Полиция памяти

— Знаешь, если тебе не трудно… — сказал он однажды вечером, поднявшись по стремянке, чтобы забрать у меня поднос с ужином. — Не могла бы ты придумать для меня какое-нибудь занятие? Ну, чтобы и тебе пригодилось, и мне от безделья не маяться.

— То есть… помимо чтения рукописи? — уточнила я, отыскав его взгляд в квадратном проеме люка.

— Ну да. Конечно, в такой теснотище мало чего полезного сотворишь, но все-таки лучше, чем ничего… Любые поручения, даже самые пустяковые! Такие, наверное, и придумаешь-то не сразу, я понимаю. Но сейчас, когда тебя рядом нет, меня просто парализует. Без твоей помощи я не сумею тебе пригодиться!

Сжимая руками поднос, он разглядывал стоявшие на нем блюда. И когда говорил, по глади картофельного супа разбегались мелкие волны.

— Придумать такую работу, в общем, не сложно, — ответила я. — Даже не переживайте. До завтрашнего утра я сочиню для вас список мелких заданий. И правда, отличная идея. Одним выстрелом — двух зайцев, верно?.. Ну, ешьте скорей, пока не остыло! Вы уж простите, что один и тот же суп каждый день. Урожай в этом году был ужасный, всех овощей — только лук да остатки осенней картошки…

— Ну что ты. Твой суп — настоящий деликатес!

— Надо же. Впервые в жизни кто-то хвалит мою стряпню. Спасибо!

— Жду заданий. Ты уж постарайся!

— Я поняла… Ну, до завтра?

— До завтра!

Балансируя на стремянке с подносом в руках, последнюю фразу он сказал уже одними губами. Убедившись, что его ноги коснулись пола, я задвинула крышку люка.

Так к моим повседневным хлопотам добавилась еще одна — придумывать занятия и для него. Теперь я каждое утро подкидывала ему всякую мелкую работенку: то подбить все чеки из магазинов, то заточить карандаши, то переписать блокнот с адресами, то пронумеровать страницы моей рукописи, — но он с одинаковой радостью брался за что угодно. И уже к следующему утру все было выполнено в лучшем виде.

Вот в таком режиме наша жизнь и протекала более-менее безопасно. Почти все получалось так, как мы задумали. Нерешаемых проблем не возникало. Старик всячески помогал нам, а сам R понемногу привыкал к своей жизни в укрытии.

И тем не менее, совершенно отдельно от маленьких радостей нашей жизни, окружающий мир все больше сходил с ума. После истории с розами случилось еще два исчезновения, причем одно за другим. Сначала исчезли фотографии, а следом — фрукты.

Собрав все фотоальбомы и снимки, включая мамин портрет с каминной полки, я уже собиралась отнести их во двор и сжечь в садовой печи, как R вдруг стал горячо меня отговаривать:

— Пойми, фотографии — это сосуды, хранящие память. Их не заменишь ничем! Если ты их сожжешь, восстановить ничего не удастся. Ты не должна так поступать. Ни в коем случае!

— А что делать? — ответила я. — Пришло их время исчезнуть.

— Но если у тебя не будет фотографий, как ты вспомнишь лица своих матери и отца? — в отчаянии воскликнул он.

— Так ведь это их фото исчезнет, а вовсе не они сами. Значит, бояться нечего. С чего бы я забывала их лица?

— Возможно, ты думаешь, это всего лишь клочки бумаги. Но в них зафиксированы очень важные для тебя вещи. Свет, воздух, ветер. Любовь и радость того, кто нажимал на затвор. Смущенные улыбки тех, кто ему позировал… Понимаешь? Все эти вещи нужно обязательно сохранять в своем сердце. Для этого и делаются фотографии!

