Полководец

Фэйри настороженно наблюдали за ним, опасаясь, не причинил бы он их сестре какого-либо вреда.

— Броэрек, — сказала Ратхис и посмотрела вниз, на Арилье. — Ты помнишь это имя?

— Брат Геранна, — сказал Арилье. — Разумеется, я помню его.

— Его больше нет в здешних краях, — проговорила Ратхис, болтая ногами. Она словно бы бежала на месте.

Арилье вскинул руку, крепко схватил ее за щиколотку.

— Ай, пусти! — крикнула Ратхис и затрепыхалась, сильно взмахивая локтями. — Что ты делаешь?

— Держу тебя. Перестань быть птицей.

— Я не птица, — обиделась Ратхис, но трепыхаться перестала. — Я фэйри.

— Я знаю, кто ты, — заверил ее Арилье. — Что с тобой случилось?

— Его нет, — сказала Ратхис. — Вот что случилось!

— Хочешь сказать, что Броэрек мертв? — переспросил Арилье.

Это было очень грубое слово.

Слишком прямое.

Все фэйри с укоризной посмотрели на Арилье, а Енифар показала им кулак, всем трем по очереди: пусть видят. Хотя они, кажется, даже не обратили на это внимания.

— Если Броэрек, предположим, танцует, — сказала Ратхис, — то это очень плохо. Ты понимаешь, что бывает, когда к человеку постучали в дверь?

— Что? — спросил Арилье.

— К нему стучат, — продолжала Ратхис (Арилье удерживал ее, как мальчишка, запускающий воздушного змея). — Дверь отвечает. Двери всегда отвечают, даже если хозяина нет дома. К нему стучат, стучат. Наконец он берет свои штаны и натягивает их. А дверь говорит: «Стучите-стучите, он уже натягивает штаны». А они все ждут и топчутся на пороге, потому что будут танцы. И вот он выходит и закрывает за собой дверь. Ну вот и все. Потом уже ничего. Никто не открывает эту дверь. Больше никто. Можно стучать, и она ответит: «Никого больше не осталось, уже некому натягивать штаны».

— И это все? — спросил Арилье.

— Да, — ответила Ратхис. — Что же еще больше? Он был, но он ушел на танцы.

Тут она наклонилась, изогнувшись в воздухе, так что со стороны казалось, будто Арилье и Ратхис вместе составили какую-то таинственную буквицу из старинной книги, будто они вообще перестали быть живыми существами из плоти и крови, из костей и жил, из волос и кожи, а сделались плоскими, нарисованными на листе из кожи с помощью кисточки из волос, с помощью кисточки — да, которую обмакивают в краску, а краску эту делают из крови, из желчи, из слюны и слез… Вот такой буквицей они сделались, но только на мгновение, пока Ратхис висела на руке Арилье и сгибалась всем телом, чтобы дотронуться губами до его уха.

Ратхис сказала:

— Он унес на танцы мое сердце.

— У тебя было два сердца, Ратхис? — спросил Арилье.

Он подхватил ее за талию и осторожно поставил на землю. Ратхис уставилась себе под ноги. Можно подумать, ее страшило прикосновение ночной травы.

Медленная улыбка растянула ее губы, и она подняла ладонь правой руки, а левой стала раздвигать себе пальцы:

— Одно сердце. Два сердца. Всего два. Но одно сердце ушло на танцы.

Она сжала кулак и приложила его к губам.

И вдруг в единый миг все изменилось. Пламя костра встрепенулось, коснулось неба и снова опустилось назад, в свой дом, в средоточие угольного жара. Темный силуэт Ратхис обрел тень, и тень эта была ярко-оранжевой. Маленькая хрупкая фэйри не могла отбрасывать подобную тень. Помедлив чуть-чуть, тень двинулась вперед и объяла Ратхис. Теперь фэйри была заключена внутри нее, как в коконе.

Фигурка Ратхис как будто проступала сквозь очертания рослой светловолосой женщины с фиалковыми глазами и пухлыми крупными губами.

— Этгива! — вскрикнул Арилье.

Видение сразу же пропало, а Ратхис упала на землю, вцепилась пальцами себе в волосы и принялась громко, отчаянно рыдать.

Арилье смотрел на нее сверху вниз, сперва с острым состраданием, затем с досадой. Неожиданно ему начало казаться, что все это — насмешка, пустое представление, лишенное даже цели. Некая случайность, в которую он оказался замешан по ошибке. Он, Арилье, — он, единственный по обе стороны границы с именем Арилье, наследник троллей, солдат защитницы Гонэл, друг знатной девочки Енифар, — он просто подвернулся им под ногу, как камень на дороге, о который споткнулись.

Ратхис засмеялась. Прочитала его мысли, что ли?

— Он бросил меня, этот Броэрек, — молвила она, усаживаясь. Ее руки бессильно упали вдоль тела, вывернутые ладони коснулись земли. Растопыренные пальцы фэйри непроизвольно подергивались. — Ты знаешь, что он бросил меня?

Арилье сказал:

— Уйди.

Ратхис покачала головой:

— Не могу. Знаешь, что не могу? Знаешь? — Она громко закричала, глядя не на Арилье, а на луну, как раз появившуюся над поляной: — Знаешь ты, что не могу?

Неожиданно Арилье понял, что другие фэйри пропали. Он знал: они где-то поблизости. Им важно узнать, что он скажет, как поступит.

— Ратхис, ты должна уйти. Если Броэрек действительно умер…

«Что я делаю? — подумал Арилье. — Она ведь безумна».

— Я безумна, — прошептала Ратхис. — Так все считают. Посмотри на луну. Старая толстуха из троллиного мира. Вторая ползает за ней, как будто хочет молока. Но никогда не получит. И я не безумна. Опасно надолго уходить из дома. У него были зеленые волосы.

— У кого?

— Броэрек. Он носил золотой доспех, и золотой шлем, и у него был золотой меч, а волосы — ярко-зеленые. Такой сильный человек.

— Где Этгива? — спросил Арилье.

— Кто это? — удивилась Ратхис.

Арилье взял ее за плечи.

— Ответь мне, Ратхис: где Этгива?

— Такой не бывает.

— Она тоже безумна?

— Она ушла танцевать. Они постучали в дверь, очень громко, чтобы разбудить ее, она надела рубашку, потому что обычно спала голая… А знаешь, почему? Потому что я приходила к ней и щекотала ее грудь. Ну да, но ей пришлось надеть рубашку, иначе они сами захотели бы пощекотать ее грудь, а это было бы уже нехорошо. И потом она взялась за свои юбки. А те — они все стучали и стучали. Дверь-предательница все им рассказала. Сейчас, сказала дверь-предательница, сейчас Этгива берет белую юбку с кружевом. А теперь настал черед зеленой юбки с лентой. И вот уже третья юбка, красная, самая любимая, и на ней нет никаких украшений, ведь красный цвет сам по себе, в отличие от любого другого цвета.

— Это умно, — сказал Арилье.

— Тебе тоже нравится? — Ратхис засмеялась. — И вот когда она ушла, дверь закрылась.

— И что, больше никто в эту дверь не входил?

— Отчего же, — возразила Ратхис. Она беззвучно хохотала, ее крошечное тельце так и тряслось. — Очень даже входил. Они все вошли обратно и принесли Этгиву. Они уложили ее на кровать. Они сняли с нее красную юбку, и зеленую, и белую с кружевами. Они сняли с нее рубашку и начали щекотать ее грудь. А Этгива умерла.