Полководцы Древней Руси

Только лица будущего мужа Ольга никак не могла представить. Ей почему-то казалось, что он не должен походить ни на кого из знакомых людей. Но глаза у него, конечно, такие же, как у нее самой, — синие-синие…

Вечером Ольга встретила Асмуда не своей обычной робкой улыбкой, а гордо, почти надменно. Драгоценные камни на ее широком ожерелье предостерегающе сверкали.

Асмуд удивленно поднял брови и, поняв все, склонился в глубоком поклоне, как перед княгиней…

Тогда-то и сказал он боярам, что взяли-де они из Пскова девочку, а привезут в Киев княгиню, перед которой — придет время! — будут трепетать самые знатные мужи…

А путешествие продолжалось.

Возле устья реки Березины княжеский караван ждали. На высоком мысу вспыхнули сигнальные костры, три столба черного дыма поднялись к небу. Узкая и длинная лодка-однодеревка выплыла навстречу. Гонец князя Игоря передал, чтобы невесту везли в Любеч, городок на левом берегу Днепра, почти на половине водного пути от устья Березины до Киева.

Ольге понравилось название городка: ласковое, теплое. Любеч от слова «любый», «любимый», значит. Как было не увидеть в этом доброе предзнаменование?

Еще три дня пути, и ладьи свернули с днепровской стремнины в тихий просторный затон. На пристани, связанной из толстых сосновых бревен, и на песчаном берегу затона было пустынно; только кучи потемневших щепок да черные пятна кострищ немо свидетельствовали о недавнем многолюдстве.

Здесь, в любечском затоне, смерды всю зиму рубили по приказу князя лодки-однодеревки. Ополовиненная сосновая роща, когда-то вплотную подступавшая к воде, так и называлась — «Кораблище». Но готовые однодеревки по первой весенней воде уплыли к Киеву, где их снаряжали для дальнего морского путешествия: надшивали досками борта, ставили уключины, весла и прочие снасти. Проводив однодеревки, смерды разошлись по своим деревням, и немноголюдно стало в Любече.

Гряда холмов, окаймлявших прибрежную низину, радовала взгляд свежей зеленью. Цветущие яблони скрывали невысокую деревянную стену городка, и только сторожевая башня на холме была видна отовсюду. Наверно, с нее и заметила стража приближение судового каравана, потому что раньше, чем ладьи приткнулись к пристани, из городских ворот высыпали люди.

Впереди вышагивал высокий, дородный, нестарый еще муж в синем плаще, в шапке с соболиной опушкой, с посохом в правой руке — княжеский огнищанин [5] Малк, по прозвищу Любечанин. За ним торопились ратники в коротких кафтанах без рукавов, надетых поверх белых холщовых рубах, в холщовых же штанах, заправленных в мягкие сапоги, с копьями и овальными щитами. Важно плыли, покачиваясь, две-три высокие шапки бояр, оказавшихся в тот час в городе и пожелавших встретить княжескую невесту. Трусцой семенила позади боярская челядь.

5

Огнищанин — княжеский слуга, управлявший хозяйством, вотчиной.

Княжеской невесте огнищанин Малк, бояре и ратники поклонились в пояс, а челядь и прочие мизинные люди рухнули на колени и уткнулись лбами в песок. Бережно поддерживая Ольгу под локотки, Асмуд и Малк свели ее на пристань. Подбежали холопы с крытыми носилками, и Ольга нырнула в них вперед головой, как в воду. Асмуд самолично задернул шелковый полог. Процессия медленно двинулась к городу.

Носилки покачивались, как ладья на волнах, Ольга слышала хриплое, прерывистое дыхание холопов, шуршанье шагов по песку, легкий звон оружия — дружинники шли рядом с носилками. На минуту вдруг потемнело: носилки внесли под своды воротной башни. Потом в щели снова ударило солнце.

Города Ольга так и не увидела. Асмуд откинул полог носилок лишь на дворе Малка Любечанина, отгороженном от городской улицы высоким частоколом. Ольгу повели через просторный двор, мимо каких-то женщин, одетых нарядно и цветасто, потом через полутемные прохладные сени.

Наверх, в терем с подслеповатыми узкими оконцами, поднялся следом за Ольгой только Асмуд. Придирчивым взглядом окинул чисто выскобленные стены, ковры на полу, открытые лари с посудой и прочей утварью, а постель даже потрогал ладонью: мягко ли?

Следом проскользнула мамка, прижимая к груди ларец с Ольгиными драгоценностями, тоже повела прищуренными глазками и смирно присела на скамью в дальнем углу — облюбовала себе место.

— Ладно ли будет тебе здесь, княгиня? — спросил Асмуд и, дождавшись утвердительного кивка Ольги, с поклоном упятился за порог.

За дверью негромко звякнуло железо, выдавая присутствие сторожевых дружинников.

Неслышно ступая по ковру, Ольга подошла к окну; с усилием, со скрипом сдвинула вбок тугую оконницу, затянутую мутным бычьим пузырем.

Почти вровень с окном торчали заостренные бревна частокола. Невидимый за частоколом город выдавал себя лишь неясным людским гомоном, скрипом тележных колес, конским ржаньем, звонким перестуком кузнечных молотов. Только взметнувшуюся над холмом башню видела Ольга да проплывавшие над башней облака…

3

Если бы кто сказал Ольге раньше, что вся жизнь может состоять из бесконечного ожидания, она бы не поверила. Но теперь это было именно так. Любечское сидение тянулось смазанной полосой неотличимых друг от друга дней.

Изредка от князя Игоря приезжали бояре, рассаживались по лавкам — как на подбор тучные, багроволицые, в длиннополых жарких кафтанах с накидными петлями — и сидели молча, томясь от духоты, не зная, что сказать этой надменной девочке, неизвестно за какие достоинства вывезенной из далекого северного Пскова…

…Первое чувство, которое испытала Ольга, когда увидела наконец своего суженого, был страх. Страх… и разочарование.

Князь Игорь совсем не походил на того светлолицего витязя, каким она представляла его в мечтах. Киевский властелин был немолод; в лохматой бороде серебряными нитями проросла седина; бурое, будто выдубленное ветрами и солнцем лицо избороздили глубокие морщины. Князь был приземист, невероятно широк в плечах и в своем длинном красном плаще, ниспадавшем до пола, казался гранитной глыбой. Только глаза у него были такие, как когда-то привиделись Ольге: синие-синие…

Тяжело ступая большими сапогами, князь Игорь подошел к обмершей девочке, пробасил недовольно:

— Дитя еще сущее…

Асмуд рухнул на колени, повинно склонил голову.

Но вмешался высокий муж в таком же, как у князя, длинном красном плаще, застегнутом у правого плеча массивной золотой пряжкой (Ольга после узнала, что это был варяг Свенельд, второй после князя человек в Киеве):

— Жонок у тебя много, княже. А эта подрастет, будет достойной княгиней. Глянь-ка на нее, княже!

Ольга стояла, вся напряженная, как готовая лопнуть струна, щеки пылали, а взгляд больших синих глаз был почти страшным; от такого взгляда у людей мороз проходит по коже, подгибаются колени…

Встретив ответный, привычно-ломающий взгляд князя Игоря, Ольга не дрогнула, не отвела глаза. Куда-то пропал страх. Только боль в сердце, только нестерпимая обида.

— Твоя правда, Свенельд, — помедлив, негромко произнес князь. Сорвал со своей груди золотую цепь и кинул к ногам Ольги.