Полёты в одиночку
Шрифт:
– Спасибо огромное, старина, – поблагодарил А. Н. Сэвори. – Я попробую. Посмотрим, что получится.
– Отлично всё получится, – уверял его Ансворт. – Моя бабушка так избавилась от перхоти.
– Ваша бабушка? – сказал кто-то. – У неё была перхоть?
– Когда она причёсывалась, – сказал Ансворт, – прямо как снег шёл.
Я в сотый раз сказал себе, что все они неизлечимые психи, но теперь я начинал думать, что А. Н. Сэвори переплюнул их всех. Я сидел, уставясь в своё пиво и пытаясь понять, зачем он убеждает всех, что у него перхоть.
Ответ я получил через три дня.
Наступал вечер. Мы медленно
– Каюта к вашим услугам, – наконец сказал я, открывая дверь. – Увидимся наверху.
Как обычно, я взял пиво и сел у стойки бара. Было очень жарко. Пиво было просто горячее. Большой медленно вращающийся вентилятор на потолке как будто гнал пар своими лопастями. Пот струился по шее и проникал под жёсткий воротничок. Казалось, что крахмал из воротничка вымывается, и его мокрые комки сползают по спине. Однако мои соседи, прожаренные на солнце крепыши, словно не замечали жары.
Я решил перед ужином выкурить трубку на палубе. Может, хоть там чуть попрохладнее. Трубки в кармане не оказалось. Чёрт, она осталась в каюте. Я спустился вниз и открыл дверь своей каюты. На койке А. Н. Сэвори сидел какой-то незнакомец в рубашке с короткими рукавами. При виде меня он вскрикнул и подскочил так, словно у него в штанах взорвалась петарда.
Незнакомец был совершенно лысым, поэтому я не сразу понял, что это не кто иной, как А. Н. Сэвори собственной персоной.
Удивительно, как волосы или их отсутствие меняют облик человека. А. Н. Сэвори полностью преобразился.
Во-первых, он выглядел лет на пятнадцать старше и словно стал меньше. Как я уже говорил, он был совершенно лысым, и его череп напоминал спелый персик, такой же розовый и светящийся изнутри. Он стоял, держа в руках парик, который так и не успел надеть на голову.
– По какому праву вы врываетесь в каюту?! – закричал он. – Вы же закончили тут все свои дела! – В его глазах засверкали искорки ярости.
– Я… Простите меня, пожалуйста, – запинаясь, пробормотал я. – Я трубку забыл.
Он глядел на меня в упор глазами, горевшими тёмным зловещим блеском, и было видно, как у него на лысине капельками выступает испарина.
Чувствовал я себя скверно. Не знал, что сказать.
– Я только трубку возьму и сразу исчезну, – пролепетал я.
– Ну уж нет! – крикнул он. – Вы теперь всё видели, и я вас отсюда не выпущу, пока не возьму с вас клятвы! Вы должны пообещать мне, что не расскажете ни единой душе! Обещайте!
На его койке я увидел раскрытый «скрипичный футляр», и в нём, прижавшись друг к другу, словно три больших чёрных лохматых ежа, лежали ещё три парика.
– В лысине нет ничего плохого, – сказал я.
– Ваше мнение меня не интересует! – крикнул он. Он всё ещё очень злился. – Мне нужно от вас только обещание.
– Я никому ничего не скажу, – пообещал я. – Даю слово.
– И лучше бы вам его сдержать, – пробурчал он.
Я дотянулся до своей койки и забрал лежащую на покрывале трубку. Потом стал лихорадочно искать кисет с табаком.
А. Н. Сэвори
сидел на нижней койке.– Вы, наверное, думаете, что я сумасшедший, – сказал он. В его голосе не осталось и следа от прежнего гнева.
Я молчал. Не знал, что ответить.
– Ведь думаете, правда? – настаивал он. – Думаете, что я рехнулся!
– Вовсе нет, – ответил я. – Человек вправе делать то, что ему по нраву.
– Думаете, это от желания покрасоваться, – сказал он. – А вот и нет, ничего подобного.
– Да всё нормально, – сказал я. – Правда.
– Это бизнес! – продолжал он. – У меня чисто деловые соображения. Я работаю в Амритсаре, это Пенджаб. Там живут сикхи. А у них – культ волос. Они не стригутся. Только сворачивают волосы в узел на голове. Или прячут под тюрбан. Плешивых сикхи не уважают.
– В таком случае вы здорово придумали, с париком, – заверил его я. Мне предстояло прожить ещё несколько дней в одной каюте с А. Н. Сэвори, и ссориться с ним мне было совсем ни к чему. – Просто блестяще, – добавил я.
– Вы вправду так думаете? Честно? – растаял он.
– По-моему, гениальная идея.
– Я столько сил прилагаю, чтобы убедить их всех, что волосы – мои собственные, – продолжал он.
– Вы имеете в виду хитрость с перхотью?
– Заметили, да?
– Конечно заметил! Блеск.
– Это только одна из моих маленьких хитростей. – Его самодовольство понемногу возвращалось. – Кто догадается, что я ношу парик, если у меня перхоть сыплется, правда?
– Точно. Здорово придумано. Но чего ради мучиться тут? На корабле ведь нет никаких сикхов?
– Как знать, – сумрачно сказал он. – Мало ли кто может следить за тобой из-за угла.
Нет, он точно чокнутый.
– Я смотрю, у вас их несколько, – заметил я, показывая на чёрный кожаный футляр.
– Одного мало, – пояснил он, – по крайней мере, если всё делать как следует, а я привык только так. У меня с собой всегда четыре штуки, и они немного отличаются друг от друга. Не забывайте, волосы растут. Поэтому один немного длиннее другого. Каждую неделю я надеваю новый, чуточку подлиннее.
– А что потом, после того как вы надели самый длинный парик? – поинтересовался я.
– А, – заулыбался он. – Это ещё одна моя маленькая хитрость.
– Не понимаю.
– Тогда я просто говорю: «Кто знает хорошего парикмахера?» А назавтра надеваю самый короткий.
– Но вы же говорили, что сикхи не одобряют стрижку.
– Я проделываю это только с европейцами.
Я уставился на него во все глаза. Он настоящий псих. Да я и сам рехнусь, если поговорю с ним ещё немного.
Я сделал шаг к двери.
– По-моему, вы нашли замечательный выход из положения, – пробормотал я. – Блестящий. И ни о чём не тревожьтесь. Я буду нем, как рыба.
– Спасибо, старина, – сказал А. Н. Сэвори. – Вы хороший юноша.
Я вылетел из каюты и закрыл за собой дверь.
Вот такой рассказ про А. Н. Сэвори.
Не верите?
Послушайте, я и сам едва верил, когда на шатающихся ногах поднимался в бар.
Но обещание всё-таки сдержал. Никому ничего не рассказывал. Сегодня это уже не важно. Человек этот был по крайней мере лет на тридцать старше меня, так что душа его теперь давно уже успокоилась, а его парики, наверное, разобрали племянники с племянницами и надевают их, когда играют в шарады.