Полицейский из библиотеки

— Я должен рассказать, — сказал он. — И не потому что поможет или облегчит. Такое не должно продолжаться. Знаете, что я запомнил во время нашей первой встречи АА, Сара?

Она отрицательно покачала головой.

— Как они сказали, что эта программа рассчитана на честность. Как они сказали, каждый должен рассказать все, не просто богу, а богу и еще одному человеку. И я подумал: «Если столько потребуется, чтобы тебе даровали трезвую жизнь, то у меня ничего не получится. Они вы-. швырнут меня на склоне Уейверн Хил в стране дураков, предназначенной для пьяниц и бездельников, и ни тебе ни горшка, чтобы пописать, ни окошка, в которое дерьмо выбросить. Потому что никогда не мог бы я рассказать все, что я видел, и обо всем, что делал».

— Мы все так думали с самого начала, — спокойно сказала она.

— Я знаю. Но едва ли найдутся многие, кто видел то, что видел я, или делал то, что делал я. И все же я выполню программу самым тщательным образом. Шаг за шагом я делал все, что мог. Я привел в порядок дом. Но то, что я видел и делал раньше… об этих вещах я никогда не рассказывал. Ни человеку, ни всевышнему. Я отыскал укромный уголок в своем сердце и сложил туда все и запер на ключ.

Дейв посмотрел на Сэма, и Сэм увидел, что по глубоким морщинам одутловатого лица Дейва медленно катятся усталые слезы.

— Да, так я сделал. А заперев на ключ дверь, я забил ее досками. А забив ее досками, я плотно прикрепил к доскам стальной лист. И сделав это, я придвинул шкаф к этому сооружению и лишь тогда остался доволен, когда сверху шкафа наложил груду кирпичей. И с тех пор я повторял, что забыл об Аделии Лортц и ее странных делах и о том, что она заставляла меня делать, и о том, что она мне говорила, и о том, что она обещала, и о том, что она из себя представляла. Я принимал массу лекарств, чтобы забыть обо всем, но они никак не помогали. И когда я вступил в АА, только одно возвращало меня в прошлое. Оно в той комнате, как вы знаете. У него есть имя, мистер Пиблз, его зовут Аделия Лортц. После того, как я перешел на трезвый образ жизни, я начал видеть плохие сны. Чаще всего я видел во сне плакаты, которые я для нее рисовал, те, которые так пугали детей, но это были не самые страшные сны.

Его голос задрожал, и он прошептал: — Это не самые страшные сны.

— Может быть, немного передохнешь, — сказал Сэм. Он понял, что хотя многое зависело от того, что скажет Дейв, часть его самого не желало слышать это. Часть его боялась услышать это.

— Ничего, я обойдусь без отдыха, — сказал он. — Доктора говорят, что у меня диабет, никуда не годится поджелудочная железа, и отказывает печень. Довольно скоро я отправлюсь на покой. Не знаю, куда я попаду, в рай или в ад, но я уверен, что то, что я спрятал, укрыто надежно, и спасибо богу за это. Время отправляться на покой еще не подошло. Если я и скажу что-то, то только не сейчас.

— Он внимательно посмотрел на Сэма. — Вам грозит беда, да?

Сэм кивнул.

— Да. Но вы не знаете какая. Вот почему я должен сказать. По-моему, ей и теперь приходится лгать иногда. Настало время ей проявит1 ебя, и она выбрала вас, мистер Пиблз. Вот почему я должен сказать. Это не просто мое желание. Вчера вечером, когда Сара ушла, я пошел и купил себе бутылку. Я отправился туда, где перегоняют вагоны и сидел там, где я сидел не раз и раньше, а там сорняки, и зола, и битое стекло. Я открутил пробку, поднес бутылку к носу и понюхал. Вы знаете, как пахнет бутылка с вином? Для меня это всегда был запах обоев в дешевых номерах гостиницы или запах воды со свалки. Но мне всегда этот запах нравился, потому что от него клонит ко сну.

И все это время, пока я вдыхал запах этой бутылки, я слышал голос королевы нечистой силы, доносившийся из того укромного уголка, в котором я ее запер. Пробился через груду кирпичей, шкаф, стальной заслон, доски и запоры. Будто говорил заживо погребенный. Голос звучал глухо, но я его прекрасно слышал. Я слышал, как она говорила: «Правильно, Дейв, ты нашел правильный ответ, это единственный правильный ответ для таких людей, как ты, действует только это, и тебе понадобится только такой ответ, если ответы не утратили своего значения».

