Политика (сборник)
Шрифт:
– Малый, я тебя сейчас убью, на хуй. Надо было самим брать – вдруг бы продали?
Сижу возле палатки, читаю книгу – «Туманность Андромеды». Подходит Малеев.
– Вова, иди-ка сюда. Надо поговорить.
Кладу между страниц закладку, захлопываю книгу, поднимаюсь.
Выходим на поляну. Там – Онищенко, Усаченок, Курилович и Колтакова. Малеев хватает Колтакову за руку.
– Ну что, ебал он тебя или нет?
Она выхватывает руку.
– Не твое дело, понял? И только тронь меня, не дай бог…
– А
– А я тебя не пугаю. Потом сам увидишь…
Колтакова идет к автобусу. Все смотрят на меня. Онищенко противно улыбается. Малеев говорит:
– Ты что, думаешь – самый умный, да? А мы все – дурные?
– А что такое?
– Ничего.
Он резко поднимает руку, я вздрагиваю.
– Не бойся, мы тебя бить не будем. Мы тебя немного поучим.
Курилович кричит:
– Вали его! Темную!
Стучу по двери автобуса. Открывает Классная.
– Елена Семеновна, можно я в автобусе буду спать? Мне что-то в палатке холодно…
– А почему у тебя куртка мокрая? И вся в зелени?
– Это я поскользнулся…
– Ладно, заходи…
На переднем сиденье расстелена газета, на ней – нарезанное сало, вареные яйца, хлеб, соленые огурцы.
Через проход сидят Миша, второй водитель Валера и географичка Прудникова.
Я ложусь на заднее, широкое сиденье.
Классная негромко говорит Мише:
– Хороший ученик… Мать в родительском комитете… Нельзя…
Миша что-то бурчит, шелестит бумагой. Звенят стаканы.
Натягиваю кроссовки. Ноги за ночь распухли, еле влезают. Миша и Классная спят на переднем сиденье, обнявшись. Валера и Прудникова – тоже вместе, через проход. На полу валяются две пустых бутылки от водки.
Я осторожно, чтобы их не разбудить, закрываю дверь автобуса. Холодно. Я застегиваю куртку.
Возле палатки курит Онищенко.
– Привет! – Он сует мне руку, я жму ее. – Ты где спал, в автобусе? Ладно, ты не обижайся за это. Пошли, что-то покажу…
– Затычки?
– Какие, бля, затычки? Ты что, дурной? – Он смеется.
Идем по лесу в сторону шоссе. Онищенко останавливается.
– Дай слово пацана, что никому не скажешь.
– Слово пацана.
– Дай зуб.
Я цепляю ногтем передний зуб.
Он сует руку в карман, достает значок. На нем – Томас Андерс с Дитером Боленом и надпись «Modern Talking».
– Я вчера у пацана купил.
– За сколько?
– За четыре.
– Значит, они не забрали у тебя деньги?
– Нет. Но ты мне зуб дал, что никому не скажешь. Все, пошли назад.
Subway[18]
Перехожу с Охотного ряда на Театральную. Впереди мелькает спина девушки в куртке с нашитыми светящимися полосками, как у гаишников. У стен перехода продавцы трясут визжащими игрушками. Девушка ускоряет шаг, я тоже. Бегу вниз по ступенькам. Впереди меня падает тетка, у нее задирается пальто и юбка, мелькают трусы
под колготками. Внизу девушка поворачивает в сторону Тверской. Мне – к Новокузнецкой.На скамейке сидит пьяная старуха и тупо смотрит на меня. Я иду к середине платформы.
По полу вагона перекатываются жестянки от коктейля Hooch. Напротив меня спит, положив голову на обшарпанный дипломат, бухой мужик. У ободранного металлического поручня – тетка с морщинистым лицом. Рядом с ней на полу два набитых чем-то пластиковых пакета, один с рекламой «МТС», другой – «спасибо за покупку». Между теткой и мужиком втиснулась пьяная девушка. Она то открывает глаза и смотрит под ноги, на грязный пол с прилипшими обрывками бумажек, то опять вырубается.
На Кантемировской тетка выходит. Я пересаживаюсь на ее место, трогаю девушку за локоть.
– Извините…
Подъезжаем к Домодедовской. Я говорю:
– Вставай. Выходим.
– А какая станция?
– Домодедовская.
– Мне до Красногвардейской, вообще-то.
– Ничего, я тебя потом провожу.
– Ладно.
Я веду ее по переходу, потом вверх по ступенькам. «Галерея Водолей» светится синим, МакДональдс – красно-желтым. Два кавказца в цветочной палатке играют в нарды.
– Идти далеко?
– Минут десять.
– Давай на автобусе… Или что здесь, троллейбусы, да?
– И автобусы, и троллейбусы, но сейчас поздно, их не дождешься. Цветочники поднимают глаза от нардов и смотрят на нас. Я веду ее дальше. Молчим. По Каширке проносятся машины.
Возле скопления гаражей-«ракушек» сворачиваем к дому.
– Ну, скоро уже? А то я счас обписиюсь.
– Две минуты. Если так невтерпеж – сядь вон за гараж.
– Не, я так не хочу. Лучше потерплю.
Я часто вижу из окна, как за «ракушками» ссут малолетки – и девки и пацаны. Пацаны стоят, повернувшись к окнам спиной, их лиц не видно, а девки всегда смотрят на окна – видит их кто-нибудь или нет?
Первая дверь, кодовый замок – один, два, четыре, ноль, вторая дверь, лифт, шестой этаж. Черная железная дверь общего коридора, дверь квартиры.
Замок заедает, но со второго раза открывается. В прихожей она роняет сумку на пол и в пальто бежит к ванной, открывает дверь – не туда. Открывает туалет, жмет на выключатель. Закрывается изнутри. Шелестит одежда, льется струя.
Я снимаю ботинки и куртку, прохожу на кухню. В пепельнице воняет утренний бычок, рядом на столе – три арбузные корки и прилипшие семечки.
Звук смыва, шум воды. Я достаю из холодильника остаток арбуза – середина почти вся вырезана.
Она выходит из туалета, держа в руке пальто.
– Арбуз будешь?
– Давай.
Она бросает пальто на табурет и сама садится на другой. Я сую ей ложку.
– Лучше так, ложкой. Резать уже нечего.
– Ага.
– Пить будем?
– Так, если немножко.