Политические онтологики

Спиноза также дедуцирует такие аффекты как расположение и отвращение, преданность и осмеяние, надежду и страх, уверенность и отчаяние, превозношение и презрение, зависть и сочувствие, самодовольство и приниженность, гордость и стыд и многие, многие другие.

В заключение Спиноза дает общее определение аффектов. Это „страсть души, есть смутная идея, в которой душа утверждает большую или меньшую, чем прежде силу существования своего тела или какой-либо его части, к которой сама душа определяется к мышлению одного преимущественно перед другим“ (стр. 137).

Следовательно, аффекты надо подавлять и ограничивать.

„Человеческое бессилие в укрощении и ограничении аффектов я называю рабством. Ибо человек, подверженный аффектам, уже не владеет собою, но находится в руках фортуны, и притом в такой степени, что он, хотя и видит перед собою лучшее, однако принуждает следовать худшему“ (стр. 139).

Четвертая часть „Этики“ посвящена именно этой проблеме человеческого рабства и силе аффектов. Техники, которые тут предлагает Спиноза, до сих пор в арсенале психологии. Она не придумала ничего нового за триста лет. Лучшее, т. е. добро – это то, что составляет для нас, как мы наверное знаем, средство к тому чтобы все более и более приближаться к предначертанному нами образу человеческой природы» (стр. 141). Худшее или зло есть «то, что, как мы наверное знаем, препятствует нам достигать такого образа. Далее мы будем называть людей более или менее совершенными, смотря по тому, более или менее приближаются они к этому образу» (стр. 141). Иными словами добро – то, что полезно, зло – то, что препятствует добру. Поскольку существуют противоположные аффекты, влекущие человека в разные стороны и кроме того «в природе нет ни одной отдельной вещи, могущественнее и сильнее которой не было бы никакой другой» (стр. 143), то «аффект может быть ограничен или уничтожен только противоположным и более сильным аффектом, чем аффект, подлежащий уничтожению» (стр. 146).

«Познание добра и зла есть не что иное как аффект удовольствия и неудовольствия, поскольку мы сознаем его» (стр. 147). Оно (познание) «не может препятствовать никакому аффекту, оно способно к этому лишь постольку, поскольку он рассматривается как аффект» (стр. 150). Желание, возникающее из познания добра и зла, «может быть подавлено и ограничено другими желаниями, возникающими из волнующих нас аффектов» (стр. 151) или «желанием вещей, приятных для нас в настоящем» (стр. 151). Кажется, что все это очень сильно отдаляет человека от совершенства, однако самые сильные аффекты и желания, как раз не препятствуют, а покровительствуют добродетели. «Нельзя представить себе никакой другой добродетели первее этой (именно стремление сохранять свое существование)» (стр. 155). Но человек сохраняет свое существование тем успешнее, чем лучше разумеет, что для него полезно, а что нет, т. е. чем он лучше различает добро и зло, а это умение различать и есть познание. «Высшее благо для души есть познание Бога, и высшая добродетель – познавать его» (стр. 158).

Далее Спиноза подробно исследует, что есть добро и зло. «Вещь не может быть для нас хорошей или дурной, если она не имеет с нами чего-либо общего» (стр. 158). Более того, вещь дурна для нас не через общность нашей природе, а через противность ей. А «поскольку люди подвержены пассивным состояниям, про них нельзя сказать, что они сходны по своей природе» (стр. 160), следовательно они «могут быть противны друг другу» (стр. 160). Сходны же люди только в том случае, если они «живут по руководству разума» (стр. 162). «Человек человеку – Бог» (стр. 163), – говорит Спиноза, предвосхищая Фейербаха. «Всякий, следующий добродетели, желает другим того же блага, к которому сам стремится, и тем больше, чем большего познания достиг он» (стр. 164).

Спиноза далее разъясняет, что такое естественное и что такое гражданское состояние человека. В естественном состоянии каждый «по высшему праву природы судит о том, что хорошо и что дурно… Если бы люди жили по руководству разума, то каждый обладал бы этим своим правом без всякого ущерба для другого. Но так как люди подвержены аффектам, далеко превосходящим способность или добродетель человека, то легко они влекутся в разные стороны и бывают противны друг другу, нуждаясь между тем по взаимной помощи» (стр. 166). А поскольку «всякий аффект может быть ограничен только аффектом более сильным и противоположным ему… каждый удерживается от нанесения вреда другому боязнью большего вреда для себя. При таком условии общество может утвердиться только в том случает, если оно присвоит себе право каждого мстить за себя и судить о том, что хорошо и что дурно. А потому оно должно иметь власть предписывать общий образ жизни и устанавливать законы, делая их твердыми не посредством разума, который ограничивать аффекты не в состоянии, но путем угроз» (стр. 166). Насилие, таким образом, нужно там, «где люди не действуют разумно. Что ведет к жизни общественной, иными словами, что заставляет людей жить согласно, то полезно, и наоборот, дурно то, что вносит в государство несогласие» (стр. 169).

