Политика (сборник)

12. Итак, вот что мы нашли у названных и вступивших на путь разумного исследования мудрецов: у древнейших из них мы нашли телесное начало – ведь вода, огонь и т. п. суть тела – и притом у одних из них одно, у других больше одного телесных начал, однако у тех и у других все-таки в виде материи. А некоторые, принявши эту причину, прибавили к ней и ту, откуда движение, причем последнюю одни считали единичною, другие двойственною.

13. Итак, до италиков и кроме них прочие слишком немного высказывались о двух началах, исключая того, что, как мы сказали, они пользовались двумя причинами и из них вторую, то есть причину движения, принимали то за одну, то за две. Что же касается пифагорейцев, то они точно так же признали два начала, но они прибавили – это и составляет их отличительную особенность, – что ограниченное, беспредельное, единое не суть каждое особою природой, как, например, огонь, земля или иное что подобное, но что само беспредельное и само единое есть сущность того, чему они приписываются как атрибуты. Вследствие этого сущность всего и есть число.

14. Высказавшись таким образом по этим вопросам, они начали рассуждать и определять, что есть вещь сама по себе, но занимались этим слишком безыскусно. Ибо они в своих определениях были поверхностны, и в чем первом оказывалось данное определение [78] , то и считали они сущностью вещи, подобно тому как если бы кто думал, что двойное и два одно и то же, основываясь на том, что в основе двух лежит прежде всего двойное. Но ведь быть двойным и двумя бывает, я думаю, не одно и то же. Если же не принимать этого в расчет, то одно станет многим, как это и случилось у них. Итак, вот что можно найти у вышесказанных и остальных философов.

78

Объясняя это место Аристотеля примером, Александр Афродизский говорит: пифагорейцы объясняют любовь равенством и, принимая первое число, которое разлагается на равные множители, говорят, что это число есть любовь. А в ряду чисел таким прежде всего является 4, ибо оно равно 2x2; откуда любовь они обозначают числом четыре.

VI

1. После названных философий появилось учение Платона, во многом следующее пифагорейцам, но имеющее также и особенности сравнительно с философией италиков. Ибо в молодости познакомившись сперва с Кратилом [79] и с Гераклитовыми мнениями [80] , что все чувственно постигаемое постоянно течет и об нем нет истинного знания, он и потом держался такого же взгляда на это. А когда Сократ стал заниматься этикой и хотя целой природы вовсе не касался, но в этике все-таки искал всеобщего и впервые направил мышление на определения, то он, одобривши его в этом самом, пришел к мысли, что определения строятся относительно другого чего-то, а не относительно чего-нибудь из чувственно воспринимаемого; ибо общее определение чего-либо чувственно воспринимаемого невозможно, так как последнее ведь постоянно видоизменяется.

79

Кратил был ученик Гераклита. Мысль последнего, что все вечно изменяется и о нем не может быть истинного познания, он проводил еще далее, говоря, что никакое человеческое слово не выражает истины, потому что оно всегда стремится выразить некоторое внутреннее состояние нашей души, которое в момент произнесения слова является уже прошедшим. Платон, который в молодости был слушателем Кратила, впоследствии назвал его именем один из своих диалогов, посвященный рассмотрению сущности человеческой речи.

80

Ниже, в кн. XIII, гл. 4, Аристотель будет подробно разбирать учение Гераклита.

2. И вот это-то определяемое во всем сущем он и назвал идеями; а все чувственно воспринимаемое, по его мнению, разумеется рядом с этим и сообразно с этим. Ибо в соучастии [с идеями] находится большая часть того, что объединено видовым названием [81] . [Говоря] же «соучастие», он переменил только название; ибо пифагорейцы говорят, что «подражанием» числам существует все, Платон же, переменив имя, говорил, что «соучастием». Однако будет ли то соучастие или подражание видам, [вопрос], каково именно оно могло бы быть, они оставили нерешенным [82] .

81

– большая часть синонимного, то есть одноименного по принадлежности к одному виду.

