Полночная месса
Шрифт:
Священник был явно огорошен.
Опасаясь, что разговор выродится в псевдорелигиозный диспут, хозяин быстро подошел к гостям.
— А вы, — бросил он марокканцу, — вы достаточно страдали?
— Даже слишком, — просто ответил тот.
Мадам Дерво поднялась и потребовала, чтобы ей устроили экскурсию по дому. Он запротестовал: кроме пустых комнат, смотреть не на что.
Но можем посмотреть комнаты! И подняться на башню, а оттуда на крышу. Вид великолепный.
— В темноте?
— При лунном свете, лунном свете, — воскликнула она восторженно. Марокканцы
— Пойдемте, — сказал он, и все последовали за ним. Появились молодой француз с женой — преподаватели из лицея Реньо, они привели с собой еще одну пару из Касабланки. Ему пришлось оставить группу экскурсантов у лестницы и проследить, чтобы v новых гостей было что выпить. Налил себе еще стакан виски и пошел на экскурсию.
Часть лампочек на пути не загорелась, так что на лестнице было сумрачно. Еще не добравшись до входа в башню, они услышали рев моря внизу.
Он прошел вперед и распахнул окно, чтобы все могли выглянуть и посмотреть на прибрежные черные скалы. Кроме нескольких мигающих точек на той стороне пролива, в Испании, всюду было темно.
— Край мира, — заметил священник и поежился.
Минутой спустя, когда они вернулись в коридор, подошел юный марокканец, с которым они говорили в библиотеке, и пристроился рядом.
— Показывать мне все эти пустые комнаты очень дурно, — сказал он. — Все равно, что дразнить едой голодного.
— Отчего же? — поинтересовался он рассеянно.
— Просто я живу с семьей, нигде нет места, так что больше всего мне нужна комната. Почти каждую ночь мне снится, что у меня есть своя комната, где я мог бы рисовать. Так, что, конечно, когда я вижу столько пустых комнат, у меня слюнки текут. Это естественно.
— Пожалуй, что да. — Откровенность молодого человека смутила его: она подчеркивала разницу в их положении и будила смутные муки совести.
Мадам Дерво шумно потребовала выйти на крышу. Он отказал:
— Там нет ограды.
— Мы постоим в лунном свете, — настаивала она. — Никто не будет подходить к краю.
Он остановился и пристально посмотрел на нее.
— Вот именно, поскольку на крышу никто не пойдет.
Мадам Дерво на секунду надулась, потом снова защебетала.
Спускаясь вниз, он обернулся к художнику, все еще шедшему рядом.
— Мне надо бы проводить здесь больше времени — сказал он чуть извиняющимся тоном. — Но, по правде сказать, дом не очень пригоден для житья.
— Как вы можете так говорить? Это великолепный дом.
— Ветер его насквозь продувает, — продолжал он, словно не заметив слов собеседника. — Крысы прогрызли стены, нет горячей воды, телефон постоянно отключается.
— Но все дома такие. Зато в этом в десять раз больше места.
До сих пор он делал вид, что не понимает, куда клонит художник, но теперь сказал:
— Я бы очень хотел вырезать для вас одну комнату и завернуть, чтобы вы могли забрать ее домой.
Марокканец улыбнулся:
— Зачем же забирать? Ее можно съесть прямо тут.
Он рассмеялся — ему понравилось, как марокканец обыграл его метафору.
— Ах да, можно и так, согласился он, когда они оказались у дверей библиотеки. —
Подходите к бару, — сказал он шедшим следом. — Мохаммед нальет вам, что хотите.За библиотекой была еще одна комната, составлявшая отдельное крыло дома. В былые дни ее называли оранжереей. Теперь она была пуста, и дверь не открывали, потому что в окна дул морской ветер. Возвращаясь от бара, он заметил, что мадам Дерво распахнула эту дверь и застыла в театральной позе.
— Mon dieu! — ахнула она. — Так вот где спрятаны трупы!
В библиотеке было полно народа, так что он не успел пробраться к двери: она уже впустила художника и поэта в темную комнату. Он протиснулся и позвал их:
— Там нет света, и нельзя оставлять дверь открытой. Пожалуйста, вернитесь.
Они не ответили, и он захлопнул дверь.
Услышав вопль мадам Дерво, он подождал, затем приоткрыл дверь и придержал ее, чтобы они нашли дорогу назад.
Мадам Дерво вышла, смеясь, хоть и бросила на него осуждающий взгляд. Поэт продолжал невозмутимо критиковать Бодлера, но художник его не слушал.
— Какая студия! — пробормотал он.
— Там было страшно, такое жуткое место, ни лучика света! — сообщила мадам Дерво юной индианке.
Она была невыносима.
— Но мадам, — заметил он. — Трупам обычно нравится тьма.
— Фантастическая студия, — гнул свое художник. — Северный свет, только деревья и море. Рай!
Хозяин посмотрел на юношу:
— Потолок в дырах. Дождем заливает. Сомневаюсь, что она хоть на что-то годится.
Доктор и священник собрались уходить, а две французские пары обсуждали кратчайший путь к месту следующей вечеринки. Вандевентер, опираясь о стену, чтобы не упасть, спорил с девушкой-индианкой. Все стали поглядывать на часы.
— Если мы хотим успеть к полночной мессе, пора идти, — объявила мадам Дерво.
Вандевентер медленно двинулся к группе.
— Вы когда-нибудь слыхали такой вздор? — вопросил он хозяина, указывая бокалом на остальных. — Три мусульманина, одна индуистка и один атеист спешат к полночной мессе? Нелепость, верно?
Хозяин пожал плечами:
— Да ладно, de gustibus. [22] Сами знаете.
А про себя подумал пылко: «Слава богу, что есть полночная месса». Не будь ее, они бы не ушли никогда. Утром придут рабочие, как в любой день, это не их праздник.
Вандевентер сжал ему руку:
— Пора уходить. Чудесный вечер. Я уже напился, а мне еще вести жену на праздничный ужин в «Минзах». [23]
Хозяин проводил его до ворот, чтобы он не упал во дворе. Вандевентер забрался в машину и повел ее уверенно.
22
Начало латинского выражения «De gustibus non est disputandum» — «О вкусах не спорят».
23
Пятизвездочный отель в Танжере.