Полкороля

Но случилось то, что случилось. Сегодня не придется ждать поцелуев. Ни сегодня, ни потом, никогда. Он повернулся к наливающемуся тяжестью морю, уперев кулаки в каменный парапет.

– Я пришел сюда не ради ссоры.

– Ради чего ж вы пришли?

– Наверно, мне надо тебе сказать, раз мы… – Он скрипнул зубами и опустил взгляд на увечную руку, белую на мокром камне. Раз мы – что? Были помолвлены? Когда-то что-то значили друг для друга? Он не смог произнести это вслух. – Я уезжаю в Скегенхаус. В Общину, проходить испытание. У меня не будет ни семьи, ни наследных прав, ни… жены.

Ветер унес ее смех.

– У нас точно полно общего. У меня нет ни друзей, ни приданого, ни отца. – С этими словами она обернулась к нему и от ненависти, бурлящей в ее глазах, у него подкосились ноги. – Его тело утопили в болоте.

Наверно, Ярви полагалось обрадоваться. Он долго об этом молил, видел во снах, и всю свою волю направлял к этой лишь цели. Ради нее сломал все, что мог, принес в жертву и друга, и дружбу. Но глядя на красные, запавшие глаза на измученном лице Исриун, он не почувствовал вкуса победы.

– Я сожалею, поверь. Не о нем – о тебе.

Ее рот презрительно скривился:

– И что, по-твоему, мне с твоей жалости?

– Ничего, но мне и правда жаль. – И он убрал руки с парапета, повернулся спиной к своей нареченной и поплелся к ступеням.

– Я дала клятву!

Ярви застыл. Ему страшно хотелось покинуть эту злополучную крышу и никогда сюда не возвращаться, но сейчас у него встали дыбом волосы на загривке, и, вопреки желанию, он обернулся.

– Э-э?

– Я поклялась пред луною и солнцем. – Глаза Исриун на бескровно-белом лице засверкали, и ветер хлестнул прядью ее мокрых волос. – Поклялась перед Той, Кто Рассудит, и Тем, Кто Запомнит, и Той, Кто Затягивает Узлы. Я призвала в свидетели предков, покоящихся у моря. Призвала Того, Кто Узрит, и Ту, Кто Записывает. И призываю в свидетели тебя, Ярви. И клятва станет на мне – оковами, во мне – стрекалом. Я отомщу убийцам моего отца. Такова моя клятва!

Потом она перекошенно улыбнулась. Злой насмешкой над той, прежней улыбкой – которая осияла его в день их помолвки на пороге Зала Богов.

– Как видишь, женщина способна на ту же клятву, что и мужчина.

– Способна, если она такая же дура, – бросил Ярви, отвернувшись и ступая прочь.

Меньшее зло

Матерь Солнце улыбалась, даже закатившись в подмирье, в тот вечер, когда брат Ярви вернулся домой.

Этот день гетландцы объявили первым днем лета: коты нежились на теплых крышах Торлбю, морские птицы лениво перекликались друг с другом, легкий ветерок разносил привкус соли по крутым городским улочкам, свободно проходя сквозь открытые окна.

А также сквозь дверь покоев матери Гундринг, когда увечная рука Ярви наконец справилась с неподатливой защелкой.

– Встречайте блудного скитальца, – проговорила старая служительница и отложила книгу, вздув облачко пыли.

– Мать Гундринг, – Ярви отвесил низкий поклон, протягивая ей чашку.

– И ты опять приносишь мне чай. – Она закрыла глаза и вдохнула ароматный пар, пригубила, глотнула. Морщинистое лицо прорезала улыбка, при виде которой Ярви всегда исполнялся заслуженной гордости. – Без тебя многое шло не так.

– По крайней мере, вам больше не придется страдать без чая.

– Значит, испытание пройдено?

– Разве вы сомневались?

– Кто-кто, но не я, брат Ярви, не я. Однако при тебе меч. – Она насупленно уставилась на клинок Шадикширрам в ножнах, пристегнутых у бедра. – Большинство ударов подвластно отразить доброму слову.