82

Это можно сказать о пифагорейцах и их неразвитом, не выяснившемся во всей полноте учении, но едва ли было бы справедливо сказать о Платоне, который в своих важнейших диалогах «Парменид» и «Тимей» выясняет отношение идей к вещам и между собою. Аристотель мог считать эти выяснения только недостаточными, но не утверждать, что их нет.

3. Кроме чувственно воспринимаемого и кроме видов существуют, говорит он, математические представления [83] вещей, [как нечто] среднее (цехами), отличаясь от чувственно воспринимаемого тем, что они вечны и неподвижны, и от видов тем, что их много подобных [84] , а каждый вид сам по себе один только. А так как виды суть основные причины для прочего, то он и думал, что стихии их суть стихии всего сущего.

4. Итак, в смысле материи началами служит великое и малое [85] , а в смысле сущности единое. Ибо из них [86] , по мере соучастия с единым, виды становятся числами. А что единое служит сущностью, а не другое что-либо существующее считается единым [87] , это он говорил сходно с пифагорейцами; с ними он согласен, что и числа суть причинные основы сущности для всего прочего. А что вместо безграничного как единого он поставил двойственность, а беспредельное [выводил] из большого и малого – это его особенность. Наконец он утверждает, что числа стоят рядом с чувственно воспринимаемым, они же – что самые вещи суть числа, и поэтому математические понятия они не помещают между этими (то есть вещами и видами).

83

В тексте просто то .

84

Александр Афродизский в своем комментарии приводит пример треугольников и четвероугольников, которые могут быть весьма многочисленны по различию в своих сторонах и углах, между тем как идея треугольника или четвероугольника одна.

85

Ниже, в кн. III, гл. 8, Аристотель подробно говорит о значении в философии Платона понятий большого и малого.

86

То есть из большего и малого.

87

Потому, что тогда единство стало бы простым атрибутом.

5. А единое и числа он поставил рядом с вещами, а не как пифагорейцы, и ввел виды вследствие рассмотрения вопросов в речах, – ибо предшественники его не применяли диалектики [88] ; другому же началу, материальному, он придал двойственность потому, что числа, за исключением первых [89] , очень удобно производятся из нее, как бы из какого-то отпечатка.

6. Однако же в действительности бывает наоборот; ибо это было бы не согласно с разумом. Именно числа делают из вещества многое, вид же за один раз рождает только одно. Так, из одного вещества выходит один стол, а тот, кто принимает еще вид, как бы делает многие столы, хотя [в действительности стол] один [90] . Таким же образом и мужское относится к женскому: ибо последнее оплодотворяется одним соитием, а мужское оплодотворяет многих [91] . Однако ведь этот пример служит подражанием их началом.

88

В кн. XIII, гл. 4 Мет., Аристотель обработку диалектики приписывает Сократу, до которого она не имела никакого значения.

89

Александр Афродизский разумеет здесь числа, делимые только на себя и на единицу.

90

В тексте числительное «один» в мужеском роде. При нашем переводе нужно бы иметь женский род. Если бы был средний род, то нужно было бы перевести: «хотя вид один». Если принимать существование идей или видов, то выйдет, что мастер, имея одну идею, один вид в уме, все-таки делает многие столы. Стоящее в тексте числительное мужеск. рода можно отнести только к человеку, принимающему виды. Если это место не принимать за неудачную вставку переписчика, то мужеский род можно перевести так: «хотя производящий один», то есть если он один, то в нем должно быть и одно отражение идеи, – значит, он не может сделать много столов.

91

Аристотель приводит этот пример в ироническом смысле, очевидно думая, что в отношении к тому, что производится (зародыш), и мужское, и женское начало относятся одинаково.

7. Итак, вот какие Платон дал определения относительно искомого. Из сказанного очевидно, что он пользовался только двумя причинами: тем, что есть вещь сама по себе, и причиною материальною. Ибо виды для всего остального суть причинные основы того, что есть вещь сама по себе, а для видов – единое. А что касается материи, то это есть тот субстрат, по которому называются виды в чувственно воспринимаемом, а в видах – единое, и таким образом он (субстрат) является двойственностью, именно великим и малым [92] .