— Еще как понимаю. Сама берегла их, как бесценные сокровища. И рассматривала то и дело, и вычитывала оттуда очень важные для меня воспоминания — такие чудесные, что от грусти было даже больно в груди… Да, в сумасшедшей рощице нашей памяти, где каждое деревце росло в свою сторону, фотография служила нам точнейшим компасом. Но теперь пора двигаться дальше! Пусть даже без компаса станет немного тоскливей и даже горше — сопротивляться исчезновению я не в силах…

— Но даже если сопротивление бесполезно, вовсе не обязательно своими руками сжигать фотографии! По-настоящему важное останется важным, пусть хоть весь мир перевернется. Его суть не изменится. А если ты сохранишь их, они тебя отблагодарят. Больно видеть, как дыра в твоей памяти распахивается еще шире…

— Нет, — устало покачала я головой. — Теперь, сколько бы я ни смотрела на фото, прочесть ничего не смогу. Ни грусти, ни боли в груди больше не возникает. Обычные глянцевые бумажки. Дыра в моем сердце расширилась. Как вернуть это сердце в прежнее состояние, не знает никто. Вот такое оно и есть — полное исчезновение… Хотя тебе этого, наверное, не понять.

Он с виноватым видом опустил взгляд.

— Новая дыра в моем сердце требует, чтобы я все сожгла, — продолжала я. — Пустота, которая ничего не чувствует, вцепилась в меня до боли. И отпустит лишь после того, как все обратится в пепел. Когда я, наверное, уже и не вспомню, что значило это слово — «фотография»… А кроме того, если эти снимки отыщет Тайная полиция, случится самое страшное. После каждого исчезновения они следят за всеми особенно пристально. Заподозрят меня — в опасности окажетесь и вы.

На это R уже ничего не сказал. Лишь молча стянул очки, прижал пальцы к вискам и глубоко вздохнул. А я понесла набитый фотографиями пакет к садовой печи на заднем дворе.

С фруктами все было проще. Однажды утром люди проснулись, глянь — а плоды со всех деревьев падают наземь. Их глухие удары о землю раздавались со всех сторон, а на Северном склоне и в Лесном парке, говорят, они обрушивались просто лавинами. Увесистые, как бейсбольные мячи, мелкие, как фасолины, яркой расцветки или в скорлупе — фрукты, ягоды, орехи всех мастей и оттенков в абсолютном безветрии срывались с веток и падали, снова и снова.

Они все валились людям на голову и звонко лопались под ногами, пока наконец всю усыпанную ими землю не завалило снегом.

И лишь тогда люди спросили себя, что же они будут есть этой зимой.

13

Снега на острове мы и правда не видали уже давно. Сперва показалось, что в ветре танцует какой-то мелкий белый песок, но эти песчинки срастались и множились, пока наконец не погребли под собой всю округу. Снег белел на каждом листике дерева, на всех фонарях и оконных рамах. И явно не собирался никуда исчезать.

Посреди всех этих снежных заносов и вьюг «зачистки памяти» стали чуть ли не обыденным ритуалом. Целый отряд полицаев в длинных шинелях и ботинках вламывался в городок и обшаривал каждый угол. Шинели с виду мягкие и теплые, все того же темно-зеленого цвета, воротники с рукавами оторочены мехом. Первоклассная одежда, какой на этом острове ни купить, ни пошить было просто негде. Она резко выделяла их даже в очень большой толпе.

А иногда они заявлялись и среди ночи. Оцепляли своими фургонами квартал по периметру и обыскивали все дома один за другим. Некоторые обыски проходили для них успешно, некоторые — нет. Какой из кварталов они выберут следующим, не знал никто. Я начала просыпаться от каждого шороха. Открывала глаза в темноте, всматривалась в ковер на стене и представляла, как за этой стеной, затаив дыхание, в ужасе корчится R, — и молилась о том, чтобы эту ночь мы пережили без происшествий.

Люди на острове старались не выходить из дома без надобности, только по выходным счищали снег со своих крыш. Но едва темнело, они тут же закрывали все ставни на окнах и старались жить свои жизни как можно незаметнее. Так, словно под этим снегом погребены даже их сердца.

Видимо, с этой общей, давящей на весь остров атмосферой оказалась как-то связана и пустота, окружавшая нашу тайну.

Так или иначе, но случилось непредвиденное. В один из таких дней — совершенно неожиданно — они забрали старика.