Политический сыск (Истории, судьбы, версии)

О, это была весьма заметная фигура в российском охранном деле. Творческая, интриганствующая, циничная. Сам из дворян, образование только домашнее. Первая служивая должность — сортировщик киевской почтовой конторы, а потом все больше в канцеляриях губернаторов: киевского, одесского, варшавского. Пробовал себя в литературном деле, получилось. В журнале «Русский еврей» заведовал редакцией. И вляпался в историю с неким Мирским, что покушался на жизнь генерал-адъютанта Дрентельна. Полицейский следователь за несколько минут объяснил, чем грозит для него, Рачковского Петра Ивановича, укрывательство террориста. И он сделал тогда ловкий ход предложил себя в полицейские агенты. Тайная служба пошла споро. Уже в 1884 году он заведовал в Париже заграничной агентурой российского политического сыска. Именно он разыскал на старой парижской улице Рю-дю-Мэн квартиру, в которой обитал убийца подполковника Судейкина Сергей Дегаев. Он долго помнил это свое первое заграничное дело. Но главное — он создал систему информирования о русской политической эмиграции, ее связях с революционным подпольем в России. Восемнадцать лет в Париже! Он свой в кабинетах французских министров и полицейских чиновников. Неугодных ему он убирал их руками. В круговерти дел не забывал и себя. Биржевые дельцы — лучшие друзья. Игра на бирже и круглые счета в банках. Умел.

А в 1902 году опять вляпался — написал, черт дернул, письмо вдовствующей императрице Марии Федоровне, матери монарха Николая II, о том, что ее сын путается с французским гипнотизером, мастером спиритизма Филиппом, агентом масонов. Николай рассвирепел: сыскной чиновник лезет в личные дела императора! Уволили тогда Рачковского из Департамента полиции. Да вслед еще проверку дел его назначили.

Но Трепов любил Рачковского. Кто их познакомил — загадка. А любил за изворотливый стратегический ум, за легкий отзывчивый нрав. Когда император возложил на Дмитрия Федоровича внутренние дела, еще острее тот почувствовал, как ему нужен Петр Иванович. В роли советника, консультанта, предсказателя. И пошел просить Николая вернуть Рачковского на службу. Уговорил. В начале 1905 года тот стал заведовать политической частью Департамента полиции, да еще на правах вице-директора. И в этом ранге выполнять еще и специальную задачу — курировал деятельность политической полиции в Петербурге.

Но когда начались кровавые дела и нужно было действовать, Трепов понял, что охранным отделением Петербурга должен руководить человек действия, мастер сыска с волей боевого офицера. Иного выбора надвигающаяся революция не оставляла. И когда Лопухин предложил ему Герасимова на Петербургское отделение, он уже понял и другое: революция — это политика, и безопасность власти — тоже политика. И поэтому пусть у Герасимова будет политический советник Рачковский.

Политический игрок Рачковский и жандармский полковник Герасимов не ужились. «Тоже мне, светило», — мысленно клял его Герасимов. «Светило» разочаровало неумением поставить розыск, найти, арестовать, в крайнем случае ликвидировать. Он все напирал на деньги: этому нужно дать; того можно купить; тому показать через агента, сколько бы он получил, если бы сделал то, что нам нужно.

Гибкость, вариативность, политические комбинации Рачковского раздражали полковника. Он видел в нем продолжение Зубатова, и это усиливало неприятие. В спорах с Рачковским ему приходилось буквально проламывать свою стратегию и тактику.

Почти каждый день Герасимов докладывал обстановку Трепову. А из угла треповского кабинета сверлил его взглядом политический советник Рачковский.

Герасимов и Рачковский: два взгляда на борьбу с революцией

17 февраля 1905 года Герасимов вступил в должность начальника Отделения по охранению общественной безопасности и порядка в столице. Таким было полное название Петербургского охранного отделения. Пришлось заниматься двумя делами сразу: ломать оперативные порядки в отделении и познавать революционную ситуацию в столице.