92

Таким образом, в учении Платона, по Аристотелю, мы имеем следующую градацию нисходящих существ, из которых каждое высшее (или само по себе, или через некоторое соединение с чем-либо другим) производит низшее: Единое. Оно есть причинная основа для видов, в силу которой каждый из них есть то, что есть (ст. 7). Виды. Каждый вид сам по себе один только (ст. 3). Их совокупность есть основа, в силу которой все, впрочем, есть то, что оно есть (ст. 3 и 4). Математические представления. Они имеют множественность и подобие между собою (ст. 3). Числа. Ими становятся виды через соучастие большого и малого с единым (ст. 4): и через них – причинною основою для единичных вещей (ст. 4). Большое и малое = (ст. 4). Чувственно воспринимаемые вещи, которые образуются через причастие видов с большим и малым. Что же касается до «двух отдельных стихий», которым Платон приписывал (VI, 8) происхождение добра и зла, то ими являются: единое – для добра и большое и малое – для зла.

8. Наконец причины того, что одно хорошо, а другое худо, он приписал двум отдельным стихиям, как это находили и некоторые из прежних философов, например Эмпедокл и Анаксагор.

VII

1. Итак, мы вкратце и в общих чертах обозрели, кто и как высказался, [изыскивая] истину, о первых началах. Все-таки, [несмотря на краткость], обзор наш достаточен, чтобы, по крайней мере, видеть, что из говоривших о начале и о причине никто не сказал ничего сверх того, что разграничено у нас в книгах «О природе». Однако все они, по-видимому, затрагивают так или иначе вопросы об этом, хотя и смутно.

2. Именно одни первое начало разумеют в виде материи, причем кладут в основу то одно (то есть начало), то больше одного и полагают его то телом, то бестелесным, например: Платон разумеет великое и малое, италийцы – беспредельное, Эмпедокл – огонь, землю, воду и воздух, Анаксагор же беспредельность однородных частиц. Все они действительно коснулись подобного рода причины, равно и все те, которые приняли воздух или огонь или воду или [еще что] плотнее огня и разреженнее воды: были ведь и такие, которые признали подобного рода первичную стихию.

3. Итак, все они коснулись только одной этой причины, а некоторые другие и того, откуда начало движения, как, например, те, которые делают началом движения взаимное влечение и раздор, разум или любовь, но основания, в силу которого вещь есть то, что она есть и чем была, и самой сущности ясно никто не обозначил, но больше других говорят о ней те, которые принимают виды. Именно они не принимают виды как материю для чувственно воспринимаемого, а единое как материю для видов и не полагают, что отсюда происходит начало движения (они утверждают, что здесь скорее причины неподвижности и пребывания в состоянии покоя), но, по их мнению, для всего частного виды, а для видов единое составляет основу, в силу которой каждое из них есть то, что оно есть и чем было.

4. А что касается того, ради чего происходят действия и перемены и движения [93] , то они некоторым образом считают это причинною основою, но не высказываются прямо в этом смысле и говорят несоответственно тому, как это лежит в природе. Принимающие разум или дружбу полагают, правда, эти причины как бы в смысле блага какого-то, однако говорят, что не ради этих причин существует или рождается что-либо из всего сущего, но что будто от них происходит движение [94] .

93

Аристотель думает, что ранее его никто не понял и не выяснил как следует причину конечную. Но о ней, под именем «блага», много говорил Платон. Можно находить только, что последний не выделил ее так отчетливо, как это сделал Аристотель через сопоставление ее с причиною движущей, а также формальной и материальной.

94

Ранее говорилось о том, что принимающие ум или дружбу (взаимное влечение) благом в то же время считают их причиною движущею, но не целью. В параллель к этому Аристотель говорит теперь, что и признающие единое (или сущее) благом тоже не считают его целью, но только причиною сущности. Таким образом, по мнению Аристотеля, по отношению к конечной причине мнения философов, бывших до него, можно выразить в следующей схеме: ум или дружба = благо = причина движения и не = цель (Анаксагор и Эмпедокл). Единое = благо = причина сущности и не = цель (Платон).