– Я держу его для оставшихся. Он напоминает мне, через что я прошел. Служитель – Отче Миру родня, но и Матери Войне – знакомец.

– Ха-ха! Верно, верно. – Мать Гундринг указала на стул по другую сторону очага. Тот самый, на котором Ярви так долго просиживал: увлеченно внимал рассказам матери Гундринг, изучал чужеземные языки, учился истории, свойствам растений и надлежащему обхождению с королями. Неужто и в самом деле прошли лишь считаные месяцы с тех пор, как он в последний раз тут сидел? Казалось, все это было в каком-то совершенно ином мире. Во сне.

И теперь он проснулся.

– Я так рада твоему возвращению, – сказала мать Гундринг, – и не из-за одного только чая. Нас с тобой в Торлбю ждет большая работа.

– По-моему, нашим гетландцам я не по нраву.

Мать Гундринг отмела это пожатием плеч.

– Да они уже все забыли. У народа короткая память.

– Долг служителя – помнить.

– А также врачевать, давать советы, говорить правду и ведать тайные пути; стремиться к меньшему злу и выбирать наибольшее благо; на всех наречиях торить дорогу для Отче Мира; вить старинные сказания.

– Разрешите мне поведать вам одно сказание?

– О чем же твое сказание, брат Ярви?

– Мой рассказ о крови и об обмане, о золоте и убийстве, о власти и об измене.

Мать Гундринг расхохоталась и снова глотнула из чашки.

– Вот такие предания мне по душе. А эльфы там будут? Драконы? Тролли?

Ярви покачал головой.

– Для воплощения в жизнь любого зла хватает и просто людей.

– И снова верно. Ты услыхал эту историю в Скегенхаусе?

– Отчасти. Я начал трудиться над ней довольно давно. С той самой ночи, когда умер отец. И, на мой взгляд, она готова от начала и до конца.

– Зная твои таланты, сказание наверняка получилось захватывающим.

– Оно проберет вас до дрожи, мать Гундринг.

– Начинай же!

Ярви придвинулся ближе и поглядел на языки пламени, потирая скрюченную кисть большим пальцем. Он разыгрывал свой рассказ в уме раз за разом сразу после того, как прошел испытание, отказался наследовать своему дому и был принят в Общину. Сразу, как только поцеловал в щеку праматерь Вексен, посмотрел ей в глаза – горевшие ярче и голоднее прежнего – и понял всю правду.

– Вот только я не знаю, с чего начать.

– Пусть сказание строится постепенно. Давай начнем с подоплеки.

– Добрый совет, – заметил Ярви. – Впрочем, иных я от вас и не слышал. Итак… жил-был Верховный король, старый-престарый, вместе с праматерью Общины служителей, тоже далече от юной поры. Они ревностно держались за власть, как часто бывает с людьми могущественными, и из своего Скегенхауса частенько поглядывали на север. И там они видели угрозу своему владычеству. Угрозу не от великого мужа, орудующего железом и сталью, но от не менее великой женщины, вершащей дела серебром и золотом. От Золотой Королевы, которая замыслила чеканку единовесных монет, чтобы ее лик стал обеспечением каждой торговой сделки на всем море Осколков.

Мать Гундринг откинулась в кресле, морщины на лбу углубились, пока она обдумывала услышанное.

– В этом сказании есть отголосок правды.

– Таковы лучшие из легенд. Вы меня этому научили. – Теперь, когда он уже начал, слова потекли сами собой. – Верховный король и его служитель увидели, что купцы покидают его причалы ради пристаней северной королевы, и доходы их съеживаются от месяца к месяцу, и вместе с ними увядает их власть. Им пришлось действовать. Но стоит ли убивать женщину, извлекающую золото из воздуха? Ни в коем случае. Ее муж чересчур горд и гневлив, чтобы вести с ним дела. Так убить его, сбросить королеву с высокого насеста и пригреть под своим крылом – пускай добывает золото уже для нас. Таков был их план.