Полководцы Украины: сражения и судьбы

Барабанщики в колоннах отнюдь не бьют тревогу, пока не будут люди на стенах, и люди в колоннах не стреляют и не кричат «Ура!», пока не влезут на стену. Когда все батареи и стены будут заняты нами, то в середину крепости без приказания не ходить, но бить неприятеля только картечью из пушек и ружей. Не слушать отбоя – его не будет, пока неприятель совершенно истребится или сдастся, и если, прежде чем все батареи и все стены будут заняты, ударят отбой, то считать оный за обман, такой же, как неприятель сделал в Асландузе; сверх того, знать, что наши отбои будут бить три раза, который повторять всем барабанщикам, и тогда уже прекращается дело.

Резервом на прежних батареях состоять из остающихся от штурма людей; так как уже сказано в приказе, что отступления не будет, то остается теперь сказать, что если, сверх чаяния, которой либо колонны люди замнутся идти на лестницы, то всех будут бить картечью».

Перед штурмом в ночь с 30 на 31 декабря Котляревский издал приказ по отряду, суть которого можно свести к призыву «победить или умереть»: «Истощив все средства принудить неприятеля к сдаче крепости, найдя его к тому непреклонным, не остается более никакого способа покорить крепость сию оружию Российскому, как только силою штурма. Решаясь приступить к сему последнему средству, даю знать о том войскам и считаю нужным предварить всех офицеров и солдат, что отступления не будет. Нам должно взять крепость или всем умереть, зачем мы сюда присланы. Я предлагал два раза неприятелю о сдаче крепости, но он упорствует; так докажем же ему, храбрые солдаты, что силе штыка Русского ничто противиться не может: не такие крепости брали Русские и не у таких неприятелей, как персияне, а сии против тех ничего не значат. Предписывается всем:

первое – послушание;

второе – помнить, что чем скорее идешь на штурм и чем шибче лезешь на лестницу, тем меньше урон и вернее взята крепость. Опытные солдаты сие знают, а неопытные поверят;

третье – не бросаться на добычь, под опасением смертной казни, пока совершенно не кончится штурм, ибо прежде конца дела на добыче солдат напрасно убивают. По окончании же штурма приказано будет грабить и тогда все – солдатское, кроме что пушки, знамена, ружья со штыками и магазейны принадлежат Государю. Диспозиция штурма будет дана особо, а теперь мне остается только сказать, что я уверен в храбрости опытных офицеров и солдат Кавказского гренадерского, 17-го егерского и Троицкого пехотного полков, а малоопытные Каспийского батальона, надеюсь, постараются показать себя в сем деле и заслужить лучшую репутацию, чем до сего между неприятелями и чужими народами имели. Впрочем, ежели бы сверх всякого ожидания кто струсил, тот будет наказан, как изменник. Здесь, вне границ, труса расстреляют или повесят, несмотря на чин».

Проводившийся по плану Котляревского штурм длился несколько часов. Об ожесточенности сражения тогдашний персидский историограф сказал в следующих выражениях: «При штурме Ленкорани бой был так горяч, что мышцы рук от взмахов и опусканий меча, а пальцы от беспрерывного взвода и спуска курка в продолжение шести часов сряду были лишены всякой возможности насладиться отдохновением».

Это не было преувеличением – во всемирной военной истории не так много боев, которые по напряженности и кровопролитности можно сравнить со штурмом Ленкорани. Даже привыкшие ко всему солдаты дрогнули во время атаки, но тогда их повел на штурм сам Котляревский, и после страшного боя внутри крепостных стен Ленкорань была взята.

Генерал при штурме получил три тяжелейших ранения – одно в ногу и два в голову. Как он сам писал, «в ту минуту, как силы меня оставляли, я, как бы в сладком сне, слышал высоко над своей головой победное «Ура!», вопли персиян и их мольбы о пощаде». Тяжелораненого генерала солдаты нашли в груде тел и сначала сочли его мертвым. Но Котляревский, услышав сказанные о нем слова, открыл глаза и сказал: «Я умер, но я всё слышу и уже извещен о победе нашей».

Персидские воины до конца исполнили свою клятву Аббас-мирзе. Из гарнизона крепости осталось только 300 израненных воинов, погибли также Садык-хан и его десять ханов, командовавшие войсками.

Но потери русского отряда тоже были тяжелыми по сравнению с предыдущими сражениями – 900 рядовых и 40 офицеров.

В донесении о взятии крепости Котляревский писал: «Я сам получил три раны и благодарю Бога, благословившего запечатлеть успех дела сего собственною моею кровью. Надеюсь, что сей же самый успех облегчит страдания мои. Впрочем, никакая потеря не может сравниться с важностью взятия крепости, о которой в перехваченных бумагах сардарю Садых-хану Аббас-мираза писал, ежели и целые горы войск восстали против него, он не должен колебаться, но защищать до последней капли крови сей ключ к сердцу Персии».

