Полночь и магнолии

— Этот Руперт-Дуперт усадил вас за работу? Да как он мог? Ведь вы мои служанки! Что он заставил вас делать? — спросила Пичи.

— То, что мы обычно делали, до того как стали Вашими служанками, — пояснила Кэтти. — Мы мыли и вытирали тарелки, чистили и резали овощи, затем мыли полы на кухне. И все это время мы думали о Вас.

Пичи вновь взглянула на красную отметину на щеке Нидии.

— А вам нужно было с вечера, как Вы говорили встретиться с принцем, — продолжала Нидия. — Когда принц узнал, что случилось утром… Нет, я никогда его таким не видела! Он был так испуган за Вас. За несколько минут он собрал группу солдат и пустился искать Вас.

«Итак, Сенека испугался за меня», — подумала Пичи. Она закрыла глаза и представила себе, как он искал ее с солдатами. Все это начинало забавлять ее. Конечно, она сожалела, что доставила ему много хлопот. Но она никогда не забудет того, что он сделал для нее.

— Ну вот, — сказала Нидия, подавая Пичи махровое полотенце. — Вытрись хорошенько и побыстрее, чтобы не простудиться!

Пичи заулыбалась. Она подумала, что стало бы с Нидией, если бы она узнала, что Пичи привыкла купаться в ледяной воде.

Кэтти подала ей нарядный шелковый халат. Она надела его и уселась на бархатный стульчик перед камином. Девушки начали расчесывать ей волосы. Волосы Пичи еще не просохли, а в дверь уже постучали.

Пичи вскочила. «Сенека», — прошептала она. Нидия подошла к двери. Так, в зале стояли лакей и два стражника. У лакея в руках была большая бархатная шкатулка.

— Его Высочество Принц поручил мне доставить это принцессе, — сказал слуга.

— Минуточку, — сказала Нидия. Она обернулась взглянула на Пичи. — Оставайтесь за ширмой. Халат сильно прилип к Вашему телу.

Только после того, как Пичи скрылась за ширмой, Нидия разрешила слуге войти. Он оставил шкатулку на столике у двери.

— Скажите принцессе, что мы приносим ей свои извинения, так как шкатулку должны были доставить еще вчера вечером.

Пичи поспешила к шкатулке, как только дверь за слугами закрылась. Она была тяжелой. Пичи прижала ее к себе и провела рукой по тонкому черному бархату шкатулки. Ее сердце подсказывало ей, что было внутри. Дрожащими пальцами она нащупала золотую застежку на шкатулке. Но снова раздавшийся стук в дверь помешал открыть.

— Черт побери, — сказала она. — Кто там еще пожаловал?

Нидия снова пошла к двери, но не успела дойти, как в комнату вошел Сенека.

— Вы свободны, — сказал он служанкам. Он посмотрел на Пичи. на ней был красивый зеленый халат, такого же цвета, как и ее глаза. Халат обрисовывал всю ее фигуру. У Сенеки дух захватило. В комнате витал аромат лимона… и чего-то еще! Ему так сейчас захотелось прижать ее к себе и не отпускать!..

Но он пришел сюда не для этого. Он пришел устроить ей настоящую головомойку по поводу ее поведения!

Пичи взглянула на него. Он все еще был одет в костюм для верховой езды. Облегающие брюки вырисовывали каждый мускул на его теле. Белая рубашка плотно облегала грудь. Пичи залюбовалась его фигурой и лицом. Черные густые волосы завитками падали на открытый лоб и затылок. Но ей не составило большого труда заметить ярость в его взгляде.

«Боже, — подумала она, — у него такой вид, как будто бы он хочет убить меня».

— Ты… Ты… так смотришь на меня, будто хочешь уложить меня в постель киркой и лопатой, — сказала она Сенеке.

Он ничего не ответил, а медленно повернулся и закрыл дверь.

Пичи увидела у него в руках лист бумаги. Она уже было собиралась спросить, что это такое, как вдруг Сенека скомкал бумагу, да так, что пальцы его побелели. «О, Боже! Этот человек был на грани срыва».

— Ты совершенно отвращенный! — произнесла она.

— Я уже говорил тебе не употреблять этих странных эксцентричных выражений. Почему ты никогда не слушаешься меня?

Он, как всегда, обрушил на нее ушат холодной воды в самый неподходящий момент, и Пичи, которая минуту назад испытывала нежные чувства к нему, моментально расстроилась.

— Отвращенный — это означает чувствовать отвращение, — обиженно произнесла она.

— «Чувствовать отвращение» — это не значит описывать то, как я себя чувствую.

— Но… Но… я не поняла, зачем ты сейчас это сделал, — сказала она, указывая на скомканный лист в его руках.

— Мне извиниться?

— Ты спас меня. Ты отправился искать меня.

— Хотел бы я знать, где ты была сегодня утром? Пичи прижала бархатную шкатулку к своей груди. Она была очень обеспокоена и смущена. И зачем надо было брюзжать в такую минуту, когда она почти что разобралась в себе и нашла, за что можно было полюбить его.

— Извини, я заставила тебя побеспокоиться, Сенека.

В душе Сенека негодовал — хотелось бы ему знать, за все ли ей хотелось извиниться? А как насчет сотни и одного грехов, за которые она не извинилась?

— И я еще извиняюсь за то. — продолжала она, — что ругалась на тебя раньше. Я не знаю, как черт дернул меня за язык говорить в присутствии стражи про людей и их овец. Я сожалею, что придиралась к тебе за это. Я не бесчувственное животное… Я думала о тебе…

Ее слова ласкали и обжигали его. Пичи продолжала:

— Мой батюшка… он всегда говорил мне держать язык за зубами. Он был, конечно, прав. Но мне от этого не легче. А еще отец говорил, что у меня язык родился раньше, чем я появилась на свет божий. И думаю, что из-за своего языка я не попаду в Чистилище.

Сенека не ответил, хотя мысль о том, как у нее язык родился на свет божий раньше ее самой, развеселила его. Он чуть не расхохотался. Но… он пришел сюда не за этим, и улыбка могла бы испортить все дело. Он пришел устроить ей взбучку, и он сделает это!

— Пичи, — начал он.

— Чистилище… — перебила его она. — Сенека, У меня сегодня утром было много симптомов. Я проснулась утром рано и, черт побери, долго не могла вспомнить, где я нахожусь. А еще стопы ног… По ним словно мурашки забегали… Я тебе не рассказывала всего, так как не хотела тебя расстраивать. Вот как. Ты мой муж и имеешь право знать, что я слишком долго не протяну и ты… останешься вдовцом.

Сенека закрыл глаза, стараясь не выдать своего раздражения, а она подумала, что он опечалился из-за того, что она рассказала ему.