Поскольку же «ненависть никогда не может быть хороша», «аффекты превознесения и презрения всегда дурны», «аффекты надежды и страха сами по себе не могут быть хороши», «сострадание бесполезно», «раскаяние не составляет добродетели» (стр. 169–179), можно сказать, что самой природе угодно, чтобы человек все более и более устремлялся к разуму, добру, познанию и Богу. Свободными, по Спинозе, не рождаются, а становятся. «Если бы люди рождались свободными, то они не могли бы составить никакого понятия о добре и зле, пока оставались бы свободными» (стр. 185). Далее Спиноза показывает, какие добродетели свойственны свободному человеку. Это благодарность, честность, мужество, великодушие и др. Последняя часть «Этики» рассказывает «способ или путь, приводящий к свободе» (стр. 197). Она трактует о могуществе разума или о человеческой свободе. «Большею частью люди думают, кажется, что они свободны лишь постольку, поскольку им позволено повиноваться своим собратьям, а будучи принуждены жить по предписанию божественного закона, они думают, что поступаются своим правом. Таким образом, движение к общему благу, благочестие и вообще все, что относится к твердости духа, они считают бременем, от которого после смерти они надеются избавиться и получить награду за свое рабство, именно за свое движение к общему благу и благочестие» (стр. 220). Кроме того, на этих людей действует «страх подвергнуться после смерти тяжким наказаниям» (стр. 220). Последняя часть «Этики» Спинозы посвящена тому, чтобы полностью опровергнуть это мнение.

Да, власть разума не безусловна, и стоики были не правы, считая, что аффекты абсолютно зависят от нашей воли. Но мы можем «обманывать» и использовать их. Вот в чем могущество разума. «Могущество души определяется одною только познавательной способностью… только в одном познании найдем мы средство против аффектов…» (стр. 199). Так «аффект, составляющий пассивное состояние перестает быть им, как скоро мы образуем ясную и отчетливую идею о нем» (стр. 200). Кроме того, «поскольку душа познает вещи, как необходимые, она имеет тем большую власть на аффектами, иными словами, тем менее страдает от них» (стр. 202). Чем больше причин мы «придумываем» для объяснения аффекта, тем он менее вреден. В общем, способов борьбы с аффектами много. Но самое главное вот в чем: «чем к большему числу вещей относится какой-либо образ, тем он постояннее, иными словами, тем чаще он возникает и тем боле владеет душою» (стр. 206), а душа в свою очередь «может достигнуть того, что все состояние тела или образы вещей будут относиться к идее Бога» (стр. 207). «Познающий себя самого и свои аффекты ясно и отчетливо любит Бога и тем более, чем больше он познает себя и свои аффекты» (стр. 207). «Такая любовь к Богу должна всего более наполнять душу» (стр. 207). Тот же, кто любит Бога, «тот не может стремиться, чтобы и Бог в свою очередь любил его» (стр. 208). «Блаженство не есть награда за добродетель, но сама добродетель» (стр. 221). «Даже поскольку мы познаем Бога, как причину неудовольствия, то подвергаемся удовольствию» (стр. 208), поэтому «никто не может ненавидеть Бога» (стр. 208). Смерть поэтому вовсе не является злом, которого нужно бояться. Ведь «человеческая душа не может совершенно уничтожиться вместе с телом, но от нее остается нечто вечное» (стр. 211). Несчастливы те люди, кто прожил жизнь так и не позаботившись о том, чтобы душа совершенствовалась, т. е. становилась «более вечной». Более вечной же душа становится только в результате наиболее совершенного третьего рода познания, т. е. интуиции. Эта любовь – сама любовь Бога, которой Бог любит себя, и в мире нет ничего, что может ее уничтожить. Таким образом, в системе Спинозы, Бог и человек не абсолютно различны. Бог есть в человеке, когда человек любит Бога и познает его. Любить и познавать Бога – основной «пафос» спинозовской «Этики».

«Этика» Спинозы принадлежит к разряду произведений, которые можно назвать вечно будоражащими, дискуссионными, скандальными. Поэтому мыслители во все века обращались к ней и находили много предвосхищений своего творчества. Так, спинозовское учение об аффектах то и дело напоминает психоанализ З. Фрейда. Ж. Делез находил в текстах Спинозы параллели с Ницше. Вторая часть «Этики» вдохновляла известного советского психолога Л. С. Выготского. Альберту Эйнштейну была более симпатична первая часть.

Книга Спинозы – это провокация, вызов. Написанная весьма соблазняющим «геометрическим способом» на манер Евклидовских «Начал», этика Спинозы не оставляет другого выбора, кроме как принять ее целиком или же целиком отвергнуть. Вот почему все, как было упомянуто в начале очерка, находятся «в плену у Спинозы». Вот почему вдумчивые мыслители находят у Спинозы свои и чужие корни. На подвиг, на отвержение и переосмысление всех аксиом спинозовской «Этики» во всем объеме в философии, в этике, в политике никто не решался. Да, многие начинали с других аксиом, многие вводили дополнительные определения. Спинозу ругали лишь за «недостаточность» его начал. Прощание со Спинозой будет означать и прощание с Новым Временем. Но в мире нет этики, которая бы отважилась на такое прощание.

Понятие отчуждения у Гегеля, Фейербаха и Маркса

Термин «отчуждение» всегда был юридическим и означал передачу права одного лица другому. Впервые термин «отчуждение» появился в философских текстах в Новое Время. Его употребляли Т. Гоббс, Ж-Ж. Руссо, просветители и прочие в одном и том же значении. В политических доктринах этих философов единичные индивиды находясь в естественном состоянии отчуждали свои права в пользу какого-то общественного института, например, государства. В английском языке слово имело также и политэкономическое значение и применялось для названия процесса выброса большой партии товара на рынок.

И. Кант использовал слово «отчуждение» очень редко и то в его общепринятом социально-политическом значении. И. Г. Фихте впервые употребил термин «отчуждение» в философском смысле. Полагание объекта есть не что иное, как становление субъекта внешним, т. е. отчужденным. Но и объект теперь есть ставший внешним разум. В акте полагания субъектом объекта и тот и другой становятся друг от друга отчужденными.

В свою очередь молодой Шеллинг, споря с Фихте, говорил, что процесс, изображаемый последним, встречает трудности. То, что Фихте зовет отчуждением и полаганием Шеллинг зовет обусловливанием: