с бутылкой и вновь шутя поднесла пистолет к виску.
Звякнул дверной звонок. От неожиданности палец на крючке дрогнул. Оглушительно хлопнул выстрел. На мгновение увидев в зеркале чье-то безмерно удивленное лицо,
Елена рухнула на пол. Гейм, сет и матч.
Павел взбежал по лестнице широким шагом, перемахивая через две ступеньки. Дыхания не хватало, сердце отчаянно колотилось в груди, его судорожные ритмы отдавались в ушах несказанными словами: «мать-отец? мать-отец? мать-отец?..» В хаосе мыслей, не оставлявшем его того момента, как он снял телефонную трубку, этот двойной вопрос всплывал неизменно, терзая неизвестностью. Такой вызов мог быть обусловлен только самой серьезной причиной. Так с кем же из них произошло это? Мать или отец? Несколько раз он ловил себя на позорной мысли: «Лучше бы мать...», но мгновенно пресекал ее. Опомнись, это же мать, не кто-нибудь. Господи, сделай так чтобы это был не кто-то из них. Только не отец... и не мать...
Задыхаясь, он остановился перед закрытой дверью квартиры, по краям которой стояли двое — один в милицейской форме, другой в штатском.
— Нельзя сюда! — сурово сказал милиционер, а штатский одновременно произнес участливым голосом:
— Вы Чернов? Павел Дмитриевич?
— Да...
— Проходите! — Штатский широко распахнул дверь. В прихожей толпился народ: милиция, соседи, видимо, понятые, люди в штатском. Павел рванулся на вспышку фотоаппарата, осветившую место в дальнем конце прихожей, в нескольких шагах от него. Люди расступались, и Павел оказался один на один с неестественно растянувшейся на полу фигурой. Ноги подогнуты. Удивленно смотрят в потолок огромные, застывшие глаза. Руки раскинуты в стороны, одна сжимает отцовский пистолет. Под головой темная лужица, а в виске — черная дыра с остановившейся, остывшей кровью. Елка. Вымолил! И тут на Павла обрушился шквал звуков, нестройных, нескоординированных , перекрывавшийся нечеловеческими воплями из спальни, в которых он с трудом узнал голос матери и выхватил слова: «Леночка... о-о-о!.. Леночка, родная... о-о-о!» Кто-то тихонько тронул его за плечо.
— Павел Дмитриевич?
Павел обернулся. Перед ним стоял невысокий крепкий мужчина в штатском, лет сорока на вид.
— Старший следователь прокуратуры Чернов Валерий Михайлович, — представился мужчина. — Ваш однофамилец. Пойдемте в комнату. Несколько вопросов, если позволите...
— Как... как это произошло? — спросил Павел.
— Пойдемте, — повторил следователь.
— Я хочу видеть отца, — сказал Павел. — Пожалуйста, — кивнул следователь. — Он у себя в кабинете. Лучше бы его не тревожить сейчас, но вам можно... Потом выходите сюда. Я жду вас.