Полицейские и воры. Авторский сборник

После того как ушли Том с секретаршей, я занял позицию за Истпулом, посматривая на экраны и время от времени кидая взгляд в левое от меня окно, которое выходило на улицу, где шумел народ. Один за другим по мостовой проходили и удалялись оркестры. Справа по улице на протяжении целого квартала все выглядело так, будто в июле вдруг пошел снег. Это были телеграфные, телетайпные ленты и разные бумажки, потоком падающие вниз и отмечающие место, где в настоящий момент находятся астронавты. Пока я их еще не видел.

Потом я посмотрел на Истпула. Он сидел слегка наклонив голову вперед, словно рассматривал ногти на положенных на стол руках, и немного сгорбив спину; вероятно, он нервничал, так как я стоял у него за спиной. Конечно, не очень приятно.

Меня всегда раздражали деятели вроде Истпула, разъезжающие в роскошных «кадиллаках» с кондиционерами. Мне нравится штрафовать этих ублюдков, но что значат какие–то двадцать пять долларов для таких, как Истпул?

Я поднял глаза к мониторам, как раз на одном из них было видно, как Том с секретаршей проходят по какому–то офису. Я внимательно следил за ними, у мисс Эмерсон симпатичная попка. Мне нравится, когда на женщинах вот такие трикотажные платья – они отлично облегают фигуру, а эта девушка была сложена просто восхитительно.

Интересно, спит ли с ней Истпул. Нечего было и думать спрашивать его об этом, в любом случае он все бы отрицал. Тут деляга оглянулся на меня; его взгляд выражал некое недоумение, как будто он сам себе не верил, что такое животное, вроде меня, околачивается в его роскошном кабинете. О, я хорошо знаю этот тип людей!

Ждать, ничего не делая, было очень тяжело. Я испытывал желание слегка уколоть Истпула. Может, толкнуть его в плечо и посмотреть, так ли он нервничает, как я. Но я понимал, что этого делать не следует, нельзя, чтобы он потерял самообладание. Ради того, чтобы заработать направление на двадцать лет в федеральную тюрьму, не стоило дразнить Истпула.

Двадцать лет! Мысль об этом вдруг привела меня в чувство. Мы на самом деле совершаем то, о чем до сих пор только говорили, к чему готовились и о чем постоянно шутили; мы пересекли ту черту, когда все было еще неопределенным. Теперь уже не скажешь – может, сделаем, а может, нет. Это как впервые съехать на лыжах с высокой горы: позади уже все возможности взвесить последствия, теперь остается думать только о том, как устоять на ногах.

А ведь я, выходя с Истпулом из приемного зала, вовсе не собирался хватать его за плечо. Я продолжал думать о нашем дельце, как будто это была шутка, розыгрыш. В душе я просто собирался осмотреть здание в его северо–восточной части, может, прочитать служащим лекцию насчет того, что не следует бросать из окон неподобающие предметы, – мне представлялось, что я произношу целую речь и никто не смеет меня прервать, – а затем просто развернуться и выйти оттуда. Я считал, что наше ограбление никогда не будет чем–то большим, нежели просто шуткой.

Если бы со мной не было Тома, вероятно, я так и поступил бы. Но, ощущая рядом присутствие друга, ожидающего, когда я начну действовать, я просто не мог оказаться трусом. Опять как в спуске на лыжах. Когда ты вдрызг расхвастался и теперь все на тебя смотрят, вдруг становится все равно, сломаешь ты шею на той проклятой горе или нет. Ты просто обязан скатиться вниз, потому что иначе окажешься в дураках, а хуже этого ничего быть не может.

Но – двадцать лет?! Да, ничего себе!

На одном из экранов мелькнуло какое–то движение. Я поднял голову и ощутил, как напрягся Истпул.

В комнатку перед хранилищем вошла секретарша. Она стояла ко мне спиной, так что я не мог видеть ее лица. В любой другой момент, красотка, я бы с радостью полюбовался на твой задик, но сейчас мне нужно посмотреть на твое лицо!

Вместо этого я увидел физиономию охранника. Он поднял глаза и широко улыбнулся мисс Эмерсон. Насколько я мог судить, до сих пор она не сказала ему ничего лишнего, потому что его улыбка не погасла. Она прошла вперед, склонилась у стола, чтобы расписаться на листе бумаги, после чего проследовала в хранилище. Я продолжал следить за охранником, но он вел себя спокойно. Парень даже не удосужился посмотреть на ее подпись, а сразу снова развернул свою газету и углубился в чтение.

Теперь я мог следить за девушкой по изображению на соседнем мониторе. Она вошла в помещение, оглянулась и посмотрела вверх, на камеру. Да, дорогуша, я за тобой слежу!

Я перевел взгляд на изображение зала для посетителей. Оба охранника облокотились на стойку и мирно болтали, не глядя в сторону экранов.

Тем временем в хранилище секретарша выдвинула один из ящиков. Она начала перебирать находящиеся в нем бумаги и вытянула один плотный лист, на каких печатают аттестаты зрелости. Открыла другой ящик и положила один лист сверху, затем вернулась к первому ящику и достала оттуда еще несколько документов.

Оставалось надеяться, что девушка вынимает нужные бумаги, что Том все как следует ей растолковал, а она поняла, что нам нужно.

Это занятие отнимало у нее чертову уйму времени. Она просматривала одну бумажку за другой и по большей части просто всовывала их назад в ящик. Господи, почему так долго? Давай же, поторопись, хватай бумаги, и пойдем. Мы не должны пропустить парад, ведь он – часть нашего плана операции!

Я снова глянул в окно. Астронавты, должно быть, находятся в самом конце парада, там, где падал бумажный дождь. Они приближались, но все еще были на расстоянии квартала. Но не вечно же так будет!

Я вернулся к обозрению мониторов. Девушка в хранилище все еще выбирала бумаги. «Давай, – шептал я одними губами, так что Истпул не мог меня услышать, – ну давай же, скорее!»

Но она по–прежнему возилась у ящиков. Пачка бумаг на одном из них становилась все выше, но девушка еще не закончила дело.

Мы слишком многого хотели, вот и все. Нужно было удовлетвориться половиной. Вязли бы пять миллионов, получилось бы по полмиллиона на брата. Целых пятьсот тысяч, куда больше! С моей зарплатой я получил бы такую сумму только за сорок лет. Мы пожадничали, а в результате это занимает слишком много времени!

Ну, пошевеливайся, сука, живее!

Какое–то движение. Я метнул взгляд на правый экран сверху. В зале для клиентов открылся лифт, оттуда вышли три патрульных в форме и направились к охранникам.

Я опустил руку на плечо Истпула, он тоже увидел полицейских и окаменел. У меня пересохло в горле, и я еле выговорил охрипшим голосом:

– Что происходит?

Копы остановились у стойки, один из них что–то сказал охранникам. Секьюрити повернулся к телефону. Я изо всех сил сжал плечо Истпула:

– Я спрашиваю, что происходит?

– Н–не знаю, – заикаясь, сказал он. Я чувствовал, как он дрожит. Истпул испугался за свою жизнь и имел на это основания.

– Клянусь, я не знаю, – повторил он, дрожа всем телом.

Охранник набирал какой–то номер. На экране, показывающем хранилище, эта несчастная копуша все еще выискивала бумаги и вытягивала по одной за раз. На остальных экранах все было спокойно.

На столе Истпула зазвонил телефон. Он уставился на него, нервно дергая головой.