В Петербурге его поразили не столько революционные агитаторы и ведомые ими массы трудового люда, сколько бешеная активность интеллигенции. Еженедельно рождались организации, объединения, союзы инженеров, профессоров, учителей, врачей, адвокатов, и даже чиновников. Потом они объединились в Союз союзов со своим центральным комитетом. И тот немедленно вполз в политику. Презрев профессиональные интересы, комитет возглавил антиправительственное движение интеллигенции. Дискутировались политические вопросы, вырабатывались программы и выдвигались лозунги. Причем не в пользу монархии, а откровенно республиканские. Эти интеллигентские союзы вели себя как политические партии, а центральный Союз союзов, по сути, стал теневым правительством. И идея у него была понятна и привлекательна для интеллигенции: власть на платформе объединения людей всех профессий.

На очередном докладе у Трепова Герасимов ставит вопрос о ликвидации союзов. Рачковский, как всегда из угла треповского кабинета, брюзжит:

 — Будет слишком много шума.

 — Шум менее вреден, чем их настоящая деятельность. Они уже так раскачали ситуацию, что еще немного и она станет неуправляемой.

Сошлись на том, что арестованы будут только руководители центрального Союза союзов, и их антигосударственная деятельность будет достаточно задокументирована. Полумера, конечно, но большего Герасимов «выбить» из Трепова не мог.

«Центральных» деятелей арестовали.

А дальше, как и предполагал Рачковский, взвыла пресса. И Трепов приказал всех арестованных выпустить.

Герасимов негодовал:

 — «Верхушку» освободили, «рядовые» союзы возмущены и требуют легализации массовых собраний. Чего мы добились такими мерами?

А Рачковский стоял за продолжение уступок. Хотят собраний — разрешим собрания. Требуют университетских автономий — разрешим автономии.

Криком исходил Герасимов в треповском кабинете:

 — У меня в институтах только информаторы, моих людей нет в руководстве студенческих организаций. Автономия не успокоит студенчество и профессуру. Она, наоборот, приведет к сходкам и митингам. Туда придут революционные горлопаны и «заведут» студенческую массу.

Спокоен был Рачковский:

 — Ну, вы известный пессимист. Увидите, все образуется.

Образовалось действительно скоро. Митинг за митингом, сходка за сходкой шли в институтах и университете Петербурга. Революцией бурлило студенчество, а следом интеллигенция.

Герасимов ставит задачу своим офицерам: мобилизовать всех агентов освещаться должны каждое собрание, сходка, митинг, товарищеская вечеринка. В отношении руководителей и активистов организаций и союзов добиться полной ясности: где живет, какая семья, связи, окружение, финансовые дела. Потом он уединялся в кабинете с каждым из офицеров и детально «мозговал» ситуацию по его организациям и людям, разбирал оперативные планы, размышлял над докладами. Работалось чертовски трудно, не хватало опытных агентов, с трудом привлекались новые.

А на чем сосредоточился Рачковский? Его тогда больше видели у высоких лиц, с коими он обсуждал политическую ситуацию. Но чаще у председателя Совета министров Сергея Юльевича Витте. На этих встречах и родилась «рачковско-виттевская» идея: для борьбы с надвигающейся анархией и революционным хаосом нужно договориться с интеллигенцией и торгово-промышленными кругами, наиболее авторитетных лиц включить в состав правительства, пригласить на государственную службу. Именно эти лица помогут расколоть общественное мнение и привлечь на сторону власти всех мыслящих либералов. А анархистов и радикалов, играющих в революцию, тогда можно будет локализовать. Такой был придуман политический ход против революции, стоящей на пороге.

И Рачковский начал действовать: определять кандидатуры, планировать встречи.

Но грянул гром — всеобщая октябрьская забастовка по решению революционных партий. Бастовали все — заводы, банки, магазины, управы, железные дороги, почта и телеграф. Даже в полиции среди городовых началось движение в пользу забастовки.

Власть спасла себя Манифестом о свободах, текст которого сочинил Витте. Уже 17 октября 1905 года во второй половине дня он позвонил Трепову и сказал: «Слава богу, Манифест подписан. Даны свободы, вводится народное представительство, начинается новая жизнь».