Политико-военные и военно-стратегические проблемы национальной безопасности России и международной безопасности

Клаузевиц прогнозирует, что стало бы с войной, если бы, «бросив политику и совершенно от нее освободившись, война устремилась бы своим независимым путем». В таком случае война стала бы «взорванной миной», она «распространила бы разрушение соответственно своему начальному устройству, не подчиняясь никаким последующим влияниям».

Словно опасаясь быть непонятым, этот выдающийся немецкий теоретик раз за разом, вновь и вновь подчеркивал, что ни при каких условиях не должно мыслить «войну как нечто самостоятельное». Клаузевиц, возвращаясь снова и снова к вопросу о господстве политики над войной, словно предчувствовал, что у него найдутся «последователи», которые будут искажать это положение, выдвигать прямо противоположные идеи.

Его опасения, как показала последующая германская история (и не только германская), полностью подтвердились в ходе Первой мировой войны, когда в определенный момент политика стала подчиняться военной стратегии, когда все руководство страной оказалось в руках генерального штаба во главе с Гинденбургом и Людендорфом.

* * *

В истории случается, писал Клаузевиц, что «политика ошибочно ожидает от применения некоторых боевых средств и мероприятий несоответственного их природе действия». К тому же политика, не знакомая с вопросами военной стратегии, оперативного искусства, «может поставить задачи (перед военными. – А.К.), не соответствующие ее собственным намерениям» [38] . Последнее в истории имело место множество раз; в силу этого, осторожно замечает Клаузевиц, «политические вожди не должны быть чужды известному пониманию военного дела» [39] . Замечание, не вызывающее никакого сомнения в свете нашего нынешнего положения, а также осмысления трагического для России опыта Первой мировой войны, Великой Отечественной войны, Афганской войны, «первой чеченской кампании» 1990-х годов [40] .

38

Там же. Т. 2. С. 380.

39

Там же.

40

Государственные руководители (и их аппарат) обязаны не только быть сведущими в том, какими военными средствами может быть достигнут тот или иной военно-стратегический результат, но и иметь представление об основных компонентах механизма выработки и принятия военно-стратегических решений и механизма их реализации – в духе того, что Клаузевиц называл «трением войны».

Что же подразумевать под «известным пониманием военного дела»? Это очень и очень непростая тема для политика, государственного руководителя. Определить объем знаний, которыми должен обладать ответственный политик в военной сфере, – одна из важнейших задач для специалистов в области государственного управления и в области военной стратегии [41] .

Сегодня границы этого «поля» (как, впрочем, и любой другой сферы общественной деятельности) расширились по сравнению со временем Клаузевица до невообразимых размеров. Принятие решений в области обороны, в сфере военной стратегии, как отмечалось, уже давно не просто отдача приказов на применение вооруженных сил в той или иной форме или в тех или иных масштабах. Это и принятие решений по конкретным военно-экономическим и военно-техническим вопросам, требующим весьма и весьма специальных знаний, опоры на серьезные научные разработки. Особую важность представляют решения, касающиеся ядерного оружия – не только относительно его применения, но и по вопросам уровней готовности ядерных сил и средств к применению, по открытию или прекращению той или иной программы, связанной с ядерным оружием и т. п. [42]

41

Среди государственных и политических руководителей XX в., систематически работавших над военными вопросами, над проблемами войны как продолжения политики иными средствами, можно отметить китайского лидера Мао Цзэдуна, теоретическое наследие которого в этой сфере остается важным элементом подготовки как гражданских государственных руководителей, связанных с обеспечением обороноспособности Китая, так и военного командования Народно-освободительной армии КНР. Анализ теоретических работ Мао Цзэдуна, его цикла лекций по политико-военной тематике говорит о том, что он в своих разработках опирался и на китайскую традицию (восходящую, как считают ряд исследователей, едва ли не ко II тысячелетию до н. э.), и на европейскую мысль XIX и XX вв. В его трудах можно увидеть прямые ссылки и на Сунь-Цзы, и на Клаузевица. Мао, в частности, писал, что «войну нельзя ни на минуту отделять от политики… Но война имеет и свою специфику. Это значит, что война не равнозначна политике вообще» (Мао Цзэ-Дун. Избранные произведения / пер. с кит. М.: Изд-во иностранной литературы, 1953. С. 264).

42

Для России исключительно актуальным остается вопрос о системной и целенаправленной подготовке гражданских специалистов в политико-военной сфере и о дополнительном образовании для командного состава Вооруженных сил в области политологии, экономики и социологии. При этом должны существовать несколько форумов, институтов, где бы профессиональные военные общались с гражданскими политологами и политическими деятелями, сотрудниками госаппарата, совместно работали бы как над исследованиями, так и над соответствующими государственными документами. Такого рода опыт в нашей стране имеется, однако он нуждается в значительном расширении и в более углубленном взаимодействии политической и военно-стратегической составляющих в важнейшем деле обеспечения обороноспособности страны.

Во многих случаях принятие таких решений на основе «здравого смысла», исходя просто из текущей ситуации, не только затруднительно, но и чревато пагубными последствиями.

Нельзя забывать и о том, что те или иные должностные лица, предлагающие свои решения, зачастую имеют в виду групповые или личные цели, скрытые за внешне убедительной аргументацией в виде таблиц, графиков, видеоматериалов и т. п., а эти интересы могут идти вразрез с национальными интересами.

При этом государственное руководство должно представлять себе специфику управления в военной сфере, имеющую немаловажные отличия от общегосударственного гражданского управления. Жизненный опыт, менталитет, образ действий профессионального военного значительно отличаются от тех, что характерны для гражданских государственных и политических руководителей.