Взятие Ленкорани знаменовало собой окончание войны с Персией. После ее потери Тегеран был вынужден заключить триумфальный для Российской империи Гюлистанский мир. Дадим извлечение из данного мирного трактата, из которого ясна величина территориальных приобретений России, ставших возможными благодаря победам Котляревского: «Поелику чрез предварительные сношения между двумя высокими державами, взаимно соглашенность уже, чтобы постановить мир на основании status quo ad presentem, то есть дабы каждая сторона осталась при владении теми землями, ханствами и владениями, какие ныне находятся в совершенной их власти, то границей между империей Всероссийской и Персидским государством от сего времени впредь да будет следующая черта: начиная от урочища Одина-Базара прямой чертой чрез Муганскую степь до Едибулукского брода на реке Араке, оттоль вверх по Араксу до впадения в оную речки Капанакчая, далее же правой стороной речки Капанакчая до хребта Мигринских гор и оттуда продолжая черту межами ханств Карабагского и Нахичеванского, хребтом Алагезских гор до урочища Даралагеза, где соединяются межи ханств Карабагского, Нахичеванского, Ериванского и части Елисаветпольского округа (бывшего Ганжинского ханства), потом, от сего места межою, отделяющей Ериванское ханство от земель Елисаветпольской округи, также Шамшадильской и Казахской, до урочища Эшок-Мейдана, и от оного хребтом гор по течению правой стороны речки и дороги Гимзачимана по хребту уже Бамбакских гор до угла межи, Шурагельской; от сего же угла до верху снеговой горы Алагеза, а отсель по хребту гор межою Шурагельской между Мастарасом и Артиком до речки Арпачая… Его шахское в. в доказательство искренней приязни своей к е. в. императору всероссийскому сим торжественно признает как за себя, так и за высоких преемников персидского престола принадлежащими в собственность Российской империи ханства Карабагское и Ганжинское, обращенное ныне в провинцию под названием Елисаветпольская; также ханства Шекинское, Ширванское, Дербентское, Кубинское, Бакинское и Талышинское с теми землями сего ханства, кои ныне состоят во власти Российской империи; при том весь Дагестан, Грузию с Шурагельской провинцией, Имеретию, Гурию, Мингрелию и Абхазию, равным образом все владения и земли, находящиеся между постановленной ныне границей и Кавказской линией, с прикосновенными к сей последней и к Каспийскому морю землями и народами».

Конечно, разгром Наполеона в 1812 г. затмил в истории достигнутые тогда же победы над Персией, но нельзя не согласиться с мнением Котляревского в связи с этим: «Кровь русская, пролитая в Азии, на берегах Аракса и Каспия, не менее драгоценна, чем пролитая в Европе, на берегах Москвы и Сены, а пули галлов и персиян причиняют одинаковые страдания».

За взятие Ленкорани генерал получил личную благодарность императора и был награжден орденом Святого Георгия 2-й степени, но на этом его военная служба была навсегда закончена из-за тяжелейших ранений, страшно мучавших его до конца жизни.

Герой многих сражений был вынужден уехать со ставшего ему родным Кавказа в купленное на пожалованные царем деньги имение Александрово неподалеку от Бахмута.

Началась вторая половина жизни «кавказского Суворова», о которой так написал известный писатель XIX века граф Владимир Сологуб: «…он был, по собственным его выражениям, живым мертвецом и доживал век свой страдальцем».

Генерал и писатель (известный под псевдонимом «русский инвалид») Иван Скобелев (внуком которого был легендарный «белый генерал» Михаил Скобелев) написал об этих тяжелых годах жизни грозы персов и турок такие проникновенные строки: «Ура, Котляревский! Ты обратился в драгоценный мешок, в котором хранятся в щепу избитые, бесценные, геройские твои кости. Но ты жестокими муками своими и теперь продолжаешь еще служить государю с пользой, являя собой достойный подражания пример самопожертвования воина и христианина. Долго, долго бы прожил Котляревский, если бы только солдаты могли выкупить дни его своими годами!»

12 августа 1826 г., в день своей коронации, новый император сделал Котляревского генералом от инфантерии. Николай I с восхищением относился к «кавказскому колдуну» и, когда в июле этого же года началась новая война с Персией, разорвавшей Гюлистанский мир, предложил ему стать главнокомандующим Кавказской армией. Как написал самодержец: «Я льщу себя надеждою, что время уврачевало раны ваши и успокоило от трудов, понесенных для славы российского оружия, и что одного имени вашего достаточно будет, чтобы одушевить войска предводительствуемые вами. Устрашить врага, неоднократно вами пораженного и дерзающего снова нарушить тот мир, которому открыли вы первый путь подвигами вашими. Желаю, чтоб отзыв ваш был согласен с Моим ожиданием».

Но, несмотря на огромную тягу в армию, Котляревский был вынужден с горечью отклонить царское предложение: «Удостоясь получить рескрипт Вашего Императорского Величества, осчастливленный Высоко-Монаршим вниманием, подданный желал бы излить последнюю кровь на службе твоей, Всемилостивейший государь, но совершенно расстроенное здоровье, а особенно головная рана, недавно вновь открывшаяся, не позволяя мне даже пользоваться открытым воздухом, отнимает всякую возможность явиться на поприще трудов и славы».