Полководцы гражданской войны

ПОДГОТОВКА КОНТРНАСТУПЛЕНИЯ

Фрунзе приезжал к десяти часам утра в штаб, но шел не к себе в кабинет, а прямо в оперативное управление, к карте. Здесь он останавливался, заложив руки в карманы, и порученец читал ему очередную сводку за ночь. Что ни сутки, то становилось все очевиднее: полуторамесячное наступление истомило белых. Разлившиеся реки мешали им двигаться. Обозы завязли в грязи. Артиллерия и парки болтались где-то далеко позади. Операция развертывалась «не по правилам» — без аккуратности, без согласованности, с постоянным нарушением всех традиций старогенеральского методизма. Но ведь такой-то именно хаос и нужен был Фрунзе для успеха его замыслов!

Вечером восемнадцатого апреля Чапаев попросил Фрунзе к прямому и доложил: разведчики только что захватили трех белых вестовых, которые развозили приказы по дивизиям; минуту назад Чапаев прочитал приказы; из них явствовало, что армия генерала Ханжина растянулась на фронте в двести семьдесят километров; правый фланг ее — севернее Волго-Бугульминской железной дороги, а левый — на тракте Стерлитамак — Оренбург. Фрунзе бросился к карте. Так и есть! На протяжении ста шестидесяти километров, от Ратчины до Бугуруслана, болтается один лишь шестой уральский корпус белых. Следовательно, между его дивизиями неминуемо должны быть разрывы в сорок-пятьдесят километров. Да и третий их корпус тоже… Словом, правильно действуя, можно не только разгромить шестой по частям, но прихватить и третий, подведя его тылы под удар…

Фрунзе сказал адъютанту:

— Однако купите мне табаку!

Как люди, не имеющие органического пристрастия к никотину, он закуривал одну папиросу за другой и бросал не докурив. Однако ощущения первых затяжек помогали ему думать. Вглядываясь в карту, он сопоставлял, связывал, объединял незримые усилия воли человеческих масс. Не позволяя остывать их напряжению, он все жарче и жарче ковал свою главную мысль. Из смутного обилия деталей — такой-то полк получил пулеметы, такой-то раздет, этот не прочь партизанить, а у того отличный командир — складывалось целое, разнообразное и живое, пестрое, но единое. Полководческая идея утверждалась на частностях, как единство, и превращала собою частности в слаженную мощь. Фрунзе не пил, не ел, почти не разговаривал. Через сутки он перестал курить: забыл про папиросы и табак. Надолго? Может быть, на год или на два. Лицо его было бледно, темные круги отчетливо обозначились возле глаз, и по губам пробегала неприметная гримаса боли. Адъютант поставил на стол стакан с белым содовым раствором.

— Спасибо!

К Фрунзе подкрадывался припадок. Он ежился в кресле и жадно пил из стакана, все ускоряя и ускоряя глотки.

— Только в соду и верю…

— А не вызвать доктора?

— Что вы, в самом деле!

Итак, против Пятой армии в районе Бугуруслана наступает третий Уральский корпус противника, имея четыре пехотных полка к северу от реки Кинель, а к югу — дивизию горных стрелков, гусар и казачью бригаду. На усиление Пятой армии пойдут две бригады. И тогда Пятая должна будет не только остановить напор противника, но и отбросить его за Бугуруслан. Ударную бузулукскую группу Фрунзе пошлет в решительное наступление на Заглядино — Бугуруслан.

Естественно, что оттесненный от Бугуруслана к северу противник с неизбежностью окажется отрезанным от сообщений с Белебеем. При таких обстоятельствах Первая армия сейчас же прекратит отход, атакует и скует шестой корпус противника. Да, это уже не идея, а настоящий конкретный план! Но пятна вокруг глаз все темнее, и губы кривятся от боли.

— Разрешите вызвать доктора?

— Однако… Вызовите-ка к прямому командарма Пятой…

Фрунзе говорил командарму Пятой:

— Приказываю готовиться к удару в разрыв между третьим и шестым корпусами противника… Он перебрасывает сюда со стерлитамакского направления части пятого корпуса, но еще не заполнил разрыва… Надо ударить по седьмой дивизии белых… Одновременно бузулукская группа двинется в разрыв между их седьмой дивизией и шестым корпусом… Выход в тыл Бугуруслану…

Фрунзе сел на стул и закрыл лицо руками. Адъютант кинулся к телефону:

— Доктора! Доктора!

Фрунзе видел, как все вокруг него измучено, истрепано, повержено бессилием неодолимой усталости наземь. Из уст в уста бежало: надо отходить за Волгу «на отдых»! К эвакуации готовились что называется «втихую». Неуловимые ветры опережали белых на подступах к Самаре, врывались в город, несли уныние одним и тайную радость другим. Фрунзе вызвал помощника. На столе белел стакан с содовым раствором. Лицо командующего было бледно, коричневые оттенки густели вокруг глаз.

Маленький быстрый адъютант записывал приказания: немедленно пустить в городе трамвай, открыть театр.

— Что можно поставить? «Русалку»? Отлично!

Адъютант записал: «Русалка».

— Теперь вы поняли?

— Да.

— Все?

— Надеюсь.

— Главное: об эвакуации больше ни полслова. Наоборот!

Корпус белого генерала Бакича переправился на лодках и паромах через разлившуюся речку Салмыш. Но через пять суток корпуса не существовало: он был разгромлен. Это был первый признак благоприятного перелома на фронте Южной группы. Наступление белых достигало той критической точки, на которой должно было захлебнуться. Войска генералов Ханжина и Белова, атамана Дутова были частью разбиты, частью приостановлены. Резервов у этих генералов не было. Распутица лишала их свободы при перегруппировках. По всему белому фронту — от Чистополя до Оренбурга — барахтались изолированные друг от друга корпуса и дивизии. Кризис созрел, подходили дни и часы, которых Фрунзе не мог пропустить. Контрнаступление — очень трудная операция. Для нее нужны умеющие быстро ориентироваться, разбираться в обстановке и распоряжаться начальники. Нужна способность к маневру, к точному исполнению приказов. Хороши при контрнаступлении отчаянность и решительность. Войска не должны бояться обходов… Были ли у Фрунзе такие войска? Сколько их было? Двадцать третьего апреля он выехал к ним. А в ночь с двадцать четвертого на двадцать пятое подписал окончательный приказ о контрнаступлении. Номер этого приказа: 0119.

БУГУРУСЛАНСКАЯ И БЕЛЕБЕЙСКАЯ ОПЕРАЦИИ

Удар бузулукского кулака в шестидесятикилометровый разрыв между головным корпусом Ханжина и шедшим слева от него шестым уральским сразу нарушил взаимодействие и связь наступавших белых частей и вырвал из их рук инициативу. Словно заранее зная, как предстоит, развернуться операциям, Фрунзе быстрыми и ловкими маневрами менял, к выгоде для себя, обстановку и не давал противнику ни минуты, чтобы передохнуть и опомниться. Поражение флангов и тыла быстро превращалось в общий разгром бугурусланской группы белых.

День отъезда Фрунзе в Симбирск был пятнадцатым днем Бугурусланской операции. Можно было подводить первые итоги. Они были немаловажны. Все три корпуса армии генерала Ханжина последовательно, один за другим, разбиты наголову. Там, где белыми наносился главный удар, то есть в самом центре Восточного фронта, противник отброшен на сто пятьдесят километров и от наступления перешел к обороне. Но окружить и вовсе уничтожить его все-таки не удалось. Армия Ханжина не только существовала, она еще и усиливалась свежими резервами (корпус Каппеля). В Уральской и Оренбургской областях продолжали бунтовать белоказаки; однако Уральск держался. Так обстояли дела в районе войск Южной группы. На севере они обстояли хуже. Там Гайда теснил Первую и Третью армии, и Казань переживала опасные дни. Что же надо было делать? Во-первых, добить врага в центре — главное; во-вторых, подавить восстание белоказаков; в-третьих, приостановить наступление Гайды. Фрунзе находил, что решение последней задачи должны взять на себя армии Северной группы. А командующий фронтом считал, что для этого необходимо усилить Северную группу Пятой армией, отобрав ее у Фрунзе. Спорили долго и с трудом согласились на том, чтобы поделить Пятую армию между Севером и Югом.

Пока спорили, противник оставил Белебей. Войска Южной группы продвигались вперед, почти не встречая серьезного сопротивления. В мыслях Фрунзе уже складывался план овладения Уфой силами Туркестанской армии. Одновременно можно было бы приступить к активным действиям под Уральском и Оренбургом. Фрунзе вернулся в Самару молчаливо настороженный, но с ясной и свежей головой, полной смелых и твердых решений.

Дачи, отведенные городским Советом Фрунзе и Куйбышеву на Просеках, представляли собой большие светлые летние дома. Но Фрунзе устроился не в большом доме, а в маленьком деревянном, игравшем прежде роль какого-то служебного помещения при даче. Отсюда в штаб и из штаба на дачу Фрунзе ездил верхом. Он очень любил лошадей и верховую езду. Ему подавали Лидку. Это была высокая, стройная лошадь с блестящей, шелковистой шерстью, живыми широкими ноздрями и быстрым взглядом огненных темных глаз. Почуяв близость хозяина, Лидка радостно ржала и, нервно пританцовывая тонкими ногами, старалась так повернуться и стать, чтобы обнюхать хозяйское лицо и, отфыркнувшись горячим паром, засунуть морду под знакомое плечо. Фрунзе ездил хорошо, сидел в седле красиво и прочно, уверенно работая поводом и шенкелями. Посылая лошадь, не горячил ее; спокойная требовательность — обязательное свойство настоящего наездника. Глядя на Фрунзе в седле, никто бы не подумал, что стоит ему порезвей спрыгнуть наземь, как он уж и хром. Почти при всяком резком движении в его правой ноге вдруг вывертывалась чашечка, и тогда он не мог ходить. Осталось это от давних времен, когда казаки под Шуей волокли его, притороченного между парой лошадей. И случалось с той поры много раз, что спрыгнет Фрунзе с коня, сядет на землю, вправит чашечку, а затем снова в седло — и пошел…

Белебейская операция продолжалась четверо суток. Она началась пятнадцатого мая, семнадцатого красные башкирские части с боя заняли Белебей, а девятнадцатого уже было ясно, что основной оперативный резерв белых — корпус Каппеля — разбит и отброшен на восток. Итак, противник опять понес поражение. Но, двигая на Белебей, кроме пехоты, еще и конницу, Фрунзе рассчитывал перехватить коммуникации Каппеля и не дать ему отойти к Уфе. А этого добиться не удалось. И все, что уцелело у белых на фронте Южной группы после бугурусланского, бугульминского и белебейского погромов, покатилось теперь на Уфу и Бирск.