Я сделал большой глоток, а когда сделал второй, то ощутил ее рядом… и даже вспомнил ее лицо, все покрытое капельками пота… и движение рта… и я отшвырнул бутылку прочь. Разбил ее о шпалу. Потому что эта дрянь добралась до конца. Я не допущу, чтобы она опять ожила в этом городе!

Его голос снова задрожал, но он выкрикнул, как могущественный старец: — Кончилось время этой дряни!

Нейоми дотронулась до руки Дейва. На лице застыли тревога и испуг. Что, Дейв? Что это?

— Я хочу убедиться, — сказал Дейв. — Расскажите сначала вы, мистер Пиблз. Расскажите мне обо всем, что происходит с вами, не скрывайте ничего.

— Хорошо, — сказал Сэм, — но на одном условии. Дейв слабо улыбнулся. — На каком условии?

— Ты пообещаешь, что будешь называть меня Сэм…. а я со своей стороны никогда не буду называть тебя Дейв Грязная Работа.

Он широко улыбнулся. — Сделка принимается, Сэм.

— Хорошо. — Он глубоко вздохнул. — Все произошло по вине того чертова акробата.

7

На это ушло больше времени, чем он предполагал, но он почувствовал невыразимое облегчение, почти радость, рассказав все, не утаив ничего. Он рассказал Дейву об Ослепительном Джо, о просьбе Крейга помочь и о предложении Нейоми оживить готовый материал. Он рассказал им, как выглядела библиотека и как он встретился с целией Лортц. Нейоми не переставала удивляться, пока д говорил. Когда он начал рассказывать о плакате с Красой Шапочкой, прикрепленной на двери детской библиоеки, Дейв кивнул.

— Вот этот-то я не рисовал, — сказал он. — Его принесла на. Клянусь, они ни за что не найдут его. Клянусь, что в теперь у нее. Ей нравились мои, но этот был ее любимый.

— Что ты имеешь в виду? — спросил Сэм.

Глава одиннадцатая. РАССКАЗ ДЕЙВА О СВОЕЙ ЖИЗНИ

1

Я не всегда был Дейвом Дунканом Грязная Работа, — начал он. — В начале пятидесятых я был просто стаина Дейв Дункан, и все относились ко мне что надо вполне прилично). Я был членом того самого Ротари Слаб, куда ты вчера вечером звонил по телефону, Сэм. А почему бы нет? У меня было свое собственное дело, и оно давало деньги. Я писал вывески и делал это чертовски неплохо. Недостатка в заказах не было, и я брался за все, что мне было по силам в Джанкшн Сити и Провербиа, но тогда я выполнял кое-какую работу и в Кедровой Стремшне. Однажды в Омахе я оформил рекламу сигарет «Лаки Страйк» по всей длине правой стороны футбольного поля тадиона, младшей лиги. У меня было полно заказов и я заслуживал того. Я хорошо делал свое дело. Я просто был ямым хорошим оформителем реклам.

Я здесь остался потому что меня интересовала серьезгая живопись, которой, как я считал, можно заниматься де угодно. У меня не было никакого специального художественного образования — однажды я попытался, но меня угчислили — и я понимал, что это уменьшало мои шансы, если так можно выразиться, хотя я знал, что есть художники, которые сделали карьеру, не забивая себе голову всяким там дерьмом — Грэмм Моузиз, к примеру. Ей ни к дему были какие-то водительские права; она просто садилась в машину и ехала в город.

Может быть, я даже и добился успеха. Я продал несколько полотен, но немного — много мне и не нужно было, гак как я не был женат, и реклама давала мне приличный доход. А еще я оставил себе большинство своих картин, чтобы устраивать выставки, как полагается делать художнику. У меня их состоялось несколько. Сначала прямо здесь. в городе, в Кедровой Стремнине, а затем в Де-Мойн. Об этом писали в «Демократе», где они называли меня вторым после Джеймса Уистлера.

На мгновение Дейв замолчал, задумавшись о чем-то. Потом он вскинул голову и снова взглянул на голые, невспаханные поля.