Служба в вооруженных силах налагает на человека большое число ограничений; особые требования к нему предполагают готовность пожертвовать своей жизнью и посылать на смерть других людей. Непонимание этого может привести к весьма негативным явлениям в таком серьезнейшем деле, как война.

В упомянутом выше военно-теоретическом трактате Сунь-Цзы приводится следующее размышление: «…армия страдает от своего государя в трех случаях:

Когда он, не зная, что армия не должна выступать, приказывает ей выступать; когда он, не зная, что армия не должна отступать, приказывает ей отступить: это означает, что он связывает армию.

Когда он, не зная, что такое армия, распространяет на управление ею те же самые начала, которыми управляется государство; тогда командиры и армия приходят в растерянность.

Когда он, не зная, что такое тактика армии, руководствуется при назначении полководца теми же началами, что и в государстве; тогда командиры в армии приходят в смятение» [43] .

Чтобы углубиться в понимание формулы Клаузевица, следует обратить внимание на следующее его замечание: «…война есть не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, проведение их другими средствами» [44] .

43

Цит. по: Конрад Н. И. Указ. соч. С. 22.

44

Клаузевиц К. О войне. Т. 1. С. 54.

Клаузевиц настоятельно рекомендует различать «войны по характеру своих мотивов и тех обстоятельств, при которых они зарождаются» [45] .

Это требование, следует сразу же признать, является одним из трудновыполнимых как в исследовательской, так и (в еще большей степени) в практической работе [46] . Подавляющее большинство отечественных и зарубежных исследований по военной истории страдают недостаточной проработкой именно такого рода вопросов. Выявление «мотивов» войны (часто весьма идеологизированных), поставленных политических целей является гораздо более трудной задачей, нежели анализ собственно хода военных действий, вовлеченных в них сил и средств и т. п. [47]

45

Там же.

46

Советские военные ученые в 1980-е годы, опираясь на работы В. И. Ленина, приходили к выводам о нескольких видах взаимосвязи между политикой и вооруженной борьбой. Речь идет, во-первых, о причинно-следственной связи между войной и политикой. Войны начинаются тогда, когда политика в той или иной форме требует военного конфликта, а противодействующие политические силы не могут его предотвратить. Во-вторых, отмечается сущностная связь, т. е. определение социального характера, исторического смысла войны в зависимости от политики. В-третьих, имеется в виду «управленческая» связь: политика руководит как самой войной, так и всей жизнью страны, мобилизуя все силы на достижение победы. Характер политической цели имеет решающее значение для ведения войны. Центральным звеном здесь является определяющая роль политического руководства по отношению к военной стратегии: именно об этом идет речь в данной работе. Но считаю, что и два других вида связи между политикой и военной стратегией нуждаются в дальнейшем рассмотрении, в серьезных конкретно-исторических и теоретических разработках.

47

Авторы фундаментального отечественного труда «Мировые войны XX века» обоснованно отмечают, что между историками все еще идет острая полемика относительно мотивов и политических целей основных участников Первой мировой войны, несмотря на все обилие исследований по этой теме, огромный объем доступных архивных материалов, мемуаров. Исключительно интересен при этом анализ иррациональных мотивов развязывания войны со стороны элиты Австро-Венгерской империи. См.: Мировые войны XX века. Кн. 1. Первая мировая война: Исторический очерк. М.: Наука, 2002. С. 8–18, 21–32, 33–44.

Именно «мотивы» прежде всего во все большей степени определяют масштаб войны, характер используемых средств, оперативные формы применения вооруженных сил в современных условиях и тактику боевых действий. Связано это с тем, что в условиях «уплотнения» всей системы международных отношений, существования глобальных СМИ, освещающих войны и вооруженные конфликты почти в реальном масштабе времени, действия, традиционно считавшиеся сугубо тактическими, могут моментально превратиться в событие высшего военного и политического уровня.

При рассмотрении вопроса о взаимоотношениях между политикой и войной (политикой и военной стратегией) подавляющим большинством авторов не оценивается воздействие на них идеологии. Применительно к нашей стране это во многом объясняется тем, что, как правило, в теоретических исследованиях по вопросам войны и мира между идеологией и политикой практически не делалось различия. И политика и военная стратегия всегда находятся под заметным (а иногда и сильнейшим) воздействием идеологии – это было, в частности, характерно для Советского Союза, особенно для периода 1920–1960-х годов.

На политику и военную стратегию, а через последнюю – и на оперативное искусство (оператику) и даже тактику оказывают влияние как формализованная идеология, зафиксированная в определенных «догматах веры» (прежде всего в программах и уставных документах партии в государствах с де-факто или де-юре однопартийной системой), так и неформализованная. (Часто полуосознанная «политическим классом» и тем более обществом в целом, эта, вторая, тем не менее существует в массовом сознании, в том числе в виде устойчивых социально-политических стереотипов, мифов и даже социально-политических инстинктов.)

Политика более подвижна, менее инерционна, чем идеология. Она более адаптивна к обстоятельствам. Она в принципе должна быть более рациональной, прагматичной, нежели идеология. Последняя в общественном сознании встречается преимущественно с формируемыми поколениями слабо структурированными, полуинтуитивными представлениями об окружающем мире и о самих себе.

Вмешательство идеологии в военную стратегию может осуществляться напрямую, минуя политику (и вопреки политике). Так, идеологические постулаты ВКП(б) накануне Великой Отечественной войны привели к таким уставным положениям для Красной Армии, которые допускали исключительно наступательную военную стратегию (оборона мыслилась только в оперативном и тактическом масштабах), что на практике можно было реализовать лишь в упреждающих, превентивных действиях. А требования политики не позволяли И. В. Сталину начинать превентивную войну